Главная Библиотека Воспоминания Воспоминания о Великой Отечественной войне и о последующей жизни

Воспоминания Маргариты Николаевны Андрущенко
о Великой Отечественной войне и о последующей жизни,
записанные 22 марта 2020 г.

Последнее обновление страницы: 17.03.2024 15:05:37

Фрагмент этой видеозаписи был использован на Северодвинском телевидении
в выпуске новостей за 8 мая 2020 г.,
рубрика «О героях онлайн» (время от начала передачи: 1:08, конец: 2:30).

Краткие воспоминания, записанные 3 мая 2020 г.

Эта аудиозапись была включена в радиопередачу «Почтенный возраст»
на Архангельском областном радио 22 июня 2020 г. (время от начала передачи: 12:51).

Примечание: рассказ Маргариты Николаевны подвергнут небольшой литературной обработке, уточнены некоторые даты и факты.

Я, Андрущенко (в девичестве Крутько) Маргарита Николаевна, родилась 24 марта 1927 года на Северном Урале, в городе Надеждинске Уральской области (ныне – город Серов Свердловской области). Папа мой, Крутько Николай Алексеевич – инвалид по зрению, ослепший после ранения в голову, полученного на фронте в 1918 году. Мама, Мария Александровна – преподаватель русского языка и литературы в фельдшерско-акушерской школе города Серова. Ещё есть у меня старшая сестра Людмила, 1925 года рождения.

После того, как в 1939 году сестра Люся с папой съездили в Куйбышев, у нас возникла мысль: не пригласить ли кого-нибудь из Куйбышевской родни к нам в гости – познакомиться с Уралом. Дело в том, что в Самаре (так до 1935 года назывался Куйбышев) родился и жил до своей женитьбы мой папа и все его родные. Долго думали, и остановились на двоюродном брате Анатолии (сыне старшей папиной сестры тёти Пани) – самом коммуникабельном, расторопном и общительном. Подождали летних каникул. Анатолий перешёл в 10-й класс, я перешла в 7-й класс, а моя сестра Люся – в 9-й. Родители Анатолия были очень рады, снарядили его в дорогу, посадили на прямой поезд.

Всей семьёй мы пошли встречать брата на вокзал (только бабушка Анна Савельевна оставалась дома). На календаре было 22 июня 1941 года. Было лето, день был яркий, солнечный. Поезд пришёл в двенадцатом часу дня. Анатолий вышел из вагона гордый, счастливый, что впервые в жизни поехал один, без родителей, так далеко.

Войдя в комнату, Анатолий положил свой огромный чемодан плашмя на пол, распахнул крышку и собрался доставать подарки от родных. Только протянул за ними руку, как по радио раздался голос диктора: «Внимание, говорит радиостанция имени Коминтерна. Дорогие радиослушатели, сейчас к вам обратится Вячеслав Михайлович Молотов». Мы все обомлели: никогда в жизни ещё такого не было, чтобы члены правительства по радио говорили с народом. И тут мы услышали: «Граждане и гра́жданки Советского Союза! … Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну». Мы были просто в шоке, смотрим на репродуктор, который висел на стене, и не можем в себя прийти от такой страшной новости. Это был самый страшный день в моей жизни – и не только моей, а в жизни всего народа. Этот день, конечно, никогда не забудется.

Погостив у нас какое-то время, Анатолий уехал домой и, к счастью, добрался до Куйбышева благополучно. И потекли дни за днями, какие бывают в тяжёлое военное время. Мы слушали радио, по которому передавали без конца плохие новости: что наши войска не только не отбросили немцев, а, наоборот, оставляли населённые пункты, город за городом, а немцы всё продвигались вглубь страны.

Вспоминаются некоторые случаи из этого периода моей жизни.

Как-то раз меня с другими школьниками послали в какой-то колхоз то ли на картошку, то ли ещё что-то делать – уже не помню. Было очень жарко, я была разгорячена, и решила после работы искупаться. Искупалась в нашей реке Какве, в ледяной воде, и получила воспаление среднего уха. Меня вылечили, но слух на это ухо пропал навсегда.

Был другой случай, когда мама с коллективом фельдшерско-акушерской школы решили организовать ночной сбор грибов для фронта. Я упросилась у мамы, чтобы она меня тоже взяла с собой. И вот мы всю ночь собирали грибы, для отдыха сидели у костра, очень было интересно. А утром все грибы, которые люди собрали, погрузили на телегу, и все эти корзины, кузова, на телеге на лошади повезли в город. Дорога шла по берегу реки. И в один момент как-то так получилось, что телега опрокинулась, и все грибы полетели в воду. Какой тут был переполох! Все грибники с ужасом побежали и прыгали в реку, и ловили эти грибы, собирали где только как можно. В основном удалось спасти грибы, и, слава Богу, никто не простудился и не заболел.

Вечерами мы с сестрой дома занимались шитьём кисетов для бойцов, и вышивали на них надписи: «Дорогому бойцу от Риты», «Дорогому бойцу от Люси», «Бей фашистов!», и относили эти кисеты на сборные пункты, откуда их отправляли на фронт для бойцов.

Мы слушали радио. Бои продолжались – кровопролитные, жестокие бои. Наши войска оставляли города и сёла, и было очень много раненых, которые шли эшелонами, и к нам в Серов тоже. Поэтому новую школу, которую построили всего два года назад, переоборудовали под госпиталь. А нас вернули учиться в старую деревянную школу – бывшую начальную.

Но обстановка в школе теперь была совсем другая. Исчезли девчачьи игры на переменах – такие, как «третий лишний», «жгутики», «ручеёк» и любимая «верёвочка». Девочки все ходили серьёзными, молчаливыми, задумавшимися. Мальчики наши – даже семиклассники – вместо того, чтобы кататься по лестнице, почти все бросили школу и ушли работать на металлургический завод, заменив собою своих старших братьев и отцов. Но поскольку они были ещё небольшого роста, под ноги им подставляли скамеечки, чтобы они могли достать до огромных станков.

В это время к нам поступили две новенькие, эвакуированные с Украины девочки. На них жалко было смотреть. Они были такие загнанные, у них в глазах стоял такой ужас неимоверный, что мы даже боялись их расспрашивать. Были они в одних платьицах летних, и ничего ни с собой, ни при себе у них не было. Мы их окружили теплом и заботой: кто-то дал им платья свои, кто-то бельё, кто-то книжку, кто-то тетрадку, кто-то ручку с чернилами, кто-то зубную щётку и расчёску, а кто-то – просто улыбку и доброе слово, чтобы дать им возможность оттаять – и так столько пережили, пока с Украины бежали и добирались до Урала, что в их глазах до сих пор стоял ужас.

Ну, а жизнь продолжалась. С питанием становилось всё хуже и хуже. Хлеб по карточкам давали очень маленькими порциями, сколько – я уже не помню, но очень уж мало. Прикрепили к какой-то столовой, где давали какую-то баланду. Например, на трёхлитровый бидон насыпа́ли одну единственную горсточку муки, и это называлось супом. Конечно, нас выручал огород, но и на огороде происходили какие-то странные вещи. Картошка, например, почему-то стала портиться, и мы пекли оладьи из гнилой картошки на рыбьем жире. Варили суп из очисток от редьки. И всё казалось очень и очень вкусно. А потом случилось так, что не смогли заготовить на зиму капусту, потому что в одну из ночей какие-то негодяи украли у нас капусту – всю дочиста срезали, ни одного вило́чка не оставили, ни одного листочка. Так мы остались на всю зиму без капусты.

В городе становилось всё меньше мужчин: они уходили на фронт, на защиту Родины: одни по возрасту, другие добровольцами. Взяли на фронт двух наших учителей: учителя зоологии, и учителя рисования и черчения – так называемого Шур Шурыча, которого мы все любили. И оба они погибли на войне.

И вот в такое время к нам в школу обратилась администрация лесозавода с просьбой оказать им помощь с рабочей силой, потому что у них все мужчины тоже ушли на войну, и некому стало работать. Поскольку у нас мальчиков тоже не осталось, то мы, девчата, живо откликнулись на эту просьбу и решили идти туда работать, в ночную смену. И стали работать по ночам, сколачивая ящики для снарядов. Здесь я научилась забивать гвозди с одного удара, и это умение мне всю жизнь пригождалось. Сначала мы никак не могли понять, что за ящики мы делаем, от нас работницы скрывали это, но мы понимали, что это не простые ящики для посылок, а какие-то особенные. Наконец, нам сказали, что это ящики для снарядов. Они были добротного дерева, плотные, полированные, все одного и того же размера и одной и той же формы. Мы поняли, что раз мы изготавливаем ящики для снарядов, значит, делаем хорошее дело для победы. И мы исполнились гордости, и стали ещё усиленнее работать.

И тут у меня сложилось стихотворение. Оно, правда, такое чахлое, может быть, какое-то слабенькое, но всё-таки, как мне казалось, патриотическое. Я прочитала это стихотворение, и оно всем нашим девочкам понравилось, и мы с ещё большим энтузиазмом, с большим вдохновением стали трудится, думая, что мы тоже куём победу.

Ходили мы в сопровождении нашей дорогой, любимой учительницы математики Лидии Владимировны Рацкевич. Она обладала большим юмором и нас веселила, потому что идти было страшновато, особенно не летом, а уже осенью, когда белые ночи кончились, и холода уже начинались, да ещё и шли далеко, за город, мимо кладбища, и вспоминали всякие литературные произведения, в которых описываются страшные вещи про кладбища, и народные предания. И чтобы было не так страшно, нас учительница всё веселила.

Всем очень хотелось есть. А у Лидии Владимировны в кармане всегда был припасен кусочек хлеба. И вот она идёт, идёт, пощупает, пощупает, по карманам похлопает, похлопает – ага, хлеб тут. Ещё идёт дальше. Ещё похлопает, похлопает… А потом ей надоест – махнет рукой: «Ах, надоело, что он здесь му́ляет у меня в кармане, дай ка лучше я его съем!» Достаёт, съедает – и дальше уже спокойно всю ночь и всё утро она терпит.

А мы, поработав ночью на заводе, утром садились за свои парты в школе, для того, чтобы на следующую ночь снова идти на работу.

Победу я встретила уже не на Урале, потому что в октябре 1944 года вся наша семья переехала в город Куйбышев (теперь Самара). И вот там пришла Победа.

Победа – это такой незабываемый день! Он пришёл 9 мая 1945 года. Я в это время оканчивала 10-й класс. Радио нигде не выключалось – даже в школе, в учительской, оно всё время говорило, и все ожидали, что вот-вот, уже скоро-скоро будет победа. И вот наконец Юрий Левитан сообщил о том, что враг капитулировал, и наступила победа.

Как все обрадовались! Мы побросали тетрадки и книжки, выскочили на улицу, учителя вслед за нами, директор школы тоже не выдержал, и тоже вышел. А на улице уже со всех сторон стекался народ, все радовались, все плакали, все смеялись, обнимали друг друга. Откуда-то появилась гармошка, кто-то пустился в пляс. А солнышко сияло, и пошёл лёгкий такой дождичек, который как будто тоже радовался вместе со всеми и немножечко охлаждал разгорячённые лица. Так вот пришла победа.

Ну, а потом начались выпускные экзамены. Школу я окончила с золотой медалью (в тот год их впервые ввели) и поступила без экзаменов в Куйбышевский медицинский институт. Уже со второго курса я решила, что буду глазным врачом, потому что сама катастрофически теряла зрение, и думала: буду спасать других людей.

А зрение я в основном потеряла в Куйбышеве, потому что пока я ещё училась в школе, там не было почему-то электрического света. А заниматься приходилось очень много, потому что как раз в тот год ввели аттестат зрелости, и надо было вспоминать предметы чуть ли не с пятого класса. Да ещё навязали на меня стенгазету. А как осветить рабочее место? И вот я раскладываю на столе ватманский лист бумаги и беру малюсенький пузырёк типа пенициллинового, в который наливается бензин и вставляется фитилёк. И этим светильничком освещалось буквально десять квадратных сантиметров. Приходилось всё время переставлять этот светильничек по всему ватманскому листу.

Целый год я так выпускала стенгазеты с фитильком. А накануне выпускного вечера решили красивые пригласительные билеты раздать всем родителям, и поручили мне и еще одной девочке их разрисовывать. Я к ней домой пошла. И как сели мы с ней с утра, так до двух часов ночи сидели, не поднимая головы. А поскольку я ночевать у других не любила, мама с папой за мной пришли ночью. И вот мы идём по улице – и вдруг мне показалось, что какая-то чёрная птица перед глазами пролетела. На другой день был выпускной вечер, после которого я осталась у тёти Пани, а потом мы с ней пошли в кино, на «Тётку Чарлея». У меня правый глаз зачесался, я его закрыла – а левым, оказывается, ничего не вижу. Домой пришла, и закричала: «Я ослепла!» – и папа сразу поседел. Пошли к врачам – на глазном дне ничего не было. А оказалось – было кровоизлияние за сетчатку. И только потом, когда кровь превратилась в соединительную ткань, и получился уже рубец, тогда только и стало видно.

Ну, а когда я окончила институт, меня оставили на кафедре глазных болезней, и я там проработала сколько-то лет. Я вела больных, делала операции, занималась научной работой, писала диссертацию. А зрение становилось всё хуже и хуже. И в конце концов путём большого консилиума было решено, что мне надо с этой специальностью расстаться и поменять на другую, не требующую большого напряжения для глаз, чтобы окончательно не потерять зрение.

Придумали мне, чтобы я стала врачом по лечебной физкультуре. Я ушла из глазной клиники и перешла работать в областную больницу. Но эта специальность была совершенно новая, никому не понятная, и к ней очень плохо относились, особенно начальство, и меня пытались использовать на других специальностях. Было очень трудно, очень тяжело работать.

В октябре 1960 года я вышла замуж за северянина – Андрущенко Андрея Григорьевича, старшего преподавателя кафедры высшей математики Севмашвтуза, и переехала в Северодвинск. Город мне очень понравился – наверно, потому, что он напоминал мой родной Серов, особенно своими белыми ночами.

Работала я в Северодвинске с октября 1960 года, в городской больнице, по той же специальности. Моя должность называлась так: заведующая службой лечебной физкультуры и массажа. В эту службу входили стационар, 1-я поликлиника, и 2-я поликлиника, которая находилась на острове Ягры. Всё это было в моём ведении. И даже когда я стала работала только на полставки (по инвалидности мне больше не полагалось работать), приходилось всё и всюду успевать.

Зрение у меня продолжало ухудшаться, и в декабре 1964 года мне дали II группу инвалидности. А в январе 1966 года я вступила в члены Всероссийского общества слепых (ВОС). Пока я работала в больнице, меня там не занимали. А когда в 1979 году я ушла на пенсию по возрасту, меня в ВОСе сразу выбрали членом бюро, потом членом местной ревизионной комиссии, потом членом областной ревизионной комиссии.

В октябре 1986 года в Северодвинской первичной организации ВОС был создан коллектив художественной самодеятельности, названный впоследствии «Родник». Я была выбрана его руководителем, и возглавляла его в течение 25 лет. Работа мне очень нравилась: интересная, творческая; тут я, как говорится, нашла себя. Столько было выдумки, такие концерты были интересные, разнообразные, богатый репертуар. И нашему хору ещё в 1992 году на смотре жюри присвоило звание лучшего ВОСовского хора во всей Архангельской области, с такой интерпретацией: первое: богатый репертуар, второе: умение достойно держаться на сцене, третье: профессионализм исполнения – что для меня было самым главным.

А репертуар у нас действительно был очень разнообразный и очень интересный. Песни были всякие: патриотические и лирические, и старинные, и военные, и романсы – на все вкусы. Были и музыкальные номера, и художественное слово – стихи и проза, были танцы индивидуальные и групповые. Особенно интересным был танец пингвинов в специальных пингвиньих костюмах.

Выступали мы в городе в разных организациях: и в больнице, и в поликлинике, и в школе для детей-инвалидов, и в ветеранских организациях, и в Доме офицеров. Выезжали также с концертами в Архангельск и в Котлас, и участвовали во всяких мероприятиях: смотрах, конкурсах, фестивалях. Не раз получали награды и призовые места. А в 2004 году на IV Архангельском областном фестивале творчества «Крылья души» я была удостоена высшей награды – диплома «Гран-при» в номинации «Художественное чтение» за декламацию стихотворения Евгения Евтушенко «Мёд». Я не собиралась ехать на фестиваль, но меня наши ВОСовцы уговорили. На фестивале прочитала два стихотворения. О наградах, конечно, я не думала. И вдруг, когда жюри стало оглашать результаты, я слышу, что мне присуждена премия гран-при. Меня наградили дипломом, и вручили подарок – плед, которым я теперь укрываюсь.

В мае 1992 года мне дали инвалидность уже I группы, а к 2000 году я потеряла зрение полностью, у меня нуль зрения. Я не могла ни писать, ни читать. А мне же надо было составлять программы, писать сценарии, вести концерт самой – всё это мне приходилось делать по памяти. При подготовке к концертам я в уме не по разу переставляла номера – кого за кем поставить, чтобы лучше звучало, было интересней; мне нужно было знать наизусть тексты выступлений всех участников концерта. Зато как я тренировала память!

Когда в 1988 году отмечали 50-летний юбилей Севердвинска, и мы готовились к праздничному концерту, председатель нашей первичной организации ВОС Константин Ефремович Румянцев мне сказал, что нужна песня про наш город. А где же её достать? Нашли мы в газете текст, но там так мелко было напечатано, что нам, плохо видящим, было не прочитать. Думаю: дай-ка попробую сама сочинить! Подумала-подумала – и у меня сложилась песня про Северодвинск. Она настолько всем понравилась, что стала визитной карточкой нашего коллектива: начинали многие концерты мы именно этой песней, только постепенно прибавлялись года: сначала «полсотни лет», потом «60 лет», потом «70 лет», а теперь «много уж лет».

Проработав 25 лет художественным руководителем, я в конце 2011 года ушла, как говорится, на заслуженный отдых. В 2005 году мне было присвоено звание «Ветеран Всероссийского общества слепых» в связи с 40-летием пребывания членом этого общества. Затем я была награждена нагрудным знаком «Отличник ВОС», а в 2010 и 2015 годах – нагрудными знаками «За заслуги перед Всероссийским обществом слепых» III и II степени.

И вот теперь я сижу дома в полной темноте: зрение полностью отсутствует у меня в течение последних 20-ти лет, никуда не хожу, на улицу тоже не выхожу, потому что ноги не хотят меня слушаться. Но я не унываю. Слушаю аудиокниги по магнитофону или на флэш-плеере. Пока могла выходить на улицу, постоянно ездила в церковь – сначала в Нёноксу, а с 1994 года на Ягры. В 1990-х годах постоянно бывала на Соловках, даже была в 1992 году на перенесении мощей Зосимы, Савватия и Германа из Петербурга на Соловки – но это уже отдельная история.

Живём мы втроём с сыном и невесткой – Николаем и Еленой. Живём дружно, и морально друг друга поддерживаем. За обедом и ужином вместе слушаем книги русских и зарубежных классиков, жизнеописания известных людей, иногда смотрим по компьютеру интересные фильмы (они смотрят, а я только слушаю), оперы: «Евгений Онегин», «Иоланта», «Руслан и Людмила», «Пиковая дама»… Это всё очень и очень интересно.

Мне сейчас 93 года. И я поняла, что жизнь я прожила не зря. И то, что я работала, будучи школьницей, на лесозаводе – этот мой труд был оценён: мне присвоили звание ветерана Великой Отечественной войны. Хотя я и являлась тружеником тыла, документов об этом у меня не было. И только в этом году, когда мы догадались послать запрос в архив города Серова, где я жила на Урале, мне прислали справку о том, что я действительно числилась работающей на лесозаводе. И на основании этой справки мне и было 13 марта этого (2020-го) года присвоено звание ветерана. А теперь меня ещё наградили медалью «75 лет Победы в Великой Отечественной войне».

В заключение хочется пожелать всем людям доброго здоровья, счастья, радости, чтобы все люди жили в мире, в дружбе и согласии, и чтобы никогда больше не было войны.