Главная 
Библиотека
Дань любви. Воспоминания о юных днях, о прежней жизни, о дорогих и близких людях. Часть 1
Дань любви.
Воспоминания о юных днях,
о прежней жизни,
о дорогих и близких людях.
Часть 1
Елена Андрущенко
Санкт-Петербург
Допущено к распространению
Издательским Советом Русской Православной Церкви
ИС Р23-301-0028
Последнее обновление страницы: 17.08.2023 10:21:28
Кто не умилится сердцем, вспоминая свои детские годы, когда чистая душа доверчиво распахивается навстречу прекрасному и доброму, когда стирается грань между обыденным и чудесным, когда каждый новый день приносит новые откровения! Кого не впечатляли рассказы старших о былой жизни – и радостной, и тревожной, и зачастую даже трагичной!
Загляните в книгу «Дань любви» – и увидите себя в детстве, и узнаете по воспоминаниям живых свидетелей о том, как жила русская деревня в зарубежье в 30-е годы прошлого столетия, не затронутая революционными потрясениями. Как нелегка была доля священнических семей, оказавшихся в вынужденной эмиграции, и какова была в те страшные годы участь их родных, оставшихся в России. Но ничто не поколебало твёрдых духом людей, не утратили они своей любви к ближним, не перестали от сокровищ сердец своих износить доброе.
На страницах книги много светлого и радостного, вдохновляющего на подвиг жизни и на благодарение всё премудро устрояющему Богу.
Книга рассказывает о судьбе семьи Лавровых: Марии Андреевны, в девичестве Абрютиной, её супруга Александра Михайловича, вступившего на путь священнического служения накануне октябрьских событий 1917 года, их детей. Как и многим нашим соотечественникам, Лавровым пришлось испытать немало трудностей, скорбей и лишений революционного времени, вынужденную эмиграцию, немецкую оккупацию в Великую Отечественную войну. Несмотря на пережитые невзгоды, утрату большинства детей, Мария Андреевна, дожив до глубокой старости, сохраняла крепость духа, доброе отношение к людям, радостное восприятие жизни.
Описываемые события происходят преимущественно в период с конца XIX века до наших дней. Географически повествование охватывает в основном восточную часть Эстонии: северное и западное Причудье и Принаровье, столицу Эстонской Республики Таллинн, а также Санкт-Петербург и некоторые уезды Петербургской, Новгородской, Смоленской губерний.
Издание содержит исторические сведения и бытовые подробности жизни людей в прежнее время и иллюстрируется большим количеством фотографий.
- Взгляд в прошлое: разговор о книге «Дань любви» на радио «Град Петров» (Санкт-Петербург) 24 апреля 2023 г.
- Презентация книги «Дань любви» в Ивангородском музее 22 июня 2023 г.
Содержание
Увеличить
Елена Никитична Лаврова (23 года)
с бабушкой Марией Андреевной
Лавровой (85 лет).
Конец мая – начало июня 1982 г.
Нет книги интереснее, чем человеческая жизнь.
Из книги «За всё благодарите: История
семьи репрессированного священника»
Предисловие
Путешествуя с моим супругом по Эстонии зимой 2009 года и навестив любимое Муствеэ, мы получили в подарок от Муствеэской русской школы (теперь Причудская гимназия) сборник, посвящённый её истории. Было там немного и про мою бабушку, Марию Андреевну Лаврову, учительницу начальных классов. Бабушка всегда была для меня самым дорогим человеком, самым близким другом и первым помощником. И мне захотелось написать о ней подробнее, тем более, что с самого раннего детства я замечала почтительное отношение к ней других людей, благодарность её бывших учеников. Но поскольку жизнь бабушки неразрывно связана с её семьей, то повествование распространилось и на дедушку, и на папу – кстати, тоже муствеэского ученика и даже учителя, и на его братьев, и на других родных и близких.
Немало помнится из рассказов самой бабушки, многое о прежнем времени поведал папа. Регион, где происходили описываемые события, – столица Эстонии Таллинн, северное и западное побережье Чудского озера, Принаровье, некоторые уезды Петербургской, Новгородской, Смоленской губерний.
Неоценимую помощь в моей работе оказывал мне мой муж – Николай Андреевич Андрущенко, всегда воспринимающий мою жизнь как свою, и с радостью совершающий вместе со мной и моим папой – Никитой Александровичем Лавровым – поездки по нашим родным местам. Почти все современные фотографии, вошедшие в издание, сделаны Николаем, а старинные – досконально им обработаны и по возможности улучшены. Всей семьёй мы неоднократно редактировали и дополняли уже написанные главы книги, поэтому считаем её «нашей».
Глубокую благодарность хочется выразить проживающему в Эстонии исследователю истории Принаровья Олегу Дроздику, «молниеносно» отвечавшему на наши вопросы и бескорыстно предоставившему нам немало архивных сведений и фотографий.
Первый человек, от которого ещё в 2000-ных годах мы стали получать архивные данные о семье Лавровых – матушка Наталья Лебедева, супруга настоятеля храма Рождества Пресвятой Богородицы в эстонском городе Ра́квере протоиерея Александра Лебедева.
Живой интерес к нашей работе проявляли жители описываемых мест; сотрудники библиотек и музеев делились с нами историческими сведениями.
Некоторые родные по крови и по духу люди оказали нам в издании книги финансовую, а также молитвенную поддержку.
Всем, кто в той или иной степени нам помог, чьё доброе и сочувственное отношение нас вдохновляло – всем искренняя благодарность.
Моя святыня
Бабушка – самое святое и доброе, исполняющее радостью слово. Её образ, её имя пронизывали светом и счастьем моё детское сердце. Все любимы и до́роги: мама, папа… Но бабушка превосходит всех своей самоотверженной бескорыстной любовью, своим жизнелюбием и радостным духом.
Вечер, за окнами темно. Темно и в комнате, потому что я уже лежу в своей детской кроватке, и мне пора засыпать. Сквозь рифлёные стёкла двери проникает свет из коридора. И так уютно, хорошо… Но вот слышатся за дверью негромкие голоса, и один из них – о, чудо! – бабушкин. Бабушка приехала! Родная, любимая бабушка! Какое счастье!
Вот мы с бабушкой в нашей комнате в Таллинне. Мне три с половиной года. Бабушка сматывает в клубки пряжу, а я закутываю в её мягкую шерстяную шаль любимого плюшевого мишку – подарок обеих бабушек – и укладываю его в перевёрнутую крышку от ручной швейной машины. Верх у крышки закруглённый, поэтому её можно качать, как люльку. Мишка такой умилительный в бабушкиной шали. «Правда, он симпатичный?» – спрашиваю я бабушку. «Симпатичный», – утвердительно отвечает она. Мне очень нравится это слово «симпатичный», и им бабушка сама охарактеризовала недавно моего мишку.
На улице морозно и солнечно – настоящая зима. Бабушка одевает меня в тёплую пушистую шубку, мы берём детские санки и идём гулять. Недалеко от дома есть горка, на которой много детей, и мы любим посещать эту горку. На вершине её бабушка усаживает меня в санки, и я с большим удовольствием скатываюсь вниз.
Декабрьским утром идём мы с ней в детский сад. Кругом темно, деревья в снегу, под ногами хрустит снег, в небе – яркие звёзды. Всё как будто окутано тайной. Мне радостно от того, что ещё ночь, ещё природа спит, а мы уже идём по спящим улицам, мимо спящих деревьев; мы – сопричастники этой великой вселенской тайны.
Канун Нового года. Солнечный зимний день. Я прихожу из комнаты в кухню, где неутомимо трудится бабушка. Дощатый пол только что вымыт и сияет чистотой. Кухонные дела временно закончены. Мы одеваемся и выходим на улицу. В соседнем дворе продают новогодние ёлки. Мы покупаем одну из них – большую и красивую – и несём домой. Вернее, несёт бабушка, а я иду рядом с ней, за ручку. В начале 1960-х годов по Таллинну ещё иногда проезжали в качестве грузового транспорта рабочие лошади. И вот, когда мы шли с ёлкой, нас догоняет лошадка, везущая телегу. С левой стороны телеги шла другая лошадка, молодая, не запряжённая. Вдруг ноги запряжённой лошади разъезжаются в разные стороны, и она падает на живот – наверно, была не подкована, или подковы уже истёрлись. Маленький мужичок – кучер – помогает ей подняться, а у лошадки растерянный вид, и она смущённо хлопает глазами. Бабушка что-то участливо говорит мужичку, и он тоже что-то доверительно ей отвечает. Общительному бабушкиному характеру было свойственно принимать участие в жизненных ситуациях других людей, и она никогда в таких случаях не проходила мимо без внимания и хотя бы словом пыталась ободрить человека. А уж мимо ребёнка она не могла пройти равнодушно, с умилением называя детей «маленькими человечками».
Дома бабушка наливает мне в детскую чашечку кефир, а я с увлечением опускаю в него руку и вынимаю, и рука у меня как будто в белой перчатке, и мне это очень нравится. «Ну что ты делаешь?» – спокойно спрашивает бабушка, и в голосе её звучит доброта. А я и знала, что она не рассердится: ведь она такая мирная и добрая. Чуткое бабушкино сердце всегда было распахнуто навстречу людям, и особенно – навстречу детству.
Вечером мы всей семьёй украшали ёлку. У нас было много красивых ёлочных игрушек: золотой медвежонок, обхвативший лапами белый ствол берёзы; собачка на салазках, ажурная стрекоза, гроздь смородиновых ягод… Некоторые игрушки были очень изящные, прямо ювелирной работы. Непременным ёлочным украшением служил и блестящий серебряный и золотой «дождик». Верхушку ёлки венчал маленький серебристый шпиль (мама не признавала распространённых в то время пятиконечных звёзд). Зажигали мы на нашей ёлочке настоящие свечи – это было очень красиво: маленькие живые огоньки.
И вот сидим мы в таинственной полутьме, у зажжённой ёлочки, за праздничным круглым столом. Приближается час Нового года. В прихожей раздаётся звонок, и папа загадочно поднимает указательный палец вверх и так же загадочно произносит: «О, кто-то идёт!» Родители открывают дверь – и в комнату входит маленький и очень серьёзный Дед Мороз. Скромно одетый, в тёмном пальтишке. Он сел на диван, я подошла к нему, и он что-то мне говорил. Я рассказала стихотворение про мишку косолапого. А Дед Мороз в награду подарил мне золотую рыбку, заводную, которая сама плавала в воде. Мы тут же налили в таз воды и наблюдали, как золотая рыбка плавает, виляя хвостиком. Потом уже, когда я стала старше, я узнала, что тогда Дедом Морозом была моя бабушка. Так старалась она сделать моё детство как можно более счастливым.
* * *
Увеличить
Наш дом на Моони.
11 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В Таллинне мы жили на улице Мо́они, в доме № 4. В переводе с эстонского Mooni 1) означает Маковая. В окру́ге тоже были улицы с цветочными и другими природными названиями: Tulbi (Тюльпанная), Kibuvitsa (Шиповниковая), Kannikese (Фиалковая), Liblika (Бабочковая)… И весь этот район носил (и сейчас носит) название Lilleküla (Цветочная деревня). Наш дом был ведомственный, принадлежал Гидрометслужбе, в нём было всего 8 квартир. При доме – замечательный уютный дворик, очень зелёный весной и летом, в июне весь усыпанный жёлтыми одуванчиками. Часть двора занимал небольшой сад с яблонями и кустами красной смородины. Росла там и большая раскидистая вишня, высокая – так что ягод было не достать. Из яблонь нашими любимыми были «белый налив» и «грушевая». Яблоки на них созревали красивые и очень вкусные. Мы лазали по ветвям и срывали спелые плоды. А в мае как всё цвело и радовало сердце! Душистое море нежных, белых с легким розовым оттенком яблоневых цветов, соединяясь с лучистым весенним небом, вливали ощущение чего-то великого и прекрасного, чему нет и не может быть конца. Сколько радостных часов мы провели в нашем дворе! Сколько детских игр на его памяти! Теперь, спустя более 50-ти лет, бывая в Таллинне, мы посещаем наш уголок детства. Он почти не изменился, только сад немного поредел, и песочница переместилась. Зато две берёзы в соседнем дворе, у самого нашего забора, бывшие тогда молодыми, разрослись и свешивают свои длинные кружевные косы к нам во двор.
Счастливые страницы детства! Они притягивают к себе память, притягивают душу, возвращая её в чудный мир чистой радости, светлого восприятия всего происходящего, восторженного ожидания несомненного, огромного будущего счастья. Какие это прекрасные, блаженные минуты! Это вдохновение всей последующей жизни. Особенно, когда она уже склоняется к закату.
* * *
Мне уже десять лет. Но всё равно я ещё далеко не взрослая, и ещё долго-долго не буду взрослой. Еду в троллейбусе из школы. Кругом весна, солнечный май, приближение лета, и бесконечная радость… Вдруг у троллейбуса срывается «вилка», он резко останавливается, и пассажиры хватаются за поручни, чтобы не упасть, а некоторые всё-таки падают. Упала и я, и от всего этого мне ещё веселее. Находившийся рядом дяденька, падая, схватился за поручень и случайно прихватил кончик моей косички. Но даже боль от прихваченных волос не омрачает моего восторженного настроения.
* * *
В душевной сокровищнице хранится воспоминание о почти чудесном событии. Мне было около двух лет. Стояла весна. Я гуляла во дворе с двумя детьми школьного возраста из нашего дома. Потом за ними пришла их мама, чтобы проводить в школу, и они втроём пошли со двора к автобусной остановке. А я автоматически последовала за ними. Как сейчас вижу переполненный людьми автобус, в который втискиваются, утрамбовываются наши соседи. Автобус закрывает двери и отъезжает. А я остаюсь на тротуаре, предоставленная самой себе. Окрестности нашего дома я знала очень хорошо, постоянно прогуливаясь с мамой в магазин и на рынок. Поэтому я нисколько не растерялась и охотно воспользовалась возможностью самостоятельно попутешествовать. Я прошла квартал вдоль Палдиского шоссе 2) – весьма оживлённой улицы вблизи нашего дома, перешла довольно сложный перекресток и оказалась у одноэтажного деревянного хлебного магазина, от которого всегда вкусно пахло хлебными и кондитерскими изделиями. Идя вдоль магазина, увидела пожилую женщину в платочке, эстонку, которая обратила на меня внимание и участливо заговорила со мной. Не помню, чтобы я что-то ей отвечала, но очень хорошо помню её комнату в полуподвальной коммуналке. Комната аккуратно прибрана, на стене у кушетки – ковёр с оленями. А на кушетке сижу я. Рядом со мной тарелочка с печеньем и красивая нарядная кукла-негр. Мне очень хорошо здесь, в этой комнате, тихо, спокойно. Вот зашла в комнату другая женщина, молодая – наверно, соседка – и, увидев меня, ахнула, всплеснула руками, убежала, и тут же вернулась с другой, большой и нарядной куклой в голубом платье и таком же голубом капоре. Теперь я сидела уже в окружении двух великолепных кукол, любуясь ими и с благоговением едва дотрагиваясь до них. Как будто в райском уголке! Помню ещё, как мама надевает на меня ботинки, чтобы идти со мной домой. Добрая эстонка, взяв меня под свою опеку, сообщила в милицию о нахождении «бесхозного» ребёнка, и мама, вскоре бросившаяся меня искать, через милицию же меня и нашла.
* * *
По воскресным дням зимой мы ходили с бабушкой на детские сеансы в ближайший к нашему таллиннскому дому кинотеатр, носивший название «Партизан». Первый фильм, который мы посмотрели, был «Мальчик-с-пальчик». Дома, перед походом в кино, мы пили чай с такими вкусными бабушкиными пирожками с капустой, за нашим круглым столом в нашей уютной комнате.
Из персонажей прочитанных нами детских книг одним из самых загадочных для меня был трубочист. В моём тогдашнем представлении он должен был быть абсолютно чёрным: и лицо, и руки его не должны были иметь ни одного светлого пятнышка. Трубочисты в то время в Таллинне не были редкостью, хотя особенно на глаза не попадались. Во время одной из зимних прогулок с бабушкой мы издали увидали трёх трубочистов. Я была под большим впечатлением: они были, как им и полагалось, совершенно чёрными, с тросами, щётками, и как будто даже в цилиндрах – словно вышедшие со страниц сказок Андерсена. Несколькими годами позже я увидела трубочиста в непосредственной близи, и мне пришлось убедиться, что это такой же человек, как и все остальные: сквозь крапинки усыпавшей его сажи просвечивало обычное человеческое лицо.
* * *
У моей милой бабушки были незаурядные способности к художественному творчеству, фантазия и затейничество. Она умела и любила работать с детьми. Занимались мы с ней рисованием, лепкой из пластилина. У нас была целая коробка слепленных нами фигурок. Тогда лепила в основном бабушка, а я ей с удовольствием помогала. Особенно запомнился мне африканский слон с сидящим на его спине негром. Участвуя в создании фигурки негра, я тщательно размяла в ладошках кусочек чёрного пластилина – получилось что-то вроде блинчика – и заявила, что это живот для негра, на что получила бабушкино одобрение. Не помню, какое применение получил этот блинчик, только хорошо помню, что бабушкин негр имел живот вовсе не в виде блина.
Иногда мы читали по ролям стихотворение: «Серый волк в густом лесу встретил рыжую лису…» Волка исполняла бабушка, а лису – я. Бабушка старается говорить выразительным басом, а я – утончённо-хитрым голоском. «Где же эти утки?» – «У меня в желудке!» – так заканчивается эта лесная сказка 3).
Учили мы басни Крылова «Ворона и лисица», «Кукушка и петух»… Бабушка разъясняет мне смысл последней: «Кукушка петуха хвалит, но он ведь плохо поёт». Я с удивлением смотрю на бабушку: «Бабушка, а в Муствеэ петух хорошо поёт!»… Спустя много лет я не раз замечала, насколько верным бывает детское восприятие действительности, как и в данном случае: петух ведь и в самом деле хорошо поёт по-петушиному. Бабушка оценила тогда моё суждение и любила о нём вспоминать.
Муствеэ 4) – это небольшой городок сельского типа на берегу Чудского озера, где живёт моя бабушка, и где я провожу лето (а зиму бабушка проводит у нас). Петух, который хорошо пел, жил через дорогу от бабушкиного дома, в хозяйстве семьи Ландсбергов. У них же была и корова Роза, от которой мы в моём раннем детстве в летнее время брали молоко. Но к этой теме мы ещё вернёмся.
* * *
С бабушкой всегда было хорошо, даже просто находиться рядом. Ещё совсем малюткой, не умея ходить и говорить, при её появлении я начинала восторженно пищать, кувыркаться в кроватке. Я чувствовала всем своим существом её любовь, её жизненную силу. Там, где бабушка – там рай, блаженство; и всё, что связано с ней, исполнено радости. И теперь, когда я сама уже по возрасту бабушка, в счастливых воспоминаниях детства, в бабушкиной любви я ищу мира и утешения своей душе.
Интересно, что мы с бабушкой совсем разных характеров: она весёлая, проворная, общительная, довольно энергичная, а я очень застенчивая, медлительная, задумчивая; но это различие совсем не мешало нашей неразрывной дружбе. Души наши всегда тянулись друг к другу, сливаясь в одну, и нам вдвоём было так хорошо, что ничего другого и не нужно: только бы быть вместе. С моим появлением на свет я стала главным смыслом бабушкиной жизни. И её жизнь стала бескорыстным служением этой святой любви. По мере моего взросления, в школьных, студенческих трудностях и проблемах, бабушка всегда была мне поддержкой и утешением. Моя бесконечная ей благодарность!
Не меньше, чем меня, любила бабушка и моего младшего брата, не меньшей заботой и нежностью окружала его, не меньше болела сердцем за него, но со мной у неё были особые задушевные отношения. Наверно, ещё и потому, что среди бабушкиного потомства я была единственной девочкой. «Я раньше и не думала, что можно так любить», – говорила иногда бабушка.
День рождения
Я родилась в Таллинне 1 мая 1959 года. Считается, что всё в жизни человека имеет своё значение, имеет значение и день, в который человек родился. Бог судил мне прийти в этот мир в ночь с Великого Четверга на Великую Пятницу, в час гефсиманской молитвы Христа, когда Божественная душа Его была прискорбна даже до смерти, когда мучительная позорная смерть на кресте уже была так близка и неизбежна, неизбежна по Его Божественной воле, по Его неизреченной любви к роду человеческому. Капли кровавого пота падали с пречистого чела Христа на землю 5), страдания Его были сгущены до предела, вплоть до Богооставленности, до ощущения разверзшейся перед Ним, жаждущей поглотить Его тьмы. Но тьма не могла затмить Света, не могла поглотить Сына Божия. В тот страшный час в Гефсимании была решена судьба всего человечества: выстраданная в мучительных борениях решимость Спасителя принять крестную смерть уже означала победу над силами ада, над вечной смертью: распятие Богочеловека непременно влекло за собой живоносное, отверзающее Небесные врата Воскресение.
На Страстную Пятницу мой день рождения пришёлся ещё один раз, в 1964 году, когда мне исполнилось пять лет. И теперь долго, по крайней мере, при моей жизни, не придётся. Зато трижды на моём веку в этот день был Светлый праздник Пасхи.
Весна 1959 года была ранняя и дружная. В конце апреля уже зеленела листва на деревьях, было тепло почти по-летнему. Часа в три ночи 1 мая разразилась первая в том году гроза. Светлая майская ночь благоухала от весеннего ливня и молодой нежной листвы. Не знаю, потому ли, что гроза была одним из первых впечатлений моей только что начавшейся жизни, или ещё почему-либо, но это явление природы – одно из моих самых любимых. В сверкающих молниях, тёмных огненосных облаках, раскатах грома, бушующих порывах ветра – в разыгравшейся стихии – есть что-то близкое и родное моей неуёмной душе, может быть – предчувствие пришествия Христова. Потому что как молния блистает от одного края неба до другого края – так будет пришествие Сына Человеческого 6).
Не успели меня принести домой, как в дверь постучали: соседские мальчишки, узнав, что в доме появился новый жилец, изъявили желание с этим жильцом познакомиться: «У вас появилась девочка, мы хотим с ней поиграть». На что получили ответ: «Она ещё играть не умеет, приходите через пару годиков».
* * *
Увеличить
Таллинн. Церковь Введения
во храм Пресвятой Богородицы
подворья Пюхтицкого монастыря.
Tallinna Linnamuuseum,
TLM F 8512:47.
Фото около 1945 г.
Увеличить
Магазин «Каннике»
на месте Введенской церкви
Пюхтицкого подворья
10 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Крестили меня в конце августа в церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы Таллиннского подворья Пюхтицкого монастыря. Моей маме нравился этот храм своей красотой. Таинство крещения совершал известный таллиннский пастырь протоиерей Валерий Поведский. А спустя немногим более месяца этот прекрасный, очень изящной архитектуры храм был закрыт, а затем и снесён – будто бы мешал он прокладке трамвайных путей. Но трамвайные пути здесь так и не были проложены… Теперь на месте этого храма – магазин «Ка́ннике» (в переводе с эстонского «Фиалка») 7).
В церкви первый раз помню себя в пятилетнем возрасте. В одно из пасхальных воскресений мы с мамой и бабушкой Катей (маминой мамой) были на литургии в Преображенском соборе в Петербурге (тогда Ленинграде). От храма осталось у меня впечатление тёмно-красного бархата и золота. Не очень легко было отстоять службу, тем более, когда перед носом маячили спины взрослых людей. Зато всё, что вверху – подкупольное пространство храма – было доступно для взора. Синее, с золотыми звёздами, полусферическое храмовое небо – высоко-высоко! И вот, при очередном взгляде ввысь, это небо стало живым, самым настоящим, синим небом, таким, какое простирается над землёй, только ещё более синим и безгранично высоким... А сам купол исчез, растворился; осталась только окружность, ограничивающая эту необыкновенную синеву. Было ощущение, что вот это заключённое в окружность купола небо есть сущность, средоточие, центр нашего привычного воздушного неба. Невозможно было оторваться от этой дивной красоты: она притягивала взор, притягивала сердце. И ещё было чувство, что там, в этом Небе – очень хорошо, там наш дом, и когда-нибудь мы туда попадём. И вдруг появился в небесном круге маленький белый голубок. Он парил в вышине, медленно пересекая пространство… Мне хотелось, туда, в высоту, в то прекрасное синее Небо.
После службы я сказала маме и бабушке Кате: «Хочу туда!» – и показала наверх. И тут кроткая, набожная бабушка Катя, сама того не ведая, задала мне провокационный вопрос: «Ну, выбирай: пойдём туда, или пойдём покупать игрушку?» (мы накануне условились после церкви пойти в игрушечный магазин). В храме я забыла про магазин, но мне напомнили, и я вернулась на землю, и выбрала игрушку.
Что было бы, если бы я не соблазнилась на земное и устояла в желании вышнего? Трудно сказать. Одному только Богу это известно. Впоследствии я не раз жалела, что не избрала тогда Небо. И удивлялась, как ненавязчиво и кротко зовёт Господь к Себе даже младенца.
«Не препятствуйте детям приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное», – сказано в Евангелии 8). Не знали взрослые, что моё желание пойти Туда не праздное. Не знали о виденном мною в храме. Много лет спустя мама рассказывала, что когда во время той литургии вынесли святую Чашу, бабушка Катя просила её подвести меня к Причастию, но она не решилась.
* * *
Во всю мою жизнь нет для меня лучшего месяца, чем добрый радостный расцветающий май, а в этом мае – его первый, исполненный светлых надежд и ожиданий день, день моего рождения. В детстве он был самым счастливым в году. Всё радовалось: и природа, и люди. А впереди – целое лето! Мой день рождения всегда был праздником в нашей семье. Приглашались дети, готовилось угощение, дарились замечательные подарки. Чуть ли не за месяц я начинала ждать этого чудесного дня, и чем ближе он становился, тем радостнее становилось ожидание. И вот, наконец, завтра! Что может быть прекраснее этого долгожданного завтра?! Завтра я буду словно сказочная принцесса, в центре всеобщего внимания, окружённая всеобщей любовью. Иногда день рождения проходил без бабушки, потому что пора уже было заниматься огородом, и она уезжала в Муствеэ. Но чаще бабушка задерживалась у нас в Таллинне ради этого праздника и уезжала чуть позже.
Всё лето 1959 года было грозовым. Июнь мы провели в Муствеэ у бабушки. Вот тогда началась у нас с ней неразрывная взаимная любовь. Бывало, на руках у мамы я плачу, но как только возьмёт меня бабушка – тут же моё сердце умиротворяется, и я замолкаю. Жившая по соседству учительница Клавдия Никитична удивлялась такому явлению. В Муствеэ я также была исцелена от истощения. Я родилась страшно худая – бабушка Катя даже боялась, что я не выживу. В Таллинне детский врач велел маме кормить меня строго по норме, а мне было мало этой установленной нормы, и от недоедания я постоянно плакала. Простые муствеэские женщины посоветовали маме не обращать внимания на научные предписания: «Что вы, – говорили они, – пусть ест, сколько хочет!» В сельских местностях, наверно, никогда никаких предписаний не было. Мама обрадовалась и перестала меня ограничивать. И я так быстро поправилась, что уезжавший на время и снова вернувшийся в Муствеэ папа меня не узнал: из полупрозрачного голубоватого существа я превратилась в упитанную купчиху.
А грозы продолжали бушевать; в одну из ночей так сотрясалось небо, что папа подумал: не атомное ли нападение совершается на нас? Надвигалась эта стихия с озера, сильно нагревавшегося за день, что способствовало образованию над ним настолько мощных кучевых облаков, что они не выдерживали громадного веса накопившейся в них влаги и прорывались могучими ливневыми потоками, сопровождаемыми оглушительными громовыми раскатами и яркими огненными вспышками.
Увеличить
Поём песню «Чёрный кот»
Увеличить
Слева от радиоприёмника –
кукла Лена
День моего 6-летия. Мы с моими гостями
в нашей квартире на ул. Моони. Таллинн, 1 мая 1965 г.
Первый день рождения, который я помню – когда мне исполнилось три года. В памяти осталась картина: папа открывает посылочный ящик на праздничном круглом столе, а стол облепили любопытные гости, не отрывающие глаз от папиных действий. За спинами гостей, которые все старше меня – кто на четыре, кто на пять лет, – мне ничего не видно, и я залезаю на стул, чтобы видеть папу и присланную мне посылку. Вот крышка ящика открыта, и из него показывается игрушечный рояль, совсем как настоящий – чёрненький, блестящий, с клавишами, извлекающими музыку. Это был подарок бабушки Кати из Ленинграда. Гости принялись активно заниматься новеньким инструментом, пробуя на нём свои музыкальные способности, а я наблюдала за ними со стороны. Рояль на много лет стал предметом повышенного интереса моих гостей, изображавших с его помощью «Чижика», «До, ре, ми, фа, соль, ля, си – кошка села на такси…» 9), и тому подобное.
А когда мне исполнилось пять лет – первомайским солнечным утром в нашу милую таллиннскую комнату вдруг открывается дверь, и входят бабушка с мамой. Бабушка улыбается и, наклонившись, ведёт впереди себя как бы самостоятельно идущую красавицу-куклу, о которой мы вместе мечтали, и которую она усердно искала, и нашла в Ленинграде. Кукла получила имя Лена. Мы называли таких кукол фарфоровыми, но на самом деле они были сделаны из папье́-маше́. Фарфоровые были во времена наших бабушек. У этой куклы были синие глаза с густыми чёрными ресницами. Когда кукла принимала горизонтальное положение, глаза закрывались. Блестящие белые волосы были заплетены в две косы. Одета кукла была очень нарядно и ярко. Подол зелёной юбочки был украшен по периметру маленькими жёлтыми утятами, вытканными отдельно и пришитыми к юбочной ткани – так, что они выглядели объёмными. Такой же утёнок красовался и на правой стороне белой блузки. Голову куклы покрывал красный платочек; такой же красный фартук был повязан поверх юбочки. На ножках были надеты белые ажурные носочки и белые тканевые сандалики с металлическими пряжками, на драповой подошве.
Ещё через два года, когда мне исполнилось семь лет, эта же самая кукла Лена точно так же появилась с бабушкой и мамой в той же комнате, в такое же прекрасное солнечное утро 1 мая, только уже не пешком, а в синенькой кукольной коляске. Снова радость, восторг! Я мечтала о такой коляске! Теперь я буду, как настоящая мама, возить в ней своих «деток» – кукол и мишку – по двору, по улице… Как это чудесно! На следующий же день, тёплым майским утром, под умилённые взоры соседки, тёти Фроси, я везла по нашему уютному дворику хорошенькую куколку в новенькой коляске. Праздник продолжался. Продолжался и потому, что дома оставались с любовию проводившие меня на прогулку родные – родители и бабушка – надёжная защита моего детства, прочная основа чистого, светлого счастья.
* * *
Увеличить
Таллинн. Вид со смотровой площадки
церкви Олевисте на Старый город.
В дальнем правом углу кадра –
часть Вышгорода с православным
кафедральным собором Александра Невского
и крепостной башней «Длинный Герман».
С высоким шпилем – лютеранская
церковь Нигулисте (Никольская).
У левого края кадра – православный храм
святителя Николая на ул. Vene («Русская»).
24 сентября 2015 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Таллинн. Вид на Нижний город
с Вышгорода, с балкона над улицей
Pikk Jalg («Длинная Нога»).
10 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Какой же день рождения без торта? К 1 мая иногда заказывали торт в кафе, иногда покупали без заказа. За тортом всегда ездил папа. Вот поехал он в очередной раз на велосипеде в кафе «Тооме» 10). Оно было не очень далеко от нас, и недалеко от Вышгорода. Купил папа торт, пристроил на багажнике и поехал. От кафе до виадука над Палдиски маантеэ 11) улица идёт немного под уклон. Едет папа, и вдруг слышит: кто-то кричит на тротуаре. Он повернул голову – а там какой-то мужчина что-то ему вопит и руками размахивает. Папа остановился. Кроме мужчины на тротуаре ещё две женщины смотрят на проезжую часть и хохочут до упаду. Папа оглянулся на дорогу – а по ней метрах эдак в сорока торт катится, догоняет его. Надо заметить, что в то время в Таллинне не только сами торты были круглые, но и коробки тоже; и, соскочив с багажника на дорогу и став «на ребро», тортик спокойно катился по наклонной улице – правда, немного медленнее, чем велосипед. Папа подождал, пока к нему прикатится его потеря, и продолжил путь благополучно. А торт почти не пострадал от своего путешествия, немного только крем примялся, но это было поправимо.
* * *
Сегодня, спустя 57 лет, у меня, как обычно, 1 мая – день рождения. Радость этого дня – в воспоминаниях далёкого прошлого, которое кажется очень близким, совсем недавним. Вот сейчас снова войдёт в нашу освещённую солнцем комнату на улице Моони моя счастливая бабушка в сопровождении моих родителей и будет катить перед собой новенькую синюю коляску, везущую красавицу-куклу. Снова май, синее небо, тепло солнечных лучей, радостное щебетание птиц, нежность молодой листвы, и животворящая любовь родных людей.
Много в течение жизни было доброго, светлого, чудесного. За многое благодарит Бога моя душа. И всё-таки детство – чистое, святое, доверчивое, распахнутое ко всему прекрасному, уверенное, что всё прекрасное вечно – более всего запечатлевается в сердце и помогает жить и преодолевать невзгоды, и надеяться на истинную вечность.
Несостоявшийся полёт
В 1966 году вскоре после моего дня рождения мама улетала в командировку, и накануне сказала мне, что в такое-то время я могу выйти на крыльцо и помахать ей рукой, когда её самолёт будет пролетать над нашим домом. Утром в назначенный час я собралась на крылечко. Бабушка велела мне накинуть на плечи пальтишко, потому что в тот день было прохладно. Стою я на крылечке и смотрю в небо. Небольшие облачка проплывают в вышине. Вот, наконец, слышен звук авиамотора, и в воздухе появляется Ил-14 – знакомый мне самолёт. Он летит не очень высоко, ниже облаков. Вот он над моей головой. Я смотрю на него и машу рукой, чтобы мама увидела меня. И вдруг в середине левого борта самолёта мелькнуло что-то розовато-оранжевое, похожее на маленькую молнию. «Это мама увидела меня и тоже помахала мне рукой из окна самолёта», – решила я.
Мама работала в Таллиннском аэропорту синоптиком, и я любила приезжать вместе с ней на её работу. Столько интересного там было: самолёты, пилоты, аэрозонды, радиограммы со сводками погоды, которые «прилетали» по специальной трубе из комнаты, соседней с маминой.
Мне очень нравилось наблюдать за самолётами: Ту-124, Ил-14, Як-40… Моим любимым был Ту-124. Это не очень большой симпатичный классический самолёт. Однажды зимой, когда мне было три с половиной года, меня с мамой пригласили на экскурсию по этому самолёту. Его уютный интерьер мне тоже понравился. «Когда-нибудь полетим в Москву», – пообещал мне пилот. Так же иногда говорили и приходившие в мамину комнату другие пилоты. И этот виртуальный полёт в Москву прочно запечатлелся в моей голове. В те времена Москва была своего рода «притчей во языцех».
Увеличить
Таллиннский аэропорт.
Посадка пассажиров
в самолёт.
Мамины окошки –
на 2-м этаже 6-е и 7-е справа
от полукруглого выступа.
1960-е годы.
Фото из Интернета
Однажды, когда мне только исполнилось четыре года, я с мамой в очередной раз была в её аэропорту – «на иродроме», как я тогда говорила. На газоне у здания аэропорта среди зелёной травы во множестве желтели солнечные одуванчики. Был тёплый майский день. Я собирала жёлтенькие одуванчики и пыталась сплести из них венок. Тут стали стекаться пассажиры к очередному авиарейсу. Тогда посадка в самолёт происходила совсем по-другому, чем теперь: всё было открыто, прозрачно. К невысокой ограде перед лётным полем подходили люди, у них проверяли билеты, и они шли к своему самолёту. Я иногда забиралась на нижние перекладины ограды и наблюдала, как разные люди с разными вещами шли к билетному контролю, потом – по аэродрому. В этот раз я занялась тем же. Пассажиры идут мимо меня вереницей, и вдруг один дяденька бросил в мою сторону: «Ну что, полетели в Москву?» В одно мгновение виртуальность сменилась на реальность: меня, наконец, приглашают в настоящий полёт! Я спрыгнула на землю и побежала за дяденькой, который про меня тут же забыл. Через контроль меня беспрепятственно пропустили – наверно, думая, что я со взрослым пассажиром. Я бегу по лётному полю всё за тем же дяденькой и вхожу по трапу в тот же самолёт, что и он. Пассажиры рассаживаются по местам, а я встала недалеко от входа в сторонке, и поскольку моя макушка не возвышалась над спинками сидений, то меня никто не замечал… Пока не закрыли дверь и не убрали трап. Очень приятная молодая стюардесса, всё время хлопотавшая около разных пассажиров, теперь меня заметила и ласково ко мне обратилась. Точно не помню, что она мне говорила, но пыталась выяснить, где мои родители. «Где твоя мама?» – «На работе», – отвечаю я. «Где твой папа?» – «На работе». – «А ты как здесь оказалась?» – «Я в Москву лечу!» А самолёт, оказывается, летел в Минск. Стюардесса забеспокоилась, стала, как курочка, бегать по салону и спрашивать: «Чей ребёнок?» Никто не признавался. Тогда по совету с командиром вызвали по рации двух авиамехаников высокого роста, снова открыли дверь самолёта, и стюардесса «передала» меня на вытянутых руках одному из них – тому, что повыше. И мы втроём отправились к рабочему месту моей мамы. Мои провожатые этого места не знали, зато хорошо знала я, и я их привела к маминой комнате. Открываем дверь, и первое, что видим – удивлённое мамино лицо, обратившееся в нашу сторону. Механики что-то сказали маме и ушли, а мы стали продолжать свой трудовой день.
Не знаю, что было бы, если бы каким-то образом стюардесса меня не заметила – наверно, приключение получилось бы более серьёзное, и более хлопотное для взрослых, чем для меня. Побывала бы я в Минске, куда летел самолёт, по крайней мере, в Минском аэропорту, а потом вернулась бы в Таллинн. Может быть, даже и не в тот же день.
Командиром этого воздушного корабля был Данил Данилыч (так его все звали) Власов. Он потом рассказывал маме, что незадолго до взлёта увидел в своё «водительское» окошко, что какая-то девчушка пытается совершить набег на его самолёт. Долго заниматься этим явлением у него не было возможности – надо было тщательно проверять все приборы, готовиться к полёту. И тут вскоре выяснилось, что набег, действительно совершён: неучтённый пассажир оказался в самолёте.
Этот Данил Данилыч был очень приятным человеком: добрым, общительным. И красивым. За пять лет до случая со мной – 5 сентября 1958 года – он совершил геройский поступок. Когда его самолёт выполнял рейс из Ленинграда в Таллинн и пролетал где-то над Нарвой, какой-то бандит попытался угнать самолёт, угрожая экипажу убийством и разбрасывая по салону какие-то взрывающиеся предметы. Данил Данилычу удалось посадить горящий самолёт в аэропорту Йыхви, находящемся недалеко от Нарвы. Никто не погиб, кроме преступника, но при эвакуации из самолёта Данил Данилыч сломал позвоночник 12). Слава Богу, он потом поправился и снова стал летать.
Через четыре года, когда я была ровно вдвое старше, чем тогда при «набеге», и когда я опять же была у мамы на работе, в комнату к синоптикам зашёл Данил Данилыч и, увидев меня, приветливо заговорил со мной. Спросил, не знаю ли я синоптической обстановки на сегодняшний день, и на мой застенчивый ответ, как фокусник, вынул из обоих карманов кителя по «взлётной» карамельке и сказал: «Вот тебе две конфеточки, чтобы ты знала синоптическую обстановку». Вообще, пилоты постоянно заходили к синоптикам перед полётом для осведомления с прогнозом погоды на ближайшие часы по курсу следования самолёта. Все они были красивыми, благородными, интеллигентными.
Муствеэ
Моя вторая родина
Мы с бабушкой, мамой и соседской девочкой на берегу Чудского озера.
На заднем плане – учительский дом.
Муствеэ, сентябрь 1960 г.
Как я уже упоминала, летнее время я проводила в основном у бабушки в Муствеэ. Мне не нужен был ни Крым, ни Кавказ – мне нужна была моя бабушка, её дом, её огород, её озеро – безбрежное Чудское озеро. Когда однажды бабушка подвезла меня, совсем маленькую, в коляске к берегу, я удивилась: «Как много воды! И какая голубая-голубая!»
Очень любила я берег озера и иногда убегала туда сама. Хватилась как-то бабушка – нет рядом внучки. Только отвернулась – и уже нет. Неужели через дорогу на озеро убежала? Бабушка – на берег. Смотрит: среди высокой прибрежной травы мелькает оранжевая шапочка. Слава Богу, Леночка здесь.
Однажды сварила мне бабушка манную кашу. Поставила передо мной тарелку, дала ложку, а сама что-то в кухне делает. И слышит: внучка хохочет, прямо заливается радостным детским смехом. «Дай, посмотрю, что она там так веселится!» – думает бабушка. Входит в комнату, а Леночка берёт кашу ручкой, в кулачок, а потом отправляет себе в рот. И при этом чрезвычайно радуется. Бабушке тоже стало весело, и потом она не раз вспоминала этот эпизод из нашей жизни.
В моём раннем детстве бабушка иногда сама придумывала для меня сказки. Нередко звучала сказка про Леночку. Её сюжет менялся в зависимости от моего поведения. В основном я вела себя хорошо – и тогда Леночке всё кругом радовалось, и всё её приветствовало: улыбалось солнышко, распускались и кивали головками цветочки, птички весело порхали и щебетали, приветствуя добрую девочку. А если вдруг я почему-либо заупрямлюсь или ещё что-нибудь в этом роде, то солнышко пряталось от такой девочки, цветочки складывали лепестки, птички замолкали – всё начинало грустить. Такой вариант сказки мне не очень нравился, и я говорила бабушке: «Ведь это не про меня, правда? Это про другую Леночку, правда, бабушка?»
Увеличить
Мы с мамой на станции Сонда
в ожидании узкоколейного поезда
на Муствеэ.
Конец мая – начало июня 1963 г.
Начало лета – всегда радостное ожидание поездки в Муствеэ. Известие о том, что скоро поедем, исполняло меня восторгом. Ездили из Таллинна мы обычно по железной дороге: сначала – до станции Сонда, а там пересаживались на узкоколейный поезд, называемый в народе «жучка», который шёл до Муствеэ.
На всю жизнь запечатлелось в моей памяти, как мы с папой, приехав на поезде в Муствеэ в мае 1965 года, идём от станции к бабушкиному дому. Нет в мире счастливее меня человека. Вот за изгибом дороги уже невдалеке предстал сказочно-любимый белый учительский дом. Всё моё существо замирает от бесконечного счастья. Скоро-скоро, сейчас, я увижу бабушку, и буду с ней вместе целое лето, целую вечность! Бывают моменты в судьбе человека, которые сто́ят целой жизни, и которые невозможно забыть, как бы потом судьба ни складывалась. Они вечно живут в памяти сердца, они становятся частью души. Этот момент моей жизни – один из таких. А счастье, исполнявшее моё существо, – тихое, никому не заметное; оно внутри меня, оно соединилось со мною навеки.
Здравствуй, милый, старый забор, свидетель многих бабушкиных трудов! Ты лучший забор в мире! Здравствуй, серый седой сарай, хранитель сельскохозяйственной утвари, берёзовых дров, торфяного брикета 13). В сарае живут красивые новенькие финские сани, словно живой персонаж из доброй сказки… Мы входим в дом, поднимаемся сначала по крутой, а затем по пологой лестнице на второй этаж, на большую светлую площадку. Здесь всегда, и даже теперь, особенный запах дерева, с примесью как будто каких-то солений, чего-то домашне-деревенского. Это запах бабушкиного дома. Дверь в её квартиру – слева в закуточке, за кладовочным выступом. А за дверью – предел мечтаний: моя радость, моё сокровище, моя бабушка.
В семилетнем возрасте я впервые приехала к бабушке самостоятельно, без сопровождения взрослых. Когда мне мама сообщила, что я сегодня поеду в Муствеэ, да ещё одна, я запрыгала от радости. Ехала я автобусом. По дороге было много интересного: огромные стада коров, овец; ветряные мельницы, на которых уже давно никто не молол зерно, каменные амбары, погреба, которые тоже давно пустовали. Поля сменялись лесами, леса – полями. И всё ближе, ближе заветное Муствеэ.
Мама отправила со мной чемодан с моими вещами и хозяйственную сумку. Когда автобус прибыл в Муствеэ, и состоялась наша радостная встреча с бабушкой, сумку-то мы взяли, а про чемодан я забыла. Хорошо, что бабушка по дороге к дому спросила, не было ли со мной ещё вещей. Мы повернули обратно. Автобус стоял уже не на автостанции, а на площадке рядом с берегом озера. Шофёр заботливо поливал из шланга свой «рабочий кабинет», в багажнике которого благополучно почивал мой чемодан. Хорошо, что Муствеэ было конечным пунктом маршрута, и автобус должен был там ночевать.
Бабушкин огород. Прибаутки
Увеличить
Мария Андреевна Лаврова
в своём огороде около учительского
дома. Муствеэ, август 1959 г.
Увеличить
В бабушкином огороде.
Муствеэ, 1961 г.
Возле учительского дома (бабушка моя была учительницей) находился огород, общий для всех жильцов, но у каждой квартиры – свой небольшой участок. Когда дом только что появился, на месте огорода был погорельник – наверно, остатки от сгоревших когда-то построек. Работы по приведению земли в порядок было много, но ничто не страшило привыкших к ней и не унывающих в трудностях людей. Они дружно взялись за дело – и погорельник превратился в плодоносную землю, радовавшую урожаями своих хозяев. На двух бабушкиных сотках росло всё: картошка, морковка, капуста обыкновенная, капуста цветная, огурцы, помидоры, зелёный горошек, лук… Всего понемногу, и всего вдоволь. Укроп рос в разных местах сам – его никто не сажал – и рос очень разумно: по краям каких-нибудь грядок, чтобы не мешать другим культурам: несколько стеблей на краю одной грядки, несколько – на краю другой…
Огурцы тогда в Муствеэ выращивались в основном четырёх сортов: «алтайские», «муромские», «нежинские», «неросимые». Они похожи между собой: все коротенькие, полненькие, со светлыми кончиками. Теперь таких огурцов не видать. Они были очень хороши и в свежем виде, и для засолки. В трёхлитровую банку помещалось много таких огурчиков. Примерно в 1970 году в Муствеэ появился немецкий сорт огурцов «либелла». Эти – подлиннее, ярко-зелёные, с пупырышками, тоже очень вкусные, и даже более сладкие, чем остальные.
Необыкновенно огуречным был 1969 год. Не хватало банок для засолки. Я несколько выручала бабушку интенсивным поеданием свежепросоленных огурчиков. До чего это вкусно! Иногда пару часов полежат огурцы в рассоле, и уже появляется тончайший пряный привкус. А через день-два получается один из лучших в мире деликатесов. В том же году дали урожай и посаженные впервые кабачки и патиссоны. Последние нравились мне своей формой в виде юбочки.
Не хуже огурцов – домашние помидоры. Снятые ещё почти зелёными, душистые плоды через несколько дней становятся красными, спелыми. Бабушка не раз вспоминала, как ещё в совсем маленьком возрасте – около полутора лет – я однажды «умяла» помидоров восемь подряд. Мы пришли из бани, и мне очень хотелось пить. А у бабушки в комнате лежали спелые помидоры. Я стала просить их: они мокренькие, хорошо жажду утоляют. Съела один – прошу второй, съела второй – прошу третий… Протягиваю ручонку и повторяю: «Ещё!» Бабушка беспокоится, а отказать не смеет, с замиранием сердца подаёт мне очередной красный плод. Но, слава Богу, всё обошлось благополучно.
В 1973 году выросли на бабушкином огороде, кроме красных, чёрные и жёлтые помидоры. Увидев впервые чёрный помидор, я очень удивилась: зачем гнилой «фрукт» лежит на столе? Но оказалось, что он не только не гнилой, а очень вкусный, даже слаще красного. Эти чёрные помидоры были к тому же значительно крупнее. А жёлтые были точь-в-точь как лимоны – и по цвету, и по форме, с заострёнными с двух сторон кончиками. Но по вкусу уступали красным и чёрным. С тех пор ни таких чёрных, ни лимоноподобных помидоров я не видела.
Во второй половине июня начинала поспевать бабушкина клубника – моя самая любимая ягода. Такая чудная, сказочно красивая и вкусная клубника мало у кого была: ягоды одного из сортов бывали величиной со среднюю картошину. Несколько позже созревала малина. На крохотном участке земли росла целая малиновая роща с крупными сладкими ягодами. В начале одного лета мы с бабушкой посадили несколько рядов малиновых прутиков, и вот из этих прутиков вырос густой малиновый лес.
В августе поспевали яблоки «белый налив» – сочные, вкусные; опять же, у бабушки – самые лучшие. Была ещё яблоня «антоновка»: большая, ветвистая – она плодоносила через год. И в яблочный год она была усыпана плодами настолько, что тяжёлые ветки склонялись до земли и образовывали огромный шатёр. Уж не знаю, почему – может быть, сама природа благоволила к бабушке, благодать Божия почивала на ней – только всё ей без особого напряжения удавалось, и всему она радовалась.
Когда в первый раз я была призвана к прополке грядок, меня это не очень воодушевило, но потом я полюбила это занятие, и вообще любила помогать бабушке. Она не боялась, что я что-то не так сделаю – для неё было главным, чтобы я училась трудиться, училась жить. И всё получалось, всё было «так». Первой была грядка с морковкой, малюсенькой, только проклюнувшейся. «Вот эти растеньица, напоминающие вилочку – тоненькая раздвоенная травка, едва заметная – это морковка, её надо стараться не выдернуть, а остальные травинки надо удалить». Прополотые мною грядки я по праву начинала считать своими. Насколько становится роднее и ближе то, к чему приложишь свою заботу. А как интересно наблюдать за тем, как эти вилочки подрастают, появляется резной листочек, и всё пышнее и выше становится зелёная морковная «коса». А под землёй незримо совершается другое чудо: миллиметровый хвостичек превращается в сочную, сладкую красавицу-морковку.
Часто мы пололи с бабушкой вдвоём, идя параллельно с двух сторон грядки, и чтобы веселее было работать, играли в словесные игры: по очереди называли слова на какую-нибудь задуманную букву, или наименования городов – тоже на какую-нибудь букву. Бабушка справлялась со своей стороной грядки несколько быстрее, чем я, а мне непременно надо было выполоть всё до мельчайшей травинки. Любимым моим сорняком была лебеда – нежная, с гладкими хрупкими серебристыми листочками, неглубоко сидящая в земле – её легко было вытаскивать. Про лебеду бабушка говорила: «Не беда, коли во ржи лебеда; больше беды, коли ни ржи, ни лебеды».
Поговорки, прибаутки, цитаты из песен и стихов часто звучали в бабушкиных устах. На моё согласие с чем-нибудь: «Ладно!» – она, в свою очередь, отвечала: «Ладно в латке, хорошо в горшке!» «Мне всё равно», – скажу я по какому-нибудь поводу, а бабушка: «Мне всё равно: страдать иль наслаждаться – к страданью я привыкла уж давно» 14). «Не уходи», – попрошу я, а она в ответ: «Не уходи, побудь со мною, тебя так долго я ждала» 15). Когда собираемся пить чай, бабушка говорит: «Чаю, чаю накачаю, кофию нагрохаю. Я по дедушке скучаю, по сестрёнке охаю». В зимние морозные дни почти неизменно следовала весёлая прибаутка: «Как на улице мороз, а денежки тают. Прихожу я домой, а меня ругают». В воскресные дни часто можно было услышать: «Нынче праздник воскресенье, нам лепёшек напекут. И помажут, и покажут, а попро́бать не дадут». Папа добавляет, что в детстве слыхал другое окончание этой прибаутки: «…и помажут, и покажут, и в кладовку унесут». В похвалу мне бабушка иногда в шутку говорила: «Молодец Акулька, по́д носом сосулька!», или: «Умница-разумница – про то знает вся улица: петух да курица, дурак Ермошка, да я немножко».
Самым поэтичным был ответ на мой вопрос: «Ты знаешь?» Тут бабушка цитировала чудное стихотворение Алексея Константиновича Толстого: «Ты знаешь край, где всё обильем дышит, где реки льются чище серебра, где ветерок степной ковыль колышет, в вишнёвых рощах тонут хутора…»
То ли к слову, то ли независимо от каких-либо слов, бабушка нередко произносила стихи, даже не произносила, а пропевала: «Весело цветики в поле пестреют, их по ночам освежает роса, днём их лучи благодатные греют, ласково смотрят на них небеса» 16). Продолжения этим строкам не следовало. И мне они казались созвучными известным толстовским колокольчикам: «Колокольчики мои, цветики степные! Что глядите на меня, тёмно-голубые?..» На самом деле темы у этих двух стихотворений совершенно разные, и это мы выяснили не так давно.
Раз уж речь зашла про поговорки, хочется вспомнить некоторые особенности муствеэской речи. В разговоре местных жителей нередко звучало слово «уехатчи», что значило: человек или несколько людей находятся в отъезде. Лестницу часто называли «трепкой» от эстонского trepp (лестница), шерстяную кофту – «вя́занкой», бидончик – «манеркой» 17), прищепки для белья – «заколками»… Приходилось слышать выражение: «Гли, куды вскря́пался!», то есть: «Гляди, куда забрался!»
Красота Божьего мира. Муствеэские зарисовки
Вот это лютик: его цветочек – словно маленькая блестящая чашечка, жёлтенькая, как солнышко. Это ромашка, с белыми лепестками вокруг жёлтой серединки. А это нежный голубой колокольчик, который от ветерка раскачивает головкой и как будто слегка позвякивает… Гуляя, мы с бабушкой знакомились с родной природой, то есть бабушка знакомила меня. У берёзки ствол белый, нарядный, листочки маленькие, тонкие ветки кудрявые или плакучие. Дуб – могучее, ветвистое дерево, с узорными листьями, из его желудей можно много интересных фигурок сделать. Два красивых дуба росли у единоверческой церкви вблизи русской школы, и мы часто мимо них проходили… Это липа, это душистая сирень, это жасмин, тоже душистый. Каждое дерево, каждый цветок имеет и свой неповторимый аромат… Самые большие и резные листья у клёна, осенью они особенно красивы. Когда в один год я осталась у бабушки на осень, то любовалась этими разноцветными опавшими листьями, и переживала, что на дороге их топчут ногами, и чтобы этого не было, поднимала листья и убирала в сторонку.
В Муствеэ всегда было много ласточек. В моём детстве это были «городские» ласточки – с обыкновенными, недлинными хвостиками. Но теперь там в изобилии летают «деревенские» – с двумя длинными «спицами» по краям хвостовых перьев. Недавно нам пришлось увидеть этих птичек сверху: мы стояли на висячем мосту через речку, а ласточки шныряли под мостом, над самой водой, ловя мошек. И тут мы обнаружили, что на спинках у них перья не просто чёрные, а с сине-фиолетовыми блестящими переливами, будто перламутровые.
Иногда мы ходили в лес, на Каменную гору, что километрах в трёх от дома. Надо сказать, что никакой горы там нет – разве только чуть возвышенное место, да и камней особенно не видно. В детстве я не обращала на это внимания, но спустя много лет мы вдруг задумались над несоответствием характера местности и её названия. Обратились к всеведущему Яндексу. Оказывается, это место упоминается в списке объектов культурно-исторического наследия Эстонии под названием «Kivimurru mägi», то есть «Каменоломная гора». Можно предполагать, что когда-то здесь были каменоломни, о существовании которых теперь никто не помнит, и историческая память о них сохранилась только в географическом наименовании. В 1968 году эта «гора» вместе с соседним лесом была включена в число охраняемых национальных парков под названием «Kivimurru männik» («Каменоломный сосновый бор») 18). В 2013 году он был преобразован в природный заповедник «Kivimurru looduskaitseala» 19).
На пути к Каменной горе у дороги стоял одинокий старый дощатый дом, почерневший от времени. В этом доме жила тоже одинокая пожилая женщина. Не помню её имени. Люди звали её Подгорной. У неё было приятное благородное лицо, я бы даже сказала – красивое; спокойный негромкий голос, и вообще она была мирная, добрая. Одета была просто, по-деревенски, в платочке. Она держала кур, и, наверно, около дома был огород: грядки с овощами. А в буквальном смысле «огорода», то есть забора, не было – просто открытое поле. Один раз мы с бабушкой зашли к ней в дом (бабушка-то и раньше бывала). Первым помещением была кухня, вторым – комната. В кухне, кажется, стояла русская печь, а пол представлял собой набросанные на землю доски, причем очень неровно: они торчали концами вверх в разных местах кухни (видно, землю под ними не выровняли), и ходить по такому полу было даже небезопасно. В комнате пол выглядел лучше: доски лежали ровно. Не помню, имелось ли в этом доме электричество – возможно, нет. Как жила эта женщина зимой – не очень представляю. И вообще – как жила одна, сохраняя душевный мир и спокойствие? Кажется, у Подгорной был сын где-то вроде бы в Таллинне. Внучка точно была: красивая белокурая девочка, моя тёзка – тоже Лена, лет на пять старше меня. Жила она тоже, наверно, в Таллинне, и редко приезжала в Муствеэ. Как-то раз она приходила к нам с бабушкой, и даже вместе с нами что-то мастерила.
Так вот, ходили мы в лес на Каменную гору. Там росли высокие вековые ели, сосны, там всегда тенисто и прохладно. Собирали мы в лесу чернику, бруснику, грибы… «Бабушка, здесь ягодки!» – кричу я, наткнувшись на усыпанный тёмно-синими ягодами черничный куст. «Ну, так собирай!» – кричит в ответ бабушка. «А здесь паутина!» – опять кричу я. «Так смахни её!» – отвечает бабушка. «А в паутине паук!» – безапелляционно заявляю я. Значит, собирать ягоды с этого куста я не могу – может только бабушка, которая ничего в мире не боится, даже пауков.
Иногда в лесу я спрашивала: «Здесь никого нет?» Бабушка оглянется по сторонам и скажет по-старинному: «Ни души». Для меня замечательно было то, что человек именовался душой. И внутренне я понимала, что именно это и составляет сущность и ценность человека.
Моя храбрая бабушка не боялась и крапивы: собирает для меня спелые стручки зелёного горошка в огороде у забора, а вдоль забора высокая крапива растёт и жалит бабушкины ноги. «Бабушка, ведь там крапива! Как же ты там ходишь?!» – с удивлением спрашиваю я. А бабушка не боится, собирает себе горошек.
С крапивой связана одна история, происшедшая в 1965 году. Как-то в очередной раз мы с бабушкой навестили её приятельницу Эльвину Ивановну Нельке. У неё находились также одна из дочерей и одна из внучек. Стали мы вместе играть в домино. Кто тогда выиграл, я не помню. Проигравшие стали подсчитывать свои «очки». Я тоже сосчитала, а вслух сказать не смею. Бабушка требует, чтобы я сказала; несколько пар взрослых глаз устремлены на меня. Понятно, что в такой ситуации я ещё больше замкнулась, и молчу, как рыба. Бабушка рассердилась и говорит: «Уходи тогда на улицу!» Я вышла во двор и решила, что лучше всего побежать домой. Хорошо так мне было бежать! В середине пути застал меня ливень, и я вместе с другими людьми спряталась под небольшую кудрявую липу. Добежала до дома всё-таки промокшая. Ключ от квартиры мы, уходя, всегда оставляли в кладовке на лестничной площадке, поэтому проблем с попаданием домой у меня не было. Тут Ольга Николаевна Виролайнен (бабушкина добрая соседка) заглянула, посоветовала мне переодеться, что я охотно исполнила. И вот довольная, переодетая, сижу на любимом диване и рассматриваю фотографии в любимом альбоме. Через некоторое время открылась дверь, вошла бабушка и заглянула в комнату; потом удалилась, и через пару минут снова входит с букетом крапивы. Я ничего ещё не успела сообразить, как бабушка раза три огрела мои ноги этим букетом, и тут же пошла во двор его выкидывать. Всё это происходило в совершенном молчании. Когда бабушка снова вернулась, то велела мне стоять в углу, а поскольку подходящего свободного угла не оказалось, то просто у этажерки с книгами. Опять зашла Ольга Николаевна, немного удивилась, увидев меня, стоящую у этажерки, что-то они сказали друг другу с бабушкой, а когда Ольга Николаевна вышла, бабушка очень ласково пригласила меня покушать черники с молоком. Я нисколько не обиделась на бабушку за крапиву: я поняла, что она очень беспокоилась, не найдя меня у дома Эльвины Ивановны, всю дорогу домой торопилась, и накопившееся беспокойство должно было найти выход.
* * *
В раннем детстве нет понятия смерти. Жизнь кажется вечной. Но иногда взрослые произносят слово «умер». Слово это казалось мне загадочным, исполненным какой-то тайны. Понимаешь, что когда-то жил непростой, очень достойный, почти сказочный человек. И вот тоже когда-то, очень давно, он умер, то есть, его теперь нет среди нас, но всё-таки он где-то есть. А умереть – это великая честь, и не все удостаиваются этой чести. Её удостаивались прежние, непростые люди. Теперь таких нет. Такие, как мы – простые, обыкновенные – не умирают. Так мне казалось. И когда однажды я услышала от кого-то, что современный нам человек, чей-то родственник, умер, я очень удивилась: самый обыкновенный, ничем не замечательный, не сказочный, не древний человек сподобился чести избранных – умереть.
Не знаю, откуда, но ещё с самого детства в моём воображении рисуется картина интерьера величественного прекрасного собора, полутёмного, освещённого только светом лампад и свечей. Справа на солее, в уголке – небольшая красивая золочёно-бархатная сень, под которой покоятся чьи-то мощи. Я понимаю, чувствую, что в раке под сенью «спит» какой-то святой человек, который когда-то жил, а теперь вот здесь находится. Он не живёт сейчас, как мы – не ходит, не разговаривает, но он всё равно живой: всё слышит и видит, что происходит вокруг, всё знает, что делается в мире. Может быть, бабушка о чьих-то мощах рассказывала, и в моём представлении живо изобразилась эта удивительная картина.
В первый раз я столкнулась со смертью в Муствеэ в 1965 году, в шестилетнем возрасте: умерла одна женщина, жившая на Ленинградской улице, и многие пришли её проводить. Мне очень хотелось взглянуть на умершего человека: какой он, чем отличается от живых. Но ничего удивительного я не увидела, даже чем-то тоскливым повеяло. Вторая встреча со смертью произошла тоже в Муствеэ, и тоже в 65-м году, но уже зимой, в морозном ноябре. Тогда хоронили восемнадцатилетнего Серёжу Барышева – гордость муствеэской школы, одного из лучших её учеников, в начальных классах учившегося у моей бабушки. Только летом Серёжа окончил школу, и спустя несколько месяцев школа его провожала в последний путь. По рассказам знавших его, Серёжа был весёлым крепышом, а теперь в гробу лежал худенький бледный юноша. Он занимался боксом – и, может быть, это повредило его здоровью. Помню старенького, как мне тогда казалось, Серёжиного отца – маленького, с пышной седоватой бородой. Он тихо плакал и говорил, что предлагал Серёже лечь в больницу, но Серёжа отказался.
Умершую женщину с Ленинградской улицы везли на кладбище на грузовой машине, а гроб с Серёжей от школы несли на руках.
* * *
Жарко, парит. В небе сгущаются облака, их основания уже посинели. Мы с папой пасёмся в бабушкином малиннике. «Пойдём встречать грозу!» – говорит папа. Разве можно не согласиться на такое заманчивое предложение?! Прошли немного по Ленинградской улице, а облака уже тёмно-синие, нависают над головой, вдали погромыхивает – пожалуй, пора возвращаться, а то как бы не попасть под ливень. Налетает шквал, несёт песок у земли, мелкие камешки ударяются о ноги. Подходим к дому, и начинается настоящая гроза. До чего это впечатляюще: молнии, без конца вспыхивающие, озаряющие пространство; раскаты грома, ливневые потоки… Как весело, приподнято на душе! А воздух какой – не надышишься! Уже сумерки; мы с папой на крыльце, чтобы видеть разыгравшуюся стихию не через оконное стекло. Рядом с нами – кто-то из соседей, тоже любитель подобных явлений. И не только: путешествующие на мотоцикле люди, проезжавшие мимо, поспешили укрыться под нашим навесом: ждут, когда погода утихнет. Мой маленький брат боялся грозы, старался спрятаться где-нибудь в дальнем уголке комнаты, а мне хотелось быть поближе к бушующей стихии, к молниеносным облакам, к великой Божественной силе, всё устрояющей и всем повелевающей. Было не оторваться от сверкающего неба, от умиротворяющего шума дождя.
Году в 1945–46, когда семья Лавровых только начала свою жизнь в Муствеэ и обитала в «красной» школе, папа (которому тогда было лет 16) выбежал во двор полюбоваться на разыгравшуюся грозу. Вдруг над его головой сверкнула молния, раздался удар грома – и у него из волос и ресниц, и даже с поверхности тела сквозь рубашку посыпались разноцветные искры: красные, синие, жёлтые, фиолетовые… Это было красиво, но страшновато, поэтому папа поспешил на крыльцо и любовался на стихию уже оттуда.
В начале лета 1981 года в Петербурге в течение примерно двух недель каждую ночь разражались грозы. Я готовилась к экзаменам в институте и занималась допоздна. А потом ещё долго не могла отойти от распахнутого окна, любуясь этим чудным небесным явлением. Не спала со мной и бабушка, и мы вместе участвовали в удивительном тайнодействии природы.
Животинки
В 60-х годах в Муствеэ было много коров и овец, набиралось целое стадо. Рано утром пастух собирал по домам это стадо, вёл его пастись по направлению к Каменной горе, а вечером пригонял обратно. Мы, дети, играя на улице и видя приближающееся стадо, с радостью бросались помогать пастуху: срывали какую-нибудь длинную травину на обочине и подгоняли коровушек, которые прекрасно знали каждая свой дом. Коровы в Муствеэ были красивые, красно-коричневого цвета. Мы с бабушкой всегда брали по литру молока в день у кого-нибудь из «коровосодержащих» хозяев. У нас был маленький литровый бидончик – манерка 20), как там говорили. Молоко тогда стоило 20 копеек за литр, позднее подорожало до 25 копеек. В 1964 году мы ходили за молоком в синий домик, который виден был из нашего кухонного окошка; в 65-м – к Кутузовым, через пять домов от нас по Ленинградской улице. Иногда я ходила одна. Мне очень нравилось смотреть на домашнюю скотинку: коров, овец, поросят, кур…. Особенно интересны были маленькие «зверюшки» – детёныши: телята, ягнята, цыплята…. Любоваться ими можно было бесконечно. Как-то на кухне у Кутузовых появился малюсенький поросёнок, совсем новорождённый: он ещё не очень твёрдо стоял на ножках и был, конечно, очень милый. А когда однажды, гуляя с подружкой, мы увидели на зелёной травке крохотного телёночка, удивлению моему не было предела: таких маленьких я ещё не видела. Он был красивый, рыженький, мы смотрели на него, раскрыв рот, а хозяйка телёночка – симпатичная пожилая женщина – с умилением смотрела на нас. В одном дворе жил петушок, который любил, чтобы его погладили. Бегает вокруг тебя кругами, колготи́тся, а как только прикоснёшься к его спинке рукой – тут же подгибает лапки, садится на землю и закрывает глаза от удовольствия. Перестанешь гладить – он опять вскакивает и начинает бегать вокруг тебя. Снова прикоснёшься к нему – в то же мгновение он садится на землю и замирает. У этой хозяйки и гусыня была добрая, и прочая живность.
А какие замечательные маленькие цыплята: жёлтенькие, как одуванчики. Бабушка их и называла цветочками. Помню на муствеэском рынке целый лоток с новорождёнными цыплятками. Этот лоток был живой: шевелился, волновался, поднимаясь и опускаясь то в одном месте, то в другом, непрерывно издавая многоголосый тоненький писк. Рынок бывал на площади вблизи деревянного хлебного магазина 21) (этого магазина давно уже нет): в субботу – большой, в среду – поменьше, и всегда рано утром.
Типичным деревенским транспортом тогда ещё были запряжённые в телегу лошади. Во время наших с бабушкой прогулок такие лошадки нередко нам встречались. Иногда бабушка попросит хозяина прокатить меня на телеге – и хозяин немножко прокатит. В качестве личного транспорта применялись велосипеды. Ездили и мужчины, и женщины, разных возрастов. Женщины – непременно в платьях: брюки тогда не были приняты в качестве женской одежды. Дети катались на взрослых велосипедах, крутя педали сто́я, поскольку не доставали до седла.
В течение нескольких лет мы брали молоко у Башкировых, которые жили на нашей Ленинградской улице через три дома от нас. Тогда этот дом был голубой, а теперь зелёный. Хозяйка Капитолина (отчества не знаю, её в Муствеэ звали просто Капитолиной) была добрая женщина, и очень хорошо относилась к бабушке и ко всем нам. Её сын Фёдор в своё время был одним из лучших бабушкиных учеников. А всего в этой семье было четыре сына и дочь Аня, на шесть лет старше меня – очень милая, добрая девочка. Когда мы приходили к Капитолине, то часто, взяв свой литр молока, ещё немного посидим на кухне, поговорим с хозяйкой. Она с таким умилением смотрела на меня и моего маленького брата, так ласково с нами обращалась! И всегда старалась нас чем-нибудь угостить. Однажды утром бабушка одна ходила к Капитолине за молоком, а вернулась не одна, а с маленьким хорошеньким бело-серым котёнком от башкировской кошечки. Мы с братом Андрюшей были в восторге. Котёнок был славный, умненький, очень быстро освоился в новой обстановке и чувствовал себя в ней весьма комфортно. Однажды что-то долго не видно его было. Мы начали искать, и обнаружили его в бельевом шкафу мирно почивающим на чистых душистых простынках и очень довольным жизнью. Почти сразу же котёнок начал самостоятельно гулять во дворе. Как-то раз я решила проведать, как он там на улице – а он встретился мне на лестнице, ведущей к нам на второй этаж: такой махонький, уверенно ча́пает крохотными белыми лапками по крутым ступеням: знает, где его дом. А однажды мы втроём с бабушкой и братом довольно надолго уходили, а пока нас не было, прошёл ливень. И когда мы вернулись домой, то у самой двери в квартиру сидит наше маленькое существо и терпеливо нас дожидается. А мы и не заметили, что его не было дома, когда уходили. Бабушка в награду угостила котёнка чем-то вкусным. А один раз он сам угостил себя, когда остался дома один. Приходим – котик стоит на обеденном столе и кушает из банки сметану, которую мы забыли убрать, и смотрит на нас невинными глазками. Когда мы ложились спать, бабушка усаживала нашего питомца на красную подушечку у стенки, и он понимал, чего от него хотят, и мирно просиживал около полуминуты, слегка жмурясь. Но когда бабушка выходила из комнаты доделывать кухонные дела, через несколько секунд котик стремительно вскакивал с подушки и прыгал на диван, застеленный на ночь чистым постельным бельём. Бабушка терпеливо возвращалась, снова объясняла котику, где его место, но через полминуты по уходе бабушки действие возобновлялось. Так повторялось раз по восемь, и каждый раз, когда котёнок вскакивал с подушечки и мчался на диван, Андрейка заливался звонким заразительным смехом. От его смеха смеялась и бабушка. В течение нескольких вечеров происходили эти действия. Чем в конце концов заканчивалось дело – не помню. Помню только эти весёлые события. Котик получил имя Альфик, потому что недавно мы с подружкой Аней Улексиной прочитали интересную книжку про немецкого мальчика Альфонса, или просто Альфи. Прожил у нас Альфик, наверно, недели две. Оказалось, что он не котик, а кошечка. Вот почему, наверно, котёнок был такой умный и такой симпатичный. Пришлось отнести его обратно, где он родился. Очень жалко нам было расставаться с Альфиком. Предлагали нам взамен котика-мальчика, но после Альфика нам уже не захотелось никого другого.
Жил у бабушки много лет чёрный с белым кот, которого я звала Чернышом, а бабушка – просто «кис-кис». Он достался ей в наследство от учительской семьи Трудниковых, переехавшей в 1963 году из Муствеэ в Ахтме 22). Мы с этим котом ровесники. Я помню его ещё молодым и играющим. Позднее, в более солидном возрасте, он игр не признавал. Этот кот был исполнен собственного достоинства, знал себе цену, но знал и порядок. Никогда он не забирался не только на стол, но даже на стул и на диван. Не допускал, чтобы его гладили. За этот гордый, независимый нрав Ольга Николаевна Виролайнен – учительница математики и тоже большая бабушкина приятельница, жившая в нашем доме, – назвала его Принцем. Был, правда, случай, когда Принц опустился до плебейства и свистнул у бабушки кусок телятины – уж очень велик был соблазн. Кот этот никогда не ночевал дома (по крайней мере, летом), приходил, когда ему вздумается и, подкрепившись и отдохнув, снова уходил по ему одному ведомым маршрутам. Когда наступало время уйти, он шёл к входной двери и садился рядом с порогом «лицом» к выходу. Заметив кота на изготовке, мы открывали ему дверь, и он отправлялся «во своя си». Если же хозяева очень долго не показывались в кухне (она же была и прихожей) – читали в комнате или ещё чем-то подобным были заняты, – и Принц уставал ждать, когда ему отворят дверь, он подходил ко входу в комнату и с порога коротко мяукал. Тогда я соскакивала с дивана и выпускала его из квартиры. Когда он приходил домой, то снаружи царапался в дверь. Во время наших с бабушкой прогулок по Муствеэ иногда из чьего-нибудь сада вдруг выныривал наш Черныш и степенно шёл рядом с нами до самого дома, бывало, довольно издалека. Присоединялся к нам он только на пути к дому, но никогда на пути от дома.
Один раз, подходя к бабушкиному огороду, к грядкам с клубникой, я услышала пение птички, но звук раздавался не сверху, не с яблони, а с земли. Я очень удивилась, взгляд мой обратился по направлению услышанного, и увидела я на земле между рядами клубники… зелёную лягушечку – подростка, сидящую и поющую, как птица. Это для меня было настоящим открытием. Оказывается, лягушки умеют не только квакать, но и по-настоящему петь! Дивны дела Твои, Господи! Когда несколькими годами позже я с одноклассниками ездила по пушкинским местам, и в имении Тригорском, в окружённом деревьями пруду, услышала лягушачье пение, для меня это уже не было таким непостижимым. Но что это был за концерт тогда в Тригорском! Сотни лягушек распевали на три голосовые партии: одни – наверно, самые молодые – пели на высоких тонах, так же, как и та муствеэская лягушечка; другие – на несколько тонов ниже; а третьи, «старички», подквакивали басом.
Однажды весной, наверно, в начале 1970-х, прибрежная полоса на западе Чудского озера покрылась белыми лебедями: их было великое множество. Они летели откуда-то в родные края и «приземлились» на озеро отдохнуть. Муствеэские жители высыпа́ли на берег полюбоваться этой чудной картиной. Говорят, что даже по радио звучал призыв от какой-то природоохранной организации по возможности подкармливать путешествующих птиц. Сколько отдыхали лебеди на Чудском озере – точно не знаю, но когда они снялись с места отдыха и взмыли в воздух, чтобы лететь дальше – зрелище было потрясающее.
Увеличить
Муствеэ. Берег Чудского озера
напротив учительского дома.
Теперь здесь сплошные
заросли тростника.
11 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Таллинн. Лебеди на берегу
Финского залива
напротив Кадриорга.
9 февраля 2009 г.
В последнее время в Эстонии обитает много лебедей, и даже круглый год. Финский залив Балтийского моря теперь почти не замерзает, и птицы плавают в открытой воде. Но если вдруг ударит мороз, то им приходится тяжко. Тогда на помощь приходят люди. И Чудское озеро теперь тоже полюбилось лебедям. В Муствеэ впервые обнаружили мы этих белых красавцев в 2019 году. И прямо напротив бабушкиного учительского дома. В густых зарослях тростника, который там теперь растёт в изобилии, слышится постоянное нежное «чирикание» и попискивание: в тростниковых укрытиях – лебединые гнезда. А вот уже один лебедёнок немного подрос и прогуливается со своим белоснежным папой по водной синеве – на всякий случай немного подальше от береговой кромки.
Кто сказал, что лебедёнок – это «гадкий утёнок»? – глупые утки. На самом деле – ничего подобного: лебедята, так же как и утята, и всякие другие птенчики, – очень милые пуховые создания. Лебедята – приятной серенькой окраски, которая постепенно меняется на пёструю, пока не станет привычной для нас ослепительно белой.
И лебеди тоже умеют танцевать, на воде. Весной молодые лебединые пары, вдохновлённые солнечным теплом и светом, проснувшейся и набирающей силу природой, исполненные любви и радости жизни, очень расположены к танцам: они грациозно сгибают и разгибают свои длинные гибкие шеи, опускают их под воду и снова вытягивают вверх, совершают движения синхронно или поочередно, и даже могут не обращать внимания на присутствующих поблизости людей, умилённо любующихся их красотой.
* * *
В конце 1940-х – начале 1950-х годов у бабушки была коза (в то время они жили в частном доме через дорогу от школы). Коза была очень бодучая, своенравная. Признавала только свою хозяйку; даже с сыном хозяйки, то есть с моим папой, не очень считалась. Её все боялись. Когда коза вдруг оказывалась на свободе и забегала на школьный двор, ребятишки разбегались врассыпную. Папа, которому тогда было уже лет 18–19, справлялся с козой, ухватив её за рога, но и это требовало усилий. Был случай, когда коза, опередив бабушку, выбежала из калитки на улицу и снаружи уперлась в калитку рогами, так что бабушка не могла выйти со двора. Тут как раз проходил по улице какой-то военный, и бабушка из-за забора попросила его помочь ей. Военный покосился на козу и замотал головой: «Нет, знаете, я боюсь». В 1950-м, летом, приезжала к бабушке из Петербурга её золовка, дедушкина сестра Лёля с полуторогодовалой внучкой. Как-то пошли две бабушки в «город» по делам, а внучка осталась под присмотром Ники – моего папы. Коза была где-то рядом. Вдруг она подошла к малышке, и как поддаст её твердорогим лбом! Девочка отлетела на пару метров, приземлилась, и с удивлением стала «размышлять» о происшедшем. Когда вернулись бабушки, малютка начала очень оживлённо им что-то рассказывать на своём детском языке, активно жестикулируя – так ей хотелось поделиться впечатлением о своём полёте. Но бабушки, как ни старались вникнуть в этот выразительный рассказ, ничего не поняли. А Ника на всякий случай помалкивал.
* * *
В 1965 году я у бабушки прожила полгода: с середины мая почти до конца ноября. Я застала муствеэскую зиму. И сподобилась покататься на финских санях. По-моему, всего два раза, но они мне запомнились. Финские сани являлись зимним видом транспорта в сельской местности – вместо летнего велосипеда. Как-то мы поехали в «центральный» продуктовый магазин: бабушка – за «водителя», а я – пассажиром. А второй раз бабушка покатала меня по льду Чудского озера. Как быстро мы двигались на санях! Докатились почти до Тийрикоя 23), и ло́хусууская кирха стала заметно ближе, и всё такое всегда далёкое и заманчивое стало более доступным и досягаемым для взора, и таким заснеженно-серебристым и сказочно-красивым на начинающем синеть предвечернем зимнем горизонте.
Теперь, по прошествии многих лет, эти расстояния стали совсем близкими: близко до деревни папиного детства О́лешницы, близко до Сыренца; до первого бабушкиного и дедушкиного приюта в Эстонии – Гефсиманского Пюхтицкого скита… А тогда, в детстве, всё казалось необъятным и далёким, так же, как и то время, когда бабушка была молодая, когда были маленькими наши родители.
Бабушкина квартирка
Увеличить
Бывший учительский дом.
На втором этаже прямо – кухонное
окно, на левом фасаде – комнатное.
11 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Нынешний вид
бывшей бабушкиной кухни.
14 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Эта квартирка на втором этаже – самая маленькая в учительском доме, но с самым удачным расположением окон. Одно из них, кухонное, смотрит на запад. Это чудное бабушкино окошко: какие красивые солнечные закаты были видны из него! Мы всегда определяли по ним погоду на завтрашний день. Чаще всего погода обещала быть хорошей: за полем, лесом, на краю просторного вечернего неба – ясный огненный диск солнца, разливающий нежный розовый свет вокруг себя.
Утром, после ночного сна, развешивая оконные занавески, бабушка скажет: «Впустим свет Божий!» И свет вливается в комнату, освещая и освящая не только жилище, но и сердца обитающих в нём.
Было ещё одно солнце в бабушкином доме: в середине 1960-х годов появилась у неё в комнате замечательная люстра, состоящая из диска и свисающих по его периметру стеклянных трубочек. Эта простая, но изящная люстра мне очень нравилась. Вечером, когда зажигали свет, от неё на потолке образовывалась тень в виде настоящего солнца: от диска – солнечный круг, а от многочисленных трубочек – солнечные лучи. Перед сном, уже лёжа в кровати, я любовалась нашим домашним солнышком. Увидев впервые эту чудесную тень, я с радостью и удивлением воскликнула: «Бабушка! У нас на потолке солнце!»
Счастье жило в этой маленькой милой квартирке, и лучше и милее ничего не было на свете. Здесь жила бабушкина любовь, которая животворила мою детскую душу. Почти для всех людей детство – самый лучший, самый дорогой период жизни, в который без конца уходит благодарная память, черпает в нём силы душа, отдыхает от тягот взрослой жизни.
В бабушкином уютном жилище всё было предельно просто, но бесконечно мило и дорого: самодельная мебель, покрашенная в светло-зелёный цвет: стол, покрытый розовой плетёной скатертью с кисточками, этажерка, маленькая тумбочка, стол-шкаф для белья. Наверно, какие-то добрые люди смастерили эту мебель для бабушки. Только диван-оттоманка был «фирменный», из магазина. Его привёз бабушке из Ленинграда один шофёр грузовой машины. С этим диваном связано много воспоминаний. Когда мне было три года, я болела корью, здесь, у бабушки, в Муствеэ. Для того, чтобы меня развлечь, бабушка делала из пёстрого ватного одеяла лодочку, в которой я как бы плыла по озеру. Очень любила я это одеяло. На диване мы часто спали с бабушкой вдвоём. Диванные подушки и валики принимали участие в наших детских играх, а положенные на полу в ряд три подушки служили мне иногда кроватью. Ничего лучшего не надо, да и разве может быть лучше?! Что-то необыкновенно доброе и родное обитало в этой чрезвычайной простоте, граничащей с бедностью. Но что таилось в этой бедности – какое необъятное духовное богатство!
На столе в тёмно-синей фарфоровой вазе часто стояли цветы: полевые, садовые… В конце июня – непременные пионы – спутники школьных выпускных вечеров. На этих вечерах бабушке всегда дарили букет пышных, душистых пионов. С самого детства я очень люблю эти цветы.
Увеличить
«Пумпа» в деревне Катазе.
Такая же была и в Муствеэ.
14 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В кухне на табуретке стояло ведро с чистой водой, в котором плавал ковшик, зацепившись своим загнутым хвостиком за край ведра. Вот про такой ковшик и существовала загадка: «утка в море – хвост на заборе». Воду для чая и «съедобных нужд» приносили из озера. Иногда мы с бабушкой ходили к железнодорожной станции, где была, как её называли в Муствеэ, «пумпа» 24) с водой из скважины. Бабушка обычно несла два пятилитровых ведра, а я – какие-нибудь маленькие ёмкости типа литрового бидончика. Для полива огорода и других хозяйственных целей брали воду из колодца в нашем дворе. Она была болотная, тёмно-жёлтая, поэтому для питья её не использовали. В 1968 году у нашего забора на углу улиц Ленинградской и У́ус (то есть Новой) поставили колонку с водопроводной водой. А ещё года через три провели водопровод в дом. На втором этаже кран находился на лестничной площадке. Я помню, как жильцы обсуждали, стоит ли проводить воду в квартиры, и решили, что достаточно одного общего крана.
Современному городскому человеку может показаться странным наличие водопроводного крана на лестничной площадке. Дело в том, что муствеэский учительский дом хотя и двухэтажный и семиквартирный, но всё-таки не совсем городской. Площадки перед квартирами – большие, просторные; в верхнем этаже, благодаря большому высокому окну, на площадке ещё и светло, как в комнате. Ольга Николаевна Виролайнен нередко подходила к этому окну, чтобы посмотреть на огород. Не помню насчёт первого этажа, а наш второй этаж в праздник Святой Троицы иногда украшали молодыми берёзками.
Двери в квартиры днём не закрывались на замок. Постучав и услышав из-за двери: «Да-да», – надо было просто нажать ручку и войти. Ольга Николаевна, идя к нам, не стучала, а, открыв дверь, громко произносила: «Алло!» – и мы уже знали о её приходе. Во всех квартирах нет как таковых прихожих. Первое помещение – кухня, второе – комната (но 1-я и 3-я квартиры были двухкомнатные). В большинстве квартир кухня большая и служит ещё и в качестве второй комнаты. В бабушкиной квартирке кухня узенькая, поэтому обедали мы всегда в комнате. Во всех кухнях – дровяные плиты, используемые не только для приготовления пищи и нагрева воды, но и для отапливания помещений. Над плитой – большой стенной щит из печных кирпичей, стыкующийся с таким же щитом в комнате. Когда разжигается плита для приготовления обеда, то греется и квартира. А когда разжигается для «сугрева» квартиры, то можно использовать её и для нагревания воды и кухонных нужд. Если надо было что-нибудь «быстрое» приготовить или согреть, использовалась электрическая плитка. В начале 1970-х в муствеэских домах появился газ. Не природный – баллонный. В квартиру привозили большой красный баллон, который подключался к двухкомфорочной газовой плите. Бабушке одного баллона хватало месяца на четыре; в больших семьях баллоны меняли чаще.
У кухонного бабушкиного окошка стоял симпатичный белый буфет. В его верхнем ярусе, за стеклянными дверцами, обитало несколько чашек с блюдцами, на которых были изображены нежные голубые розочки. Там же находилась и другая посуда. Иногда в какой-нибудь вазочке появлялись дорогие конфеты, типа «Мишка на севере», или ещё что-нибудь деликатесное. В среднем, открытом, ярусе буфета стоял красивый фарфоровый чайник с маленькими голубыми цветочками. Частенько вечером, когда мы уже укладывались спать, мне вдруг начинало хотеться пить, и я подбегала босиком к буфету и пила из носика чайника заварку. Она была вкусная и хорошо утоляла жажду. Этот бабушкин чайник до сих пор служит нам, и напоминает мне детство.
В дверном проёме из кухни в комнату висели красиво забранные по краям оранжевые занавески. Позднее появилась дверь, но она была скорее «прилагательной», чем «существительной»: плотно не закрывалась, а лишь прилагалась к косяку. Да и ручки у неё не было: видно, уже изначально подразумевалось её приблизительное назначение, с которым она вполне справлялась. Слева от входа в комнату на гвоздиках, вбитых в стену, висела одежда, прикрытая белой льняной шторкой с петельками, надевающимися на те же гвоздики. Так было не только у бабушки, но у неё простой незатейливый быт сохранялся дольше, чем у других людей. Теперь иногда удивляешься: как немногим может обходиться человек, и понимаешь, что счастье человека не зависит от его имения… В дальнем углу комнаты на бельевом шкафу, который представлял собой и стол, стоял старинный радиоприемник, большой, чёрного цвета – стоял для мебели. Видимо, кто-то подарил его бабушке за ненадобностью. Единственно, на что был способен этот инструмент – издавать хриплые нечленораздельные звуки. Когда-то он, может быть, и был более исправным, но потом «поплохел» и перестал исполнять возложенные на него задачи. Однако в интерьер бабушкиной комнаты он вполне вписывался, и мы смотрели на его присутствие как на само собой разумеющееся явление, не мешающее, и даже придающее некоторый дополнительный элемент уюта.
Из комнатного окна, смотревшего на север, были видны Чудское озеро, дома Ландсбергов, Домашкиных, и вдали – маленький, как мизинчик, шпиль ло́хусууской кирхи, отстоящей от нашего дома по прямой в 12 верстах. А дальше, на горизонте, и озеро, и берег, и зелёная полоса леса – всё сливается с небом.
Просыпаюсь я в одно прекрасное утро (мне тогда было 11 лет): уже светло – летом ведь светает рано, – рядом любимая бабушка, в другой стороне комнаты – папа на раскладушке. За окном – проснувшаяся природа. И само собой сложилось стихотворение:
Вот и наступило утро,
Солнце пробудилось,
Ветерок подул слегка,
Травка освежилась.
Колокольчик распустился,
зазвенел,
Жаворонок в небо взвился
и запел.
Бабушке с папой стихотворение понравилось, они нашли его поэтичным.
Когда изредка бывала дождливая погода и нельзя было гулять на улице, бабушка доставала альбом и краски и говорила: «Сегодня будем рисовать». «Ура! Рисовать!» – ответствовало моё сердце. И это доставляло мне не меньшую радость, чем гуляние и игры на дворе. При виде капель дождя на стекле, думалось: «Эта погода тоже хорошая: можно побыть дома, где тепло и уютно, посмотреть на мир из окошка, заняться какой-нибудь творческой работой». Домашнее рисование, кроме прочего, мне нравилось ещё и тем, что можно пользоваться красками по своему усмотрению: не разводить водой в десятикратном размере, как того требовали в школе, а накладывать краску густо, от души. При этом изображённое на бумаге получалось не водянистого цвета, а яркого, насыщенного. Нередко бабушка принимала участие в рисовании, кукольном шитье, изготовлении каких-нибудь поделок. Однажды мы вместе копировали акварельными красками картину Левитана «Золотая осень»: я делала свою копию, бабушка – свою. Конечно, её копия была более ма́стерская, а моя – более примитивная. Бабушка критически отнеслась к моей копии, хотя мне самой она нравилась. Надо заметить, что бабушка, безмерно любя меня, умела здраво всё оценивать, и не считала, что я всё делаю лучше других, умела во всех людях видеть и ценить хорошее; любила моих подруг, и они любили её.
Летом 1965 года бабушка лечила меня от возникшего на моём глазу огромного ячменя. Она делала мне тёплые чайные припарки. Я лежу на её диване, а бабушка меняет пропитанные чаем марлевые подушечки. Для того, чтобы веселее было лежать, мы решили, что я буду вслух считать до тысячи. Я усердно считала, тщательно проговаривая каждое число: двести восемьдесят один… пятьсот шестьдесят три… девятьсот девяносто девять и, наконец, тысяча. Мне казалось, что считала я целый час, и под конец даже устала, но радовало чувство исполненного долга, чувство победы над поставленной задачей. «Работа» эта была для меня интересна ещё и потому, что мысленно и душевно исполняли мы её вдвоём.
Никакие невзгоды и несчастья не выбивали мою дорогую бабушку из колеи жизни, не сламливали её всегда бодрого, радостного духа. Ко всему она относилась со смирением и спокойствием. И за что бы она ни бралась – у неё всё получалось: шить, вязать, печь пироги, что-то мастерить, придумывать. Всё она делала с желанием, от всего сердца. Какая великая сила, какая любовь к жизни: к настоящей, сегодняшней, той, которая дана тебе свыше, и любовь ко всему живому обитала в бабушке и передавалась другим! Всё рядом с ней становилось лучше: не очень любимое кушанье – более вкусным, самое будничное дело – интересным… Как будто часть бабушкиной души переселялась в тебя.
* * *
Наступает ночь. Мы уже отдыхаем: бабушка на своём любимом диване, я – на раскладушке. Благодатная тишина простирает над нами свои крылья. Только старательно тикает неутомимый будильник, да за окном иногда прошуршит ветерок. А если погода разыграется, то слышен шум бегущих чудских волн, гонимых беспокойным ветром.
Но не все ещё спят. Вот спешит по дороге автомобиль, и свет его фар широким расходящимся лучом радиально бежит по потолку, как огромная стрелка часов. И опять всё тихо.
И вдруг далеко-далеко, еле уловимо для слуха, раздаётся мелодичный, слегка похожий на звон, гул идущего по прибрежному шоссе междугороднего ночного автобуса – старинного «Икаруса». Этот звук ещё только вырисовывается в пространстве и напоминает тонкую серебряную нить. Автобус, может быть, ещё где-то в Ло́хусуу 25), а я уже знаю о его приближении. Откуда он? – Такие «Икарусы» ходили из града святого Петра. Гул постепенно нарастает, становится слышнее, ближе – и вот проносится петербургский автобус мимо нашего белого дома, осветив на пару мгновений нашу комнату, и теперь начинает удаляться, а однозвучная мелодия его мотора становится всё тише, пока снова не превратится в серебряную нить и, наконец, полностью не растворится в ночной тишине. В этот поздний час так уютно думать о том, что в автобусе едут люди, и кто-то, может быть, тоже – к своей бабушке.
* * *
Одним из достопримечательных мест Муствеэ был для меня игрушечный магазин, то есть не магазин, а отдел игрушек в левой части двухэтажного белого универмага. Как и всех детей, меня привлекали полки с игрушками. В течение лета 1965 года бабушка приобрела там для меня четыре подарка. Самый памятный – куколка-пупсик Катя, для которой мы шили одёжку. Катя до сих пор живёт у меня, одетая в жёлтенькое платьице, башмачки и шапочку, сшитые бабушкой.
Увеличить
Увеличить
Православный храм святителя Николая в Муствеэ.
6 августа 2014 г. Фото Н. А. Андрущенко
Чуть подальше универмага, на противоположной стороне Тартуской улицы, находится православная Никольская церковь, которая в годы моего детства почти полностью скрывалась высокими деревьями, росшими в ограде храма.
В самом центре Муствеэ стоял маленький деревянный хлебный магазин. От него всегда вкусно пахло хлебом и кондитерскими изделиями. Одна из продавщиц, особенно благоволившая к бабушке, при нашем посещении магазина угощала меня карамельками.
Мне нравился деревянный висячий мост через муствеэскую речку, находившийся за зданием клуба. Иногда я просила бабушку пройтись по нему, чтобы покачаться. А в заречном районе мы бывали очень редко.
Однажды мой младший брат, которому тогда было четыре года, сказал: «Какое Муствеэ большое!» «А что больше: Муствеэ или Ленинград?» – спросила я. «Конечно, Муствеэ!» – без тени сомнения ответил он.
Появление Лавровых в Муствеэ
Семья Лавровых (дедушка, бабушка и мой будущий папа Никита) появилась в Муствеэ в сентябре 1945 года. До этого они жили поочерёдно в разных деревнях Принаровья и Причудья.
Послевоенное Муствеэ несло на себе следы прошедшей войны. Немало домов было разрушено, сожжено, особенно на Псковской улице. На месте бывших построек зияли ямы подвалов. Однажды Ника, возвращаясь из соседней деревни Ра́юши 26) поздно вечером, угодил в темноте в такой подвал, но, к счастью, отделался царапинами. Бабушка рассказывала мне про одну женщину, дом которой тоже был разрушен, и она жила у родственников, довольно далеко от своего прежнего места жительства. Её часто встречали на улице, идущую в противоположную сторону от своего нового жилья. Спрашивали: «Ты куда идешь?» Она отвечала: «Домой!» – «Да ты ведь не там живёшь!» – говорили ей. «А где?» – удивлялась она. Ей махали рукой в сторону дома её родственников. Она послушно поворачивала в обратном направлении. А потом опять забывала и опять стремилась к месту своего бывшего дома.
Сразу по приезде в Муствеэ бабушка приступила к работе учительницей начальных классов в русской средней школе (ныне – Peipsi Gümnaasium, Причудская гимназия). В течение своей жизни она работала в разных школах России и Эстонии, из которых особое место занимает последняя, муствеэская. Вообще, муствеэский период в жизни бабушки, наверно, один из самых лучших. А уж как я любила этот городок! Считала его своим вторым домом.
Увеличить
Муствеэ.
Троицкий единоверческий храм.
Слева за деревом видна «белая» школа.
22 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Профессия учителя была очень востребованной, учителей не хватало в послевоенное время, но жилья им не давали. Много где пришлось скитаться бабушке с родными. Снимали уголок в доме Горушкиных на Псковской улице, у одной эстонки на Тартуской, в доме на Ленинградской – почти напротив школы… Одно время бабушка жила даже в колокольне единоверческой церкви, находившейся рядом со школой и в то время не действовавшей. Когда бабушка однажды заболела, к ней в колокольню пришёл один из её учеников и предложил помощь: «Мария Андреевна, Вам дров да воды прине́сть?» И принёс!
Увеличить
Муствеэ. «Красная» школа.
13 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Какое-то время, в самом начале, Лавровы жили в здании школы на первом этаже, налево от входа 27). Эту школу, построенную из красного кирпича ещё в 1900 году, в народе называли «красной». В ней же учился и мой папа – бабушкин сын – с 10-го по 11-й класс (в 8-м и 9-м классах русские ученики занимались в здании эстонской школы), и был в числе первого выпуска муствеэской русской средней школы в 1949 году. Хороший это был класс, дружный; неоднократно собирались его уже взрослые выпускники на встречи. Мало их теперь осталось, но кто остался – по-прежнему с любовью вспоминают школьные годы и друзей-одноклассников. Об этих учениках сохранилась память в виде аллеи деревьев, посаженных вдоль дорожки, ведущей от Ленинградской (теперь Нарвской) улицы к крыльцу красной школы.
Увеличить
Ника и Паня у дома Гринкиных.
Муствеэ, начало 1950-х гг.
Увеличить
Одиннадцатиклассники Никита Лавров
(в тёмном пиджаке) и Геннадий Матин
с учениками 4-го класса, в котором преподавали.
Муствеэ, 1949 г.
Фото из книги: 165 лет Муствеэской русской гимназии.
Ученики – наша гордость. – Муствеэ: 2013. С. 57
Когда папа только начал учиться в этой школе, к нему вскоре подошла одноклассница Паня Гринкина и попросила написать что-нибудь в её альбом. Тогда была ещё жива старинная традиция писать в альбомы девушкам какие-то пожелания, стихи и прочее. Папа растерялся: раньше к нему с такой просьбой не обращались. Выручил сосед по парте Митя Зыбин, уже имевший опыт в этом деле. У него был свой маленький архив подходящих изречений. Он подсунул Нике тетрадь: «Выбирай!» Просмотрев несколько страниц, Ника остановился на следующем четверостишии: «Не машина сено косит – косит острая коса. Не болезни парня гложат – гложет девичья краса». Спустя много лет при встрече одноклассников Паня показала Нике сделанную им в школьные годы запись в её альбоме, который она бережно хранила.
Некоторые ученики из этого класса, в том числе и папа, в последний год обучения (в 11-м классе) вели занятия по различным предметам у младших школьников. И первый год после выпуска папа работал учителем в своей школе: преподавал математику, русский язык и литературу, и даже в одном из классов был классным руководителем.
Увеличить
Муствеэ. «Белая» школа.
13 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Муствеэ.
Музыкально-художественная
школа – бывший интернат.
13 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В 1950-х годах рядом с красным выстроили другое здание, белое 28), и русская средняя школа перебралась туда. Когда был устроен школьный интернат 29) для учащихся из окрестных деревень, бабушка одно время жила в нём, одновременно исполняя должность интернатского воспитателя. В дальнейшем, с построением учительского дома по Ленинградской (Нарвской) улице, № 50, бабушка обрела, наконец, свою крышу над головой. Три белых здания – новая школа, интернат и учительский дом – появились при директоре муствеэской русской школы Михаиле Алексеевиче Трудникове. Правда, интернат был построен не «с нуля»: судя по некоторым данным, раньше это было одноэтажное здание, в котором во времена Российской Империи располагался дом причта 30) – по-видимому, находившейся рядом Троицкой единоверческой церкви. Папа помнит, как в первой половине 50-х годов здание перестраивали, в результате чего появились второй этаж и мансарда. Впоследствии два из этих зданий изменили свой цвет: школа «пожелтела», а бывший интернат, в котором теперь Муствеэский музей староверов и музыкально-художественная школа, стал розовым.
Сначала номер учительского дома был не 50, а 72. До сих пор помню лежащую на земле рядом с его углом табличку: «ул. Ленинградская, 72», в то время как на доме уже давно красовалась новая. Смена номера произошла где-то в середине 1960-х годов. И квартиры сначала нумеровались справа налево, а потом – слева направо (по крайней мере, на втором этаже). Бабушкина сначала имела номер «7», а потом – «4». Вначале, очень недолго, бабушка жила на первом этаже, во второй квартире, но потом перебралась в ту самую, которую я всю свою жизнь помню и считаю своей родной.
Школа
Увеличить
Мария Андреевна ведёт урок.
Муствеэ, конец 1950-х гг.
Школа – это отдельная, значительная страница в бабушкиной жизни. Бабушка была учительницей начальной школы, талантливой учительницей. Любила свою работу, любила детей, и дети отвечали ей тем же. И когда уже взрослые, серьёзные, степенные, приезжали в родной городок – старались навестить свою первую учительницу. Люди уважали и любили мою бабушку за её общительный, весёлый, и в то же время твёрдый характер. Идём мы с ней в магазин или просто гулять – столько людей с ней поздоровается! Некоторые остановятся, поговорят, особенно уже повзрослевшие её ученики.
Увеличить
Курсы ручного труда
для учителей начальной школы.
Мария Андреевна – вторая слева.
1950-е гг.
В то время школа была вторым домом для детей, а учитель пользовался большим авторитетом. Школе бабушка отдавала свои силы, свою душу, отдавала с радостью. Кроме уроков, много занималась внеклассной работой. После занятий бабушка читала детям книги. Они слушали, затаив дыхание. Это были лучшие часы в их школьном дне. И это было стимулом к их хорошему поведению. «Будешь плохо себя вести – удалю с чтения», – грозила учительница, и этого было достаточно. Дисциплина в классе у Марии Андреевны была хорошая, дети её слушались.
Как-то одна бабушкина ученица не выучила урока и, будучи спрошенной, потупившись, молчала. «Почему не выучила урока?» – спрашивает бабушка. Девочка продолжает молчать. «Говори, почему не выучила?» – более строго спрашивает бабушка. Тогда девочка застенчиво отвечает: «Залени-илась!» Когда впоследствии бабушка мне об этом рассказывала, я спросила: «А ты поставила ей двойку?» – «Не помню, – ответила бабушка. – Может быть, умилилась её откровенности, и не поставила».
Увеличить
Мария Андреевна со своими
учениками у «красной» школы.
Муствеэ, конец 1940-х гг.
Увеличить
Бабушка со своим классом
на крыльце «белой» школы.
Муствеэ, 1950-е гг.
Был случай, когда поздно вечером, почти ночью, прибежал к бабушке её ученик, босиком, в одних трусах и майке. Прибежал, ища защиты. Были у них в семье какие-то нестроения: наверно, мало любви получал этот ребёнок. Бабушка, конечно, пошла вместе с мальчиком к ним в дом восстанавливать справедливость.
Скольких неприятностей и даже трагедий можно было бы избежать, если бы взрослые, и в первую очередь родители, любили детей. Не сюсюкали и потакали, а именно любили, понимали, старались поглубже проникнуть в душу ребёнка; воспринимали его не как свою собственность, а как самостоятельную личность: чистую, правдивую, и очень нуждающуюся в любви. Если бы дети в своё время получали эту настоящую, умную любовь, насколько больше добра было бы в мире, и насколько меньше было бы духовных калек! Почаще бы люди вспоминали, как сами были детьми, побережнее относились бы к бесценному сокровищу детства!
«Что это у тебя в тетради будто тараканы разбежались? – спросила как-то бабушка своего ученика. – Что это за “узоры” нарисованы?» – «Это Танечка (имя условное) нарисовала», – робко отвечает ученик. То есть младшая сестричка. – «Милый, не только у тебя такие Танечки. Но надо самому следить за своими тетрадками». Бедному ученику нечего было ответить. А потом бабушка побывала в этой семье и обнаружила, что Танечке и Панечке – милым любимым малюткам – всё позволено, мать только умиляется их «невинным» шалостям, а старшим детям строго запрещено перечить малышам и что-либо у них отнимать. Ну, тут, конечно, бабушке пришлось провести работу с родителями. За правду и за учеников своих она болела душой.
Увеличить
Первый муствеэский класс,
который вела бабушка.
Муствеэ, 13 апреля 1949 г.
Увеличить
Один из последних
бабушкиных классов.
Муствеэ, конец 1950-х гг.
Мария Андреевна радовалась успехам своих подросших воспитанников, выпускников, продолжавших учиться в высших учебных заведениях, их счастливо складывавшейся семейной жизни, и сочувствовала судьбам «неудачников». Встретившись однажды со своей взрослой ученицей, которой по семейным обстоятельствам пришлось оставить учёбу в институте, бабушка вспоминала, как та ещё дошкольницей уверенно заявляла: «Я у Марии Андреевны буду учиться только на пятёрки». И, действительно, когда стала учиться, что ни сделает – всё хорошо. Задачу решить, диктант написать, нарисовать картинку, вышить салфеточку – всё ей удавалось. Жалко было доброй учительнице, что такой способной девочке не удалось окончить институт. Об одной из своих бывших подопечных бабушка с сокрушением говорила: «Такая милая была девчушка, с красивыми косами, а теперь – стриженая, крашеная, даже и не сразу узнаешь её».
У муствеэского «ресторана», то есть у местной пивнухи, часто по вечерам собирались любители выпить, многие уже были «выпимши». Идём мы как-то с бабушкой мимо, стараемся поскорее проскочить это прокуренное место, но тут от компании «выпимших» отделяется высокий худощавый мужчина, подходит к нам, здоровается с бабушкой. Мы останавливаемся, и бабушка беседует с ним. Старается урезонить, уговорить, что не стоит выпивать. Мужчина соглашается, понимает, что Мария Андреевна права, но вряд ли сможет изменить свою жизнь. Мне запомнилось почтение этого мужчины к своей первой учительнице, его желание поздороваться и поговорить с ней, несмотря на своё не очень подобающее состояние.
Неоднократно, когда бабушка уже была на пенсии, дирекция школы просила её поработать некоторое время в начальных классах, заместить заболевшую или уехавшую учительницу. В Таллинн к нам приходили иногда письма с такими просьбами. И бабушка ехала в Муствеэ и вела занятия с учениками. Однажды в субботу после уроков она пошла не в сторону дома, а в центр города, в магазин. Один из учеников шёл вместе с ней. «Что-то так много машин сегодня», – удивилась Мария Андреевна. «Так ведь сегодня суббота, – отвечает мальчик, – они все в ресторан приехали. У меня отец тоже – как выходные дни, так пьянствует. Я у него зарплату забираю, а то он маме её сам не отдаст. А он потом у меня клянчит: “Ваня, дай опохмелиться!.. Ваня, дай опохмелиться!”»
* * *
В то время в русских школах в начальных классах был предмет «чистописание» 31), на уроках которого дети учились красиво писать: некоторые элементы букв – с нажимом, некоторые – выводить тоненько (такие линии назывались волосяными). И прописи тогда были красивыми: заглавные буквы с завитушками, «волнушками»… Такая техника писания возможна была только при письме чернилами: простыми перьевыми ручками либо авторучками. Я ещё училась по тем прописям. Теперь их давно уже нет, а про чернильные ручки молодёжь, может быть, и не знает. Вот на одном из уроков чистописания бабушка старательно выводит на классной доске слова, а ученики – вслед за ней в тетрадях. В частности – имена собственные: названия городов, стран, которые пишутся с заглавных букв. Город-герой Волгоград назывался тогда Сталинградом. Написала Мария Андреевна на доске название этого города, обернулась к классу и видит, что один из учеников вперил взгляд в доску и, не отрываясь, настороженно глядит. Ученик этот был сыном местного городского начальства. «Что такое?» – думает бабушка; обернулась снова к доске и перечитывает написанное. Оказалось, что в слове Сталинград она пропустила букву «р», и получилось «Сталингад». У бабушки похолодело сердце, но, слава Богу, ошибка была исправлена, и всё обошлось без последствий.
Спустя лет двадцать, когда на свете была уже я, и уже была школьницей, я спросила: «Бабушка, а ты видела большевиков?» В нашем детстве нам много про них «долдонили», и они казались нам чем-то вроде сказочных героев. А бабушка ведь жила в то «сказочное» время и могла их видеть живьём. На поставленный таинственной интонацией вопрос последовал неожиданно-прозаический ответ: «Да вот, одна из наших соседок» – бабушка назвала хорошо мне знакомое имя. Как?! Вот эта обыкновенная тётенька, в которой нет ничего особенного, и вдруг… большевик?! Такого я не ожидала. «Но ведь тётенька живёт сейчас, так же, как и мы, а большевики были Тогда!!» – «Да ведь большевики – это коммунисты. Так теперь они называются. И партия большевиков – теперь коммунистическая партия». Вот это да! Как всё прозаично!
Не могу не упомянуть ещё один эпизод, связанный с большевиками, хотя он больше относится не к бабушке, а к дедушке. Дедушкина сестра Лёля – Елена Михайловна Лаврова – после окончания Петербургского Исидоровского епархиального училища до своего замужества работала учительницей в одной из сельских начальных школ Петроградской губернии. Однажды, уже при советской власти, на занятия пришёл инспектор. «Проинспектировав» один или несколько уроков, он немножко пообщался с учениками, позадавал им вопросы. И в конце спрашивает: «Дети, вы знаете, кто такие большевики?» В классе воцарилось гробовое молчание. Ученики притихли, прижав уши. Несколько удивлённый инспектор повторил вопрос: «Неужели никто не знает?» Тогда один из учеников, наверно, самый храбрый, нерешительно поднял руку. Обрадованный инспектор обратился к нему: «Ну, скажи!» Храбрый ученик встал и выпалил: «Большевики – это воры и разбойники!» Инспектор остолбенел, а у Елены Михайловны потемнело в глазах. Она уже мысленно попрощалась с родными, готовясь в лучшем случае куда-нибудь на Колыму. К счастью, инспектор оказался человеком понятливым и добрым. Что он сам думал по этому поводу – неизвестно, но ученикам в доступной форме растолковал то, что полагалось в рамках коммунистического воспитания. А Елене Михайловне посоветовал политически «просвещать» юное поколение. Кстати сказать, большевистскую смену – комсомольцев – в те годы в простом народе иногда называли «костоломцами».
В семидесятые годы в Муствеэ стали появляться люди немецкой национальности – потомки тех, кто был сослан в Казахстан в сталинские времена. Некоторые из них остались в Эстонии, но большая часть уехала на историческую родину, в Германию. Для таких Эстония была промежуточным местом жительства. Среди взрослых немцев бывали члены партии. Партия тогда была у нас одна, коммунистическая. И собиравшиеся покидать Советский Союз расставались и с КПСС. А то получается нехорошо: коммунист, столько лет проживший в советской стране, предпочитает ей капиталистическую Германию (уезжали ведь не в ГДР, а в ФРГ) 32). Да и Германии не нужны были советские коммунисты.
В муствеэской школе учились немецкие дети и подростки, в том числе и иногородние: например, из районного центра Йы́гева. Некоторых из таких старшеклассниц в течение ряда учебных лет бабушка пускала жить в свою квартиру, бесплатно, только за электричество они платили по счётчику. Девочки там были полными хозяевами, потому что бабушка жила зимой у нас в Таллинне. Однажды соседской учительнице, тоже немке, имевшей пятилетнюю дочь, Мария Андреевна предложила собрать ягоды из своего малинника, которые поспели на тот момент. Малины набралось пятилитровое ведро.
Бабушка вообще была бессребреницей. К материальным благам относилась очень легко, без труда могла расстаться с какими-нибудь вещами, кому-нибудь их подарить. Пенсия у неё была сначала 49 рублей, но потом, благодаря хлопотам одной знакомой, учительницы эстонской школы Людмилы Ма́ккар, стала 54 рубля. Себя бабушка не ужимала: жила очень просто и скромно, но и не сидела на хлебе и воде. Когда я была маленькой, она сама мне иногда шила платьица, летние шапочки, вязала носочки, рукавички… А когда я подросла – заказывала для меня нарядные вещи у знакомых портних. Ей хотелось, чтобы внучка хорошо выглядела, не хуже других. Купить что-нибудь сто́ящее в магазине тогда было очень трудно, приходилось заказывать. Пару нарядов мне сшила в Таллинне бывшая бабушкина ученица Попли́я Ага́нич. Несколько других – учительница начальных классов муствеэской русской школы Агнесса Августовна Хо́ллат. Собирала мне бабушка приданое: при дефицитах 70-х – 80-х годов находила возможность купить некоторые ткани, пододеяльники, красивое атласное одеяло. Умудрялась ещё откладывать какие-то деньги на сберегательную книжку. Конечно, свой огород тоже был подспорьем.
Художественная самодеятельность
Увеличить
Мария Андреевна Лаврова
с учениками – артистами
Увеличить
Бабушкины интернатские
воспитанницы и участницы
художественной
самодеятельности:
Анфия, Зина, Женя и Лида.
Муствеэ, 24 апреля 1956 г.
К праздникам в муствеэской школе готовили номера художественной самодеятельности и целые спектакли. Бабушка была одним из главных режиссёров-постановщиков. В скудные послевоенные годы не было материалов для костюмов и декораций, пособий по внеклассной работе. Не было и дополнительной платы учителям за внеурочный труд. Никто об этом и не думал: всё держалось на энтузиазме, на любви к своему делу, на личной фантазии и выдумке. Вот, например, сидит Мария Андреевна у себя дома за скромной трапезой, а мысли её – о предстоящем школьном новогоднем утреннике. Надо девочкам исполнить танец снежинок, но надо его придумать. Бабушка «прокручивает» танец в голове, и вот ей приходит на ум какое-нибудь интересное движение – элемент танца. Бабушка откладывает ложку, встаёт и протанцовывает этот элемент – вроде бы получается хорошо, надо включить в программу. Костюмы шили из любого подручного материала – с миру по нитке, перекраивали, перешивали старые вещи. И всё получалось хорошо. А главное – все радовались. Такая творческая работа очень сплачивала детей и взрослых. Участвовали в спектаклях ученики не только начальной школы, но и старшие. Прочно вошёл в историю муствеэской школы спектакль «Кошкин дом», участники которого запомнили его на всю жизнь. Также и «Снежная королева», и «Горя бояться – счастья не видать» (по пьесе С. Я. Маршака). Руководила этими постановками моя бабушка, Мария Андреевна Лаврова.
Ставились спектакли и с участием взрослых артистов. Летом предположительно 1951 года в муствеэском клубе была поставлена пьеса А. Н. Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». В ней играли в основном школьные учителя, в том числе моя бабушка и её сын Никита – мой будущий отец, в то время студент Тартуского университета. Талантливым актёром был учитель истории и биологии Андрей Васильевич Отокин, который вёл кружок художественной самодеятельности в Муствеэ. Он руководил постановкой этого спектакля и, по словам папы, исполнял в нём главную роль Михея Михеича Крутицкого. Дурачка Елесю играл директор клуба (кажется, Улексин), тоже талантливый артист.
В 50-летнем возрасте бабушка могла играть и молодых девушек, будучи стройной и миниатюрной. А однажды, ещё до жительства в Муствеэ, в Ка́лласте 33), в одном из спектаклей исполняла мужскую роль – нищего юродивого.
Муствеэские актёры – школьники и взрослые – иногда гастролировали со своими постановками в других городах и населённых пунктах Эстонии.
Помимо спектаклей «под крышей», устраивались праздничные мероприятия и под открытым небом – на Каменной горе, о которой я уже писала. Они обычно приурочивались к празднику Святой Троицы (следует заметить, что во времена буржуазной республики Православная Церковь в Эстонии жила по григорианскому календарю, и Троицу, как и другие церковные праздники, отмечала вместе с католиками). Здесь хотелось бы рассказать об одном событии, которое не состоялось в Муствеэ в 1940 году. Накануне Нового года муствеэское Русское просветительное общество на своём заседании приняло решение организовать в Муствеэ как «столице Приозерья» первый приозерский районный певческий праздник, посвящённый 100-летию со дня рождения великого русского композитора П. И. Чайковского, а если получится, то превратить его в общеэстонский праздник. По традиции, это событие было намечено на Троицу и День Святого Духа, 12 и 13 мая. Впоследствии его дата по каким-то причинам была перенесена на 23 и 24 июня – возможно, из-за того, что эти дни являются государственными праздниками в Эстонии. Певческий праздник должен был стать грандиозным: планировалось участие более полутора тысяч хористов и музыкантов. К заключительному концерту на Каменной горе была выстроена большая эстрада. Но… За неделю до предстоящих торжеств, 16 июня, в день православной Троицы, нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов вручил эстонскому послу ультимативную ноту, в которой требовал немедленного ввода в Эстонию советских войск. На следующий день, 17 июня, войска вступили на территорию Эстонии, а 18 июня Главнокомандующий войсками Эстонии Й. Лайдонер издал постановление, согласно которому «запрещаются любые публичные и закрытые собрания, скопления народа, сходки, шествия и манифестации». Певческий праздник был отложен на неопределённое время. Но, возможно, в данном случае это было к лучшему. До Ольгина Креста, где в то время жила семья Лавровых, дошли слухи, что во время этих торжеств местные националисты собирались совершить теракт, и что якобы при разборе эстрады на Каменной горе нашли подложенную под неё мину.
Летом 1965 года на Ленинградской улице состоялся детский домашний концерт. Инициаторами его были «большие» девочки – Аня и Женя Башкировы. Местом концерта был выбран внутренний двор башкировского дома, его левой половины. К концерту готовились, распределяли номера, репетировали – в основном в бабушкиной квартире. Мария Андреевна была главным режиссёром: помогала составлять программу концерта, учила Аню выразительно декламировать отрывок из пушкинской «Сказки о царе Салтане»… К назначенному дню двор был тщательно выметен, украшен полевыми цветами. Поставили скамейки для зрителей. Первым номером выступала я: в розовом воздушном платье самозабвенно пела «Катюшу»: «Расцветали яблони и груши». Потом выступали другие девочки. В общем, концерт удался на славу. Все остались довольны. Правда, зрителей было всего трое: моя бабушка и соседская женщина с полугодовалым ребёнком на руках. Главное – были довольны участники. Потом ещё задумывали подобные концерты, но они не состоялись. Такого душевного подъёма, как в тот раз, уже не получалось.
Ещё один концерт – учеников муствеэской школы – был устроен осенью того же года в городском клубе, на настоящей сцене. Открывали концерт два клоуна, которые вели шуточный диалог перед закрытым занавесом. А когда занавес открыли, то первым номером прозвучала песня школьного хора про весёлый ветер 34) из кинофильма «Дети капитана Гранта». При воспоминании об этой песне мне слышится воодушевлённый голос Раи Улексиной, тогда третьеклассницы, одной из лучших учениц школы и участницы многих школьных мероприятий.
Вскоре после концерта к нам с бабушкой пришли Рая с сестрой Таней, также одной из лучших учениц. Они, в основном Рая, хотели, чтобы я рассказала какое-нибудь стихотворение или спела песенку. А я была очень застенчивая, и «выступать» при посторонних, даже детях, ни за что не хотела. Рая пыталась меня усовестить: «Мы для тебя выступали на концерте – теперь ты нам что-нибудь исполни». Для назидания мне она попросила Таню рассказать стихотворение, и Таня рассказала. Стихотворение это было про октябрятскую звёздочку, заканчивающееся словами: «Ты, маленькая звёздочка, свети, свети, свети!» 35). А у меня внутри была неодолимая преграда, не дававшая мне читать стихи при гостях. Вот если я кого-то хорошо знала и не боялась, и если и меня хорошо знали, тогда я могла что-нибудь рассказать, и даже спеть.
Увеличить
Мы с Раей Улексиной (ныне – Костиной)
в гостинице при муствеэской школе.
13 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Однажды, почти два года спустя, я провела день у Улексиных, играя с Таней. Около их дома, в канаве с водой, было много головастиков; мы зачерпывали их банкой и наблюдали за ними, брали их в руки, и они, извиваясь, щекотали ладошку. Во второй половине дня домой пришла Рая и присоединилась к нашему сообществу. Она была очень благоразумной и авторитетной девочкой, и я её немного побаивалась. Помню арифметическую задачу, которую Рая мне задала: «Когда Таня поступила в первый класс, ей не хватало до семи лет одного месяца и трёх дней. Когда у Тани день рождения?» Я, ничтоже сумняшися, ответила: «3 октября», за что получила Раино одобрение. В этом эпизоде ничего особенного нет, кроме одного момента: за пару часов до прихода Раи Таня мне сама сообщила о дне своего рождения, но ни словом не обмолвилась об этом сестре при моём правильном ответе на поставленный вопрос. Я очень оценила про себя Танину скромность и великодушие.
Когда по прошествии многих лет мы впервые приехали в «заграничную» Эстонию и из Таллинна позвонили по телефону Рае – Раисе Николаевне Костиной, к тому времени завучу муствеэской русской школы и уже многоопытному учителю математики, – мы услышали приветливый ласковый голос, исполненный любви и доброжелательности. Мы поняли, что нас не забыли. По нашем приезде в Муствеэ Раечка окружила нас заботой и вниманием, поселила в школьной гостинице, показала школу, вместе с нами посетила бывший учительский дом и бабушкину квартиру, где тогда проживала алтарница Никольского храма – тётя Надя, как называла её Рая. Много ещё доброго сделала для нас Раечка, благодаря чему наше посещение Муствеэ зимой 2009 года получилось просто замечательным.
Выпускные вечера
Глубоко впечатляли мою детскую душу выпускные вечера в муствеэской школе. Каждый такой вечер был настоящим праздником. В некоторые годы моего детства в один день выпускались и 8-й, и 10-й или 11-й классы (в какие-то годы в школах было 11-летнее обучение). Это происходило в 20-х числах июня. Сначала был торжественный акт выпуска 8-го класса, а попозже – 10-го. Актовым залом служило фойе на втором этаже школы, где проходили все праздничные и торжественные мероприятия. Школу украшали молодыми берёзками. В зале рядами стояли скамейки и стулья для гостей (родителей, родственников, знакомых); для выпускников – два полукружия стульев между президиумом и гостями: левое (если смотреть со стороны гостей) – для юношей, правое – для девушек (по крайней мере, так было в 1967 году) – так что все выпускники были хорошо видны присутствующим. Дух захватывало, когда под звуки праздничного марша под предводительством классного руководителя стройной вереницей входили в зал юные прекрасные выпускники: юноши всегда в строгих тёмных костюмах, девушки – словно белоснежные лебеди – в красивых и скромных белых платьях. Весь торжественный акт я любовалась ими. При наименовании каждого выпускника по вручении ему аттестата зрелости тянулась к нему вереница родных и знакомых с цветами. Цветов было море, в основном – пионов: розовых, белых, красных. Ко времени выпускных вечеров они в изобилии распускались в садах муствеэских жителей. После торжественного акта вручения аттестатов в одном из классных помещений устраивалось праздничное застолье для выпускников и их гостей. Бывали и мы с бабушкой на этих застольях. Угощения обычно готовили родители.
Когда выпускался «бабушкин» класс, который она вела в начальные годы, её непременно приглашали на выпускной вечер. Но не раз бывала приглашена бабушка и к другим классам. Директором школы в 1960-е годы был Йоханнес Юрьевич Ру́ссак (его обычно звали Иван Юрьевич), а завучем – Игорь Иванович Анисимов. Иван Юрьевич был небольшого роста, а Игорь Иванович – заметно крупнее. Иван Юрьевич обычно носил чёрный костюм, а Игорь Иванович – серый. И я так уже и привыкла, что директор – в чёрном, а завуч – в сером. Позднее, когда Иван Юрьевич ушёл на пенсию, директором школы стал Игорь Иванович. Но костюм у него остался серым…
Помню выпускные события 1965 года. Мне было шесть лет. Выпускался «бабушкин» класс. Почему-то на торжественный вечер выпускники пригласили из учителей только свою первую учительницу. Узнав об этом, бабушка, конечно, тоже не пошла. По своему малолетству я не вникала в причины происходящего, но помню, что бабушка об этом говорила с кем-то из знакомых. Был жаркий солнечный день. Мы были на озере: я купалась, бабушка меня сопровождала. Идём мы с озера домой и предвкушаем жареные макарончики со шкварками, которые бабушка так вкусно готовила для меня. И вот, когда я уже хрустела шкварками, раздаётся стук в дверь, и в нашу квартирку вваливается компания в белых платьях, среди которых затесался один чёрный костюм. Торжественный акт у выпускников прошёл без учителей, а перед праздничным пиром они заявили: «За стол не сядем, пока не будет с нами Марии Андреевны». И отправили делегацию от класса. Я от смущения съёжилась, сидя за столом, а делегация очень оживлённо начала вести диалог с бабушкой. Говорили те, что были в белых платьях, а чёрный костюм скромно присутствовал (он, очевидно, составлял солидность компании). Одна девушка наклонилась ко мне и говорила что-то не очень для меня приятное – наверно, чтобы я отпустила бабушку с ними. Остальные оказались разумнее и пригласили нас обеих. Кончилось дело тем, что мы с бабушкой, переодевшись по-праздничному, пошли в сопровождении этой компании в школу и немного поучаствовали в выпускном вечере.
У бабушки было одно праздничное платье для всех торжественных случаев. Оно мне очень нравилось: шерстяное, чёрное, с белыми поперечными штрихами (как будто берёзовый ствол в негативе), такое нарядное. Оно как нельзя лучше сочеталось с бабушкиными седыми волосами. Украшали его небольшая бахрома и гранёные чёрные пуговки. К этому платью бабушка надевала красивый резной воротничок, полупрозрачный, почти белый, с чёрной обшивкой по краю. Края воротничка представляли собой цепь маленьких, будто кленовых, листочков. Иногда прикалывала бабушка ещё «бриллиантовую» брошку: полоску из переливающихся стеклянных камушков с жемчужиной посередине. Более повседневным был тёмно-красно-синий шерстяной костюм, который тоже мне нравился. Впоследствии, когда я уже вовсю была школьницей, из кусочка этого костюма мы сшили жилетку для моей куклы.
Соседи и знакомые
Увеличить
Клавдия Никитична
с сыном Сашей.
Муствеэ, конец 1940-х –
начало 1950-х гг.
В начале 1960-х в соседней с бабушкой квартире ещё жила учительница химии и биологии Клавдия Никитична Маслова – большая бабушкина приятельница. Помню её кухню и самовар на столе. Потом она переехала в другой дом, довольно далеко от учительского. Мы иногда навещали её. Клавдия Никитична много читала, многим интересовалась и много знала. Её сын, Саша Куксиков, в своё время был бабушкиным учеником, и она с теплотой его вспоминала.
Как-то пригласила Клавдия Никитична бабушку на чай (это было ещё до учительского дома). К чаю хозяйка нарезала немного докторской колбасы, которая в начале 50-х годов была довольно богатым угощением для простых людей, к коим относились и учителя. Для ребёнка колбаса была лакомством. И вот Саша, сидя за столом, один за другим поглощает вкусные кружочки. Клавдия Никитична остановила его: «Саша, какой ты эгоист!» – «А что такое эгоист?» – «Это человек, который думает только о себе». «А я не о себе думаю, а о колбасе», – последовал ответ.
Иногда в школе Саша Куксиков забегал во время перемены в учительскую к маме. Однажды, как обычно, забежав, он наткнулся на приехавшую в школу инспекторшу, стоявшую у зеркала и поправлявшую причёску. «Это что такое?» – строго-возмущённо спросила инспекторша. «Я не что, а кто!» – не растерялся первоклассник Саша.
Ездили Саша с мамой в Таллинн. В городе всё необычно для ребёнка из сельской местности. Едут они на автобусе по городу. Автобус останавливается на остановках. И Саша каждый раз спрашивает: «Это какой город?» Дело в том, что в сельской местности в каждом населённом пункте автобус делает только одну остановку, и каждая следующая остановка – в следующем населённом пункте. Вот он и спрашивает, какой на этой остановке город. И каждый раз получает ответ: «Это Таллинн». «Сколько Таллиннов!» – удивляется Саша.
Через дверь от бабушки жили Ольга Николаевна и Пётр Яковлевич Виролайнен – учителя математики. Ольга Николаевна была, пожалуй, главной бабушкиной приятельницей. Не было дня, чтобы она не пришла к нам немного побеседовать. Я любила её посещения. Мы тоже приходили к ней, но больше она к нам. Пётр Яковлевич был заядлым рыбаком и почти каждый летний день уходил на лодке в озеро. В основном ловились окуни. И когда их коптили в коптилке во дворе, Ольга Николаевна обязательно несколько ещё тёплых рыбин приносила нам с бабушкой. Вообще я не шибкий любитель рыбы, но копчёный чудской окунь, особенно только что пойманный и испечённый, – одно из моих любимых кушаний.
Увеличить
Мария Андреевна Лаврова
c Зинаидой Ивановной Трудниковой
и её дочерьми
в огороде около учительского дома.
Муствеэ, 1959 г.
До 1963 года на первом этаже справа жила семья директора школы и одновременно учителя истории Михаила Алексеевича Трудникова. Эту квартиру мы тоже часто посещали. С Зинаидой Ивановной Трудниковой – учительницей немецкого языка – у бабушки были тёплые дружеские отношения. И Михаил Алексеевич с большим уважением относился к Марии Андреевне. Когда потом Трудниковы приезжали в Муствеэ, то обязательно приходили к нам. Михаил Алексеевич к моему величайшему удовольствию играл со мной в «вокруг света»: перевёртывал меня через голову и за руки высоко поднимал вверх, и так несколько раз. Были у них две дочки – Наташа и Лора (Лариса), и кот, о котором ранее уже шла речь. В 1963-м Трудниковы переехали в Ахтме. Во время осенних школьных каникул 1965/66 учебного года мы с бабушкой ездили к ним в гости на несколько дней.
После отъезда Трудниковых в их квартире поселилась и много лет прожила учительница немецкого языка Ольга Антоновна Захарова. С её внучкой Светланой мы в детстве вместе играли.
Когда я была совсем маленькой, под нами, на первом этаже, жила семья Надежды Сергеевны Улексиной – учительницы географии. Её дочь Аня – моя ровесница. Иногда она, находясь дома, выглядывала из окна, а я, гуляя во дворе, с ней беседовала. Потом они переехали в свой дом, построенный неподалёку. Летом 1971 года (мне тогда было 12 лет) я часто бывала у Ани, и она у меня. Несколько раз я ночевала у неё: и в комнате, и наверху на сене. Мама её уезжала на экзаменационные сессии в Ленинград, а на Ане оставались огород и домашнее хозяйство. Я по утрам прибегала к ней помочь в прополке картошки. С двух сторон картофельной гряды дёргаем траву и рассказываем что-нибудь забавное друг другу. Как ведро наполнится травой, вываливаем её на краю огорода и дальше полем. Целые горы сорняков вырастали на «обочине». Весёлое то было лето. Благодаря Ане я приобщилась к их девичьей компании. По соседству жили Рита Мельникова, Таня Пучкова, приходила Тоня Сумина́, иногда Тоня Костромина́, Наташа Ага́нич. С Ритой мы и раньше дружили, она тоже моя ровесница, и у неё я тоже не раз бывала в доме. Мы с Аней в то лето хотели написать книгу о друзьях-товарищах. Назвали мы её «Ребята с нашего двора», и даже написали целую страницу предисловия очень «взрослым» языком.
Однажды я спела Рите с Аней английскую песенку про арбуз: «I eat watermelon, and I have four years…» 36). Ну, спела и забыла. А на них она, оказывается, произвела впечатление. Дело в том, что муствеэские дети в то время английского языка не знали: в обеих школах – русской и эстонской – преподавали немецкий язык. А я училась в Таллинне в английской спецшколе. У нас эта песенка называлась «Negro Humorous Song». На следующий день Рита рассказала об этой песне другим девочкам, и те стали уговаривать меня снова её спеть: им всем очень интересен был английский язык. Немного постеснявшись, я всё-таки спела. Но этим дело не кончилось. В ночь с 6 на 7 июля – Ива́нов день 37) – в Муствеэ устраивались народные гуляния. Вдоль берега озера жгли многочисленные костры. Этим занимались в основном мальчишки. А девчата шеренгами гуляли вдоль Ленинградской и Псковской улиц. И я, и Аня, и другие девочки, в числе которых были Рая и Таня Улексины, тоже образовали шеренгу. Шли, о чём-то разговаривая. И тут вдруг кто-то вспомнил про мою английскую песенку. И опять стали «уламывать» меня. Но тут моё смущение было непобедимо, и сошлись на том, чтобы я просто рассказала её, как стишок. Что я благополучно и исполнила ко всеобщему удовольствию.
Увеличить
Михаил Алексеевич
Трудников с дочкой.
≈1955 г.
И ещё один раз в то лето мне пришлось спеть эту забавную песенку. Примерно в августе к нам зашёл Михаил Алексеевич Трудников, который в это время проживал в Ахтме. Посещая Муствеэ, он непременно навещал бабушку. Мы с Михаилом Алексеевичем сели по разные стороны стола у окошка, а бабушка, готовя в кухне чай, попросила меня спеть для гостя. Отказаться было невозможно, и я опять спела про то, что я ем арбуз, и что мне четыре года. Михаил Алексеевич очень внимательно слушал, и по окончании выразил своё авторитетное одобрение. Это была моя последняя встреча с добрым муствеэским директором. Бабушка ещё раз видела его через семь – восемь лет, когда он заходил к ней при последнем посещении Муствеэ. Где-то на границе семидесятых – восьмидесятых годов Михаил Алексеевич умер.
* * *
Иногда бабушка скажет: «Надо бы к Нельке сходить!» Я удивляюсь: «К какой такой Нельке?» А это шла речь о бабушкиной приятельнице Эльвине Ивановне. Фамилия у неё была такая – Нельке. Вообще, я знаю Эльвину Ивановну с трёхлетнего возраста. Она какое-то время заведовала муствеэской почтой. Одна из её дочерей, Инна Ивановна Галкина, в начальных классах училась у моей бабушки. Инна Ивановна – одна из самых благодарных бабушкиных учениц; когда она бывала в Муствеэ, то всегда наведывалась к нам. Сначала Эльвина Ивановна жила на Псковской улице, а потом – на Тартуской, за почтой. В 1962 году мы приходили к ней ещё на Псковскую. Когда в одно из наших посещений мы пили чай за круглым столом, а на блюдечке лежала поспевшая красная смородина, неожиданно в дом зашла глухонемая женщина и прямо с порога указывает на меня простёртой вперёд рукой с вытянутым указательным пальцем и, широко раскрыв рот, издаёт громкий звук: «А-а-а!» Я испугалась и заплакала, и мы с бабушкой поспешили уйти. Красную смородину с блюдечка Эльвина Ивановна дала нам с собой в почтовом конверте. Когда я на следующее лето с некоторой опаской вспомнила об этой глухонемой женщине, бабушка сообщила мне, что её уже нет в живых.
Примерно через год, когда в доме у Нельке перекладывали печь, в дымоходе обнаружился не разорвавшийся со времён войны снаряд. Это так подействовало на Эльвину Ивановну, что она заболела: столько лет жили «на пороховой бочке», в любой момент могли взорваться! Но Господь хранил жильцов дома – ничто не взорвалось, и никто не пострадал. Наверно, после этого случая Эльвина Ивановна и переехала в домик за почтой на Тартуской улице.
Встреча с родными
Увеличить
Александр Михай-
лович Лавров
в год смерти
До 1947 года был жив ещё дедушка, Александр Михайлович, и семья Лавровых состояла из трёх человек (раньше их было больше, но об этом я расскажу после). В 1945–46 годах дедушка тоже работал в муствеэской школе, преподавал математику, а в Никольской православной церкви Муствеэ исполнял должность регента. Я ещё не успела сказать, что Александр Михайлович был священником, но в последние годы жизни по состоянию здоровья не мог служить, да и церковь была не в каждой деревне, где им приходилось жить. В силу своего образования (после окончания Санкт-Петербургской духовной семинарии дедушка учился на физико-математическом факультете Варшавского университета 38)) он мог преподавать математику и физику, хотя приходилось учить школьников и другим предметам (например, в деревне Тихеда он преподавал также немецкий язык). В 1947-м он не мог уже работать и в школе. В ноябре 47-го дедушка умер в Ленинграде в возрасте 60-ти лет, и осталось их двое – бабушка и папа.
_elena_mihajlovna_s_podrugoj_v_forme.jpg "Елена Михайловна Лаврова (слева) с подругой в парадной форме учениц Санкт-Петербургского Исидоровского епархиального женского училища. 1910-е гг. Щелкните мышкой, чтобы увеличить")
Увеличить
Елена Михайловна
Лаврова (слева)
с подругой
в парадной форме
учениц СПб
Исидоровского
епархиального
женского училища.
1910-е гг.
Где-то на границе 1946–1947 годов (тогда наши жили в здании красной школы) почтальон принёс письмо семье Лавровых от родных из Ленинграда. От радости дедушка не мог дождаться перемены, ринулся в класс, где бабушка вела урок, и вызвал её. «Манёк (так дедушка всегда называл бабушку), наши родные нашлись! Письмо от Лёли!» Лёля (Елена Михайловна) – дедушкина младшая сестра и бабушкина одноклассница по Петербургскому Исидоровскому епархиальному училищу (о нём речь пойдёт во 2-й части книги). Долгое время у дедушки с бабушкой не было никаких связей с родственниками – и вот, наконец, нечаянная радость! Дождавшись весны, Александр Михайлович поехал в Ленинград, встретился с дорогими родными: сёстрами Лёлей и Аней, братом Петей. В Ленинграде ему предложили обследоваться в больнице Военно-Медицинской академии, где произошла ещё одна трогательная встреча: один из врачей оказался дедушкиным другом детства. «Шуня!» – распахнув объятия, бросился доктор к дедушке.
Увеличить
Евдокия Викторовна
Абрютина,
бабушкина мама,
наша прабабушка.
Предположительно
1916–1917 гг.
Родные часто навещали больного, а он писал домой письма карандашом. Хотелось ему как-нибудь найти и бабушкиных родных, которые предположительно жили в Ленинграде. Их здесь должно было быть трое: два брата и сестра. Не знали тогда бабушка с дедушкой, что в Питере только одна бабушкина сестра оставалась, тоже Лёля, но и ту как было найти – ведь она должна была быть уже не с девичьей фамилией?! Только в 2015 году благодаря всесильному Интернету нас разыскали потомки бабушкиного брата Александра. И только тогда нам стало известно, что самый младший их брат – Павлуша – пропал без вести в Финскую войну 39), а Александр ещё в 1930-х годах перебрался в Москву. Знала бы тогда, в 1947 году, моя бабушка, что ещё жива была её любимая мамочка, Евдокия Викторовна Абрютина, наша прабабушка!.. Всех раскидали трагические события революционного времени. Евдокия Викторовна в то время жила в Москве у сына; скончалась в 1952 году.
Примерно до начала 1930-х годов у дедушки с бабушкой была переписка с родными, живущими в России. Когда сталинский режим ужесточился, российским жителям стало опасно иметь родственников за границей, и переписка Лавровых с родными прекратилась. Дедушкиному брату, репрессированному священнику Владимиру Михайловичу Лаврову, НКВДшники предъявляли клеветническое обвинение в том, что он «имел переписку с братом Александром – агентом эстонской контрразведки». Подробнее об этом – в следующей главе.
Увеличить
Нарвское водохранилище возле
гидроэлектростанции. Вид с эстонского
берега. На противоположном, русском
берегу – храм Живоначальной Троицы
«на Парусинке» в Ивангороде.
23 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Старое русло реки Наровы,
когда при большой воде открываются
шлюзы, и обычно сухое русло наполняется
водой. Вид с эстонского берега.
Вдали – пешеходный мост
с эстонского берега на русский.
23 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Во второй половине 1940-х годов, в связи с проектированием Нарвской гидроэлектростанции, из Ленинграда на место будущего водохранилища были посланы изыскательские экспедиции. Участницей одной из них была знакомая тёти-Лёлиной семьи. Её попросили по возможности узнать что-нибудь о родственниках – Лавровых. Последние письма от наших были из деревни Низы, расположенной на левом берегу реки Плюссы – притоке Наровы. Но там они не жили с осени 1930 года, и с тех пор их адрес не раз поменялся. И вот однажды в Низах эта женщина случайно услышала в разговоре каких-то местных жителей фамилию Лавровы. Она тут же с радостью «подлетела» к ним, и они разговорились. К счастью, это были люди, знавшие, что сейчас дедушкина семья проживает в Муствеэ, и он вместе с бабушкой работает в школе. Известие о том, что удалось «напасть на след» семьи брата, необычайно обрадовало и взволновало Елену Михайловну и всю её семью. Вскоре после этого и пришло то самое письмо от них, которое положило начало возобновлению прерванной родственной связи.
Увеличить
Поезд-музей на оставшемся
от узкоколейки железнодорожном мосту
в посёлке Авинурме.
18 августа 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Летом 1947 года в Ленинград поехал и Ника – мой папа. Тогда путь из Муствеэ до северной столицы был непростой. Сначала – до станции Сонда на узкоколейном поезде, называемом в народе «жучка» 40), потом – на другом поезде до Нарвы; от Нарвы до станции Веймарн – ещё на одном, и от Веймарна до Ленинграда – на четвёртом поезде, идущем из Гдова 41). Когда третий по счету поезд прибывал в Веймарн, все пассажиры наперегонки мчались к деревянному бараку, изображавшему в то время здание станции и находившемуся метрах в 300-х от железной дороги (первоначальное здание вокзала, видимо, было разрушено в годы войны), и всеми силами пытались достать каждый себе билет. Кто-то потрясал бумагой о командировке, кто-то ещё чем-то… Гвалт стоял невероятный. Ситуация обострялась ещё и тем, что до отправления поезда на Ленинград оставалось совсем немного времени, и надо было, купив билет, пробежать обратно те же 300 метров и успеть вскочить в поезд. Папе тогда билет достался (он в то время быстро бегал). Как ранее добрался до Питера больной дедушка – один Бог знает; наверно, он очень молился. В общем, добрался до Питера и папа. Едет Ника на последнем поезде и думает: «Написали мне в письме, что от Балтийского вокзала в Ленинграде до тёти Лёли идёт трамвай с таким-то номером. Но в какое время отправляется этот трамвай, не написали. Может быть, мне сутки ждать придётся!»… Выходит Ника из поезда на Балтийском вокзале, а метрах в 50-ти впереди трамвай стоит с этим самым номером, да уже не стоит, а трогается! Ника со всех ног пустился бежать за трамваем, пытается его догнать. На последней площадке какой-то парень кричит: «Бросай чемодан!» В то время у трамваев в конце была открытая площадка. Ника чемодан бросил на площадку, а сам продолжает бежать. «Как бы ещё и без чемодана не остаться», – мелькает у него в голове. Слава Богу, вскочил-таки в трамвай и благополучно добрался до родственников. Впоследствии мы не раз смеялись, когда папа рассказывал об этом своём приключении. Деревенскому юноше, привыкшему к тому, что между деревнями автобусы ходят примерно раз в сутки, было невдомёк, что где-то трамвай с одним и тем же номером может ходить каждые 10 минут. А городским родственникам не пришло в голову, что кто-то может этого не знать.
За Христа пострадавшие
В предыдущей главе мы упомянули о репрессированном дедушкином брате иерее Владимире. Хотелось бы немного рассказать о нём.
Увеличить
Нарва. Комплекс Свято-Владимирского
братства: храм во имя равноап. князя
Владимира, деревянный дом причта
и кирпичное здание братской школы.
Фото 1910 г.
Eesti Ajaloomuuseum SA, AM N 5636:93
Увеличить
Нарва. Здания бывшего комплекса
Свято-Владимирского братства.
Слева – бывший храм во имя равноап.
князя Владимира (ныне – стоматологическая
поликлиника). Здание из красного кирпича
построено на месте храмового алтаря
и дома причта. Справа – бывшая
братская школа (ныне – клиника Люмам).
10 июня 2019 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Владимир был первенцем в семье Михаила Феодоровича и Лидии Ивановны Лавровых, родился 14 (27) июля 1886 года. С Александром они погодки, и в Санкт-Петербургской духовной семинарии учились на одном курсе, окончив её в 1908 году. По окончании семинарии Владимир был определён псаломщиком и учителем к Нарвскому отделению Санкт-Петербургского епархиального Братства во имя Пресвятой Богородицы (Нарва тогда входила в состав Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии) на место Павла Петровича Калинкина, рукоположенного в сан священника. В составе Нарвского отделения была двухклассная церковно-приходская школа с домовым храмом во имя равноапостольного князя Владимира 42), настоятелем которого и стал отец Павел Калинкин. Впоследствии, 6 июня 1917 года, это отделение переименовано в Нарвское Свято-Владимирское Братство.
Увеличить
Нарва, Йоахимсталь (Йоаорг). «План нивелировки
Петровского форштата города Нарвы
с прилегающим к оному местечком Йоахимсталь».
1894 г. EAA. Ф. 849. Оп. 1. Д. 431. Л. 2
Увеличить
Нарва. Район Йоаорг на карте 2021 г.
Пять лет учительствовал Владимир Михайлович Лавров в Нарве. 18 августа 1913 года он венчался с Екатериной Марковной, 18-летней дочерью Марка Лукича Бу́тель-Подлобного – владельца магазина пряностей 43). Семья невесты жила недалеко от Воскресенского собора. Район этот носил два названия: старинное немецкое – Йоахимсталь 44) и более позднее эстонское – Йоаорг, то есть Водопадная долина. Марк Лукич вместе с двумя своими братьями – Наумом и Нестором – состоял в членах вышеупомянутого епархиального Братства, и, возможно, это послужило знакомству Владимира Михайловича с его будущей женой. Венчал молодых священник Павел Калинкин, но не в церкви Владимирского братства, а в Михайло-Архангельском храме села У́досол Ямбургского уезда 45), где настоятелем был отец жениха, протоиерей Михаил Феодорович Лавров. Одним из поручителей со стороны жениха был брат невесты, Николай Маркович Бутель-Подлобный. Спустя какое-то время Николай стал офицером, а после революции вступил в Красную армию, поменяв при этом фамилию на Подня. Знакомство с ним послужило впоследствии одним из поводов для расстрела иерея Владимира Михайловича Лаврова безбожной советской властью.
Увеличить
Храм Покрова
Пресвятой Богородицы
в селе На́зия.
Фото до 1906 г.
Увеличить
На́зия.
Поклонный крест
на месте
Покровского храма.
14 мая 2013 г.
Фото Н. А. Андрущенко
6 октября того же 1913 года Владимир Михайлович Лавров был рукоположен в сан священника к Покровской церкви села На́зия 46) Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губернии (ныне – деревня Назия в Приладожском городском поселении Кировского района Ленинградской области). Там он прослужил до 1930 года, когда был переведён в Ленинград, в храм Благовещения Пресвятой Богородицы на Васильевском острове, где настоятельствовал до марта 1935 года. Затем, в связи с закрытием Благовещенской церкви, отца Владимира перевели в Никольский храм деревни Белая 47) Киришского района Ленинградской области.
Увеличить
Никольский храм
в деревне Белая.
Предположительно
1930-е гг.
Фото из архива
Киришского историко-
краеведческого музея
Увеличить
Деревня Белая.
Поклонный крест
на месте
Никольского храма.
15 мая 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
К 1937 году колхоз в этой деревне совсем развалился. Местное руководство понимало, что им не сносить головы, и надо срочно искать виноватых, чтобы спасти свою шкуру. И «виновный» без труда был найден. По утверждению председателя Бельского сельсовета, Бельский колхоз «на протяжении последних трёх лет является самым отстающим, т. е. с момента прибытия священника Лаврова в дер. Белая». 8 сентября 1937 года отец Владимир был арестован Киришским РОНКВД и отправлен в Волховский арестантский дом. «Выяснилось», что причиной бедственного положения в колхозе является «контрреволюционная агитация» со стороны о. Владимира: «своими контрреволюционными беседами священник Лавров Вл. на сегодня колхоз им. “М. Горький” (так в оригинале) развалил, это видно из того, что колхоз им. “Горького” весенне-посевную кампанию затянул и весь план весенне-посевной кампании не выполнил». Если верить протоколам допросов «свидетелей», существовавшие в 1930-е годы колхозные порядки отец Владимир смело называл «вторым крепостным правом» – но ведь так оно и было: колхозники даже не имели паспортов. На руку следователю сыграло и то, что в это время в Эстонии служил брат отца Владимира, священник Александр Михайлович Лавров: раз живёт в Эстонии – значит, эстонский шпион, и нет нужды искать этому доказательств. Несколько раз допрашивали отца Владимира, пытаясь заставить его оговорить себя и признать себя виновным в шпионаже в пользу английской и эстонской контрразведок, однако он вёл себя мужественно и отказался подписать ложные обвинения. Когда уже в 2005 году наш папа читал следственное дело своего дяди – иерея Владимира, его впечатлили прямые бескомпромиссные ответы обвиняемого. «В этих ответах я узнаю́ характер своего отца» – заявил папа.
Увеличить
Приговор Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области
о расстреле Лаврова Владимира Михайловича
Увеличить
Акт о расстреле
Лаврова Владимира Михайловича
Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. Д. П-72021. Л. 32-33
27 октября 1937 года Владимир Михайлович Лавров постановлением № 123 Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области был приговорён к высшей мере наказания. Обвинение: «будучи враждебно настроенным к существующему строю СССР, систематически проводил к-р. агитацию, направленную против колхозного строительства. Группировал отсталую часть населения, обрабатывал их в к.-р. духе. Имел связь со шпионом английской контрразведки Бутылев-Подлобным 48), расстрелянным в 1922 году 49). Имел переписку с братом Александром – агентом эстонской контрразведки. Скрывал у себя на квартире нелегально перешедшего границу из Эстонии в СССР в 1923 г. Курашева 50). Собирал сведения о состоянии тракторной базы и ходе лесозаготовок Пивжинского 51) лесопункта» 52). Спустя три дня, 30 октября, отец Владимир был расстрелян. На акте о приведении приговора в исполнение стоит подпись коменданта УНКВД Ленинградской области старшего лейтенанта госбезопасности А. Р. Поликарпова и треугольная печать 53), что, по сведениям, имеющимся в Интернете, означает, что расстрел состоялся в Ленинграде. 21 августа 1989 года Владимир Михайлович Лавров был реабилитирован 54).
Мы очень мало знаем об отце Владимире – нашем двоюродном деде. До нас дошло воспоминание одной жительницы деревни Белая. Во время служения там иерея Владимира она была маленькой девочкой. В её памяти на всю жизнь остался образ черноволосого священника, угощавшего её у себя дома гречневой кашей с простоквашей. Это простое кушанье в благодатном присутствии священнослужителя казалось ей необыкновенно вкусным, и до глубокой старости она хранила благодарность батюшке за его доброту.
Увеличить
Супруга протоиерея Михаила –
Лидия Ивановна Лаврова (Соболева)
с внучкой Кирой. ≈1934 г.
В 1930-х годах Елена Михайловна Лаврова (в замужестве Беляева) – та самая тётя Лёля, дедушкина сестра, от которой после войны в Муствеэ пришло письмо, – проживала с семьёй в Гатчине, под Ленинградом. С ними жила её мама, Лидия Ивановна Лаврова, в девичестве Соболева. А отец, протоиерей Михаил Феодорович Лавров, к тому времени уже почил. У тёти Лёли была единственная дочь Кира, в то время примерно 8–9-летняя девочка. Вот как-то видит в окошко Кира: от калитки в дому идёт незнакомый дяденька. По какому-то наитию свыше она взволнованно обращается к находящейся рядом Лидии Ивановне: «Бабушка, твой старший сын идёт!» – хотя никогда его раньше не видела. Это, действительно, был отец Владимир. Одет он был в штатское. Недолго пробыл батюшка в доме сестры, повидался с матерью, и так же быстро, как появился, ушёл… Навсегда. Больше его родные не видели. Будучи священником в то страшное время, он старался не появляться у родных, чтобы не навлекать на них подозрения властей. Тётя Кира уже в преклонном возрасте сама рассказывала нам об этом кратком посещении их семьи отцом Владимиром.
К сожалению, мы не имеем ни одной фотографии отца Владимира, пострадавшего и убиенного за веру Христову, но в моём представлении он похож на своего брата, моего родного деда иерея Александра: такой же кудрявый, пышноволосый брюнет, с открытым смелым взглядом. Но, возможно, ещё более братья были похожи внутренне. Прямоту, цельность натуры они унаследовали от родителей, в частности, от отца – священника Михаила Феодоровича Лаврова. Моей бабушке, Марии Андреевне, супруге отца Александра, в начале замужества довелось бывать у родителей мужа, и от этого общения у неё остались очень тёплые воспоминания. «Свёкор, отец Михаил, был очень хороший: и строгий, и добрый одновременно», – рассказывала бабушка. Глубокой души человек, он имел сильный и смелый характер, и был чутким к любому душевному движению со стороны других людей. С отеческой любовью им была воспринята молодая невестка Манечка – избранница сына Александра. Не менее доброй и ласковой, чем Михаил Феодорович, была и матушка Лидия – супруга отца Михаила. В их уютной домашней обстановке моя будущая бабушка чувствовала себя как в родном доме. Во время одного из гощений молодой четы у родителей отец Михаил, собираясь куда-то, не мог сразу найти своих рукавиц (дело было зимой). Маня, по присущему ей свойству, вскочила и стала помогать в поисках. Рукавицы вскоре были найдены, и Манино участие и помощь свёкру были им оценены. «Только младшая дочка Манечка мне помогла», – заметил отец Михаил.
Тут хочу немного отвлечься и заметить, что в течение всей жизни бабушке была свойственна лёгкость на подъём, мгновенное реагирование на просьбы людей. Что бы бабушка ни делала, какую бы интересную книгу ни читала – если кому-то была нужна её помощь, она тут же откладывала книгу или свою работу и спешила помочь. Однажды в Таллинне бабушка перебирала «антоновские» яблоки, привезённые из Муствеэ. Яблоки были рассыпаны на полу, и она занималась их переборкой, стоя на коленях. А мне в это время захотелось пить, и я попросила бабушку сделать мне питьё. На этот раз бабушка позволила себе отсрочку и сказала: «Одну минуточку!» А я про себя подумала: «Уложится бабушка в минуточку, или нет?» То, что минута состоит из 60 секунд, я уже знала, и стала про себя считать. И что бы вы думали? Не успела я досчитать и до 50-ти, как бабушка поднялась с колен и направилась в кухню. И последний десяток секунд мне пришлось досчитывать «бегом».
* * *
Увеличить
Новопятницкое. Храм Архангела Михаила.
1925 г. Фото Ф. М. Морозова.
ИИМК РАН. Научный архив.
Фотоотдел. О.68-23
Увеличить
Новопятницкое.
Бывший усадебный дом Роткирхов.
10 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Нашему прадеду – протоиерею Михаилу Феодоровичу Лаврову – тоже пришлось претерпеть гонения от советских властей. В начале 1920-х годов он служил в церкви Архангела Михаила села Новопятницкое, находящегося возле города Ямбурга (который к тому времени был переименован в Кингисепп). Храм находился в историческом месте: здесь с 1797 года была усадьба, принадлежавшая Адаму Карловичу Роткирху и его супруге Софье Абрамовне, в девичестве Ганнибал. Софья Абрамовна является двоюродной бабушкой нашего великого поэта А. С. Пушкина. На храмовом кладбище находились захоронения по крайней мере 35-ти пушкинских родственников. Сам поэт в июле 1827 года тоже посетил Михайловскую мызу (так называлась эта усадьба), и здесь у него возникла мысль написать исторический роман, который известен под названием «Арап Петра Великого». Весьма интересно начавшись, роман, к сожалению, остался неоконченным.
Благополучие Михайловской мызы закончилось после октябрьского переворота. А спустя 20 лет, в марте 1938 года, Михайловская церковь была закрыта и стала использоваться под клуб. Позже в ней находилась шиномонтажная мастерская. В годы Великой Отечественной войны здание храма было разрушено, а руины разобраны на камень. Такая же горькая участь постигла и церковное кладбище: в послевоенные годы надгробными плитами Михайловского погоста замостили пешеходные дорожки в воинской части, разместившейся в бывшей усадьбе.
12 августа 1925 года настоятель Михайловского храма протоиерей Михаил Феодорович Лавров, которому шёл уже 66-й год, был арестован Кингисеппским ГПУ по обвинению в укрывательстве эстонских шпионов, которое заключалось в том, что он якобы предоставлял ночлег лицам, подозреваемым в шпионаже в пользу эстонской контрразведки при посещении ими СССР. Виновным себя отец Михаил не признал и на допросе показал, что никто из нелегально переходивших границу из Эстонии в СССР у него не останавливался. Тем не менее 29 апреля 1926 года Особым совещанием при Коллегии ОГПУ на основании статьи 15 55) и I части статьи 66 56) Уголовного кодекса РСФСР от 1922 года он был лишён права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, означенных губерниях и погрангуберниях, с выбором определённого места жительства сроком на 3 года. 14 мая 1926 года он был отправлен на жительство в Тверь. 24 марта 1928 года, согласно решению судебного заседания Коллегии ОГПУ, срок наказания был по амнистии сокращён на одну четверть 57). Так не обошлось без «эстонского следа» и в судьбе нашего прадеда.
Дальнейшая судьба протоиерея Михаила Феодоровича Лаврова нам, к сожалению, неизвестна. Наши поиски позволили только выяснить дату и место его кончины: 9 октября 1933 года, село Ушаки́ Тосненского района Ленинградской области. Можно предполагать, что в последние годы жизни он служил в Никольском храме села Ушаки и был погребён на храмовом кладбище. Супруга его, Лидия Ивановна, умерла в 1942 году в блокадном Ленинграде.
Происхождение рода Лавровых
Раз уж мы в предыдущей главе коснулись судьбы нашего прадеда протоиерея Михаила Феодоровича Лаврова, то не помешало бы рассказать о происхождении рода Лавровых. До недавнего времени мы ничего об этом не знали. Нам было известно только, что Михаил Лавров учился в Новгородской духовной семинарии – следовательно, должен был жить где-то в Новгородской губернии. К сожалению, в послужных списках священнослужителей не указывались ни место их рождения, ни имена родителей – только лишь, что они происходят «из духовного звания». Возможно, для нас так и осталось бы загадкой: откуда взялись Лавровы? – если бы в мае 2018 года нам в руки не попало 2-е издание «Санкт-Петербургского мартиролога». Пять строк, посвящённых отцу Михаилу, содержали то, о чём мы даже не подозревали: о его осуждении органами ОГПУ в 1926 году (об этом мы писали в предыдущей главе). И там же было указано, что он родился в «г. Устюжны». Мы обратились в Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области и ознакомились с делом отца Михаила. В анкете арестованного он сам указал, что родился в Устюжне.
Надо сказать, у нас уже были подозрения, что Устюжна имеет отношение к Лавровым, поскольку восприемницей при крещении одного из детей Михаила Феодоровича, когда он служил в Михайло-Архангельском храме села У́досол 58), была «города Устюжна городская акушерка Евдокия Феодорова Лаврова» 59). С какой стати поехала бы акушерка из Устюжны в такую даль (расстояние от Устюжны до Удосола – около 600 километров), если бы не состояла в родстве с нашими Лавровыми?
Увеличить
Устюжна. Вид от Торговой площади
на мост через речку Ворожу
и Благовещенский храм.
9 мая 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Устюжна. Скульптурная композиция,
изображающая персонажей
гоголевского «Ревизора».
Лето 2022 г.
Фото М. А. Мининой
Устюжна нам была уже знакома: каждый год мы проезжали мимо неё, когда весной путешествовали на машине из Северодвинска в Петербург, а осенью обратно. Сейчас это районный центр Вологодской области, а в прежнее время – уездный город в Новгородской губернии. Следует заметить, что Новгородская губерния в 1775–1892 годах не образовывала самостоятельной епархии, а входила в Санкт-Петербургскую епархию, и правящий архиерей именовался Новгородским и Санкт-Петербургским. Поэтому выпускников Новгородской духовной семинарии распределяли как по Новгородской губернии, так и по Санкт-Петербургской.
Этот небольшой городок знаменит тем, что по преданию в нём разворачиваются события, описанные Н. В. Гоголем в комедии «Ревизор». Однажды Устюжну посетил некий господин, которого местные чиновники приняли за важную столичную персону. Этот случай стал известен А. С. Пушкину, который рассказал о нём Гоголю и подвигнул его к написанию комедии.
В январе 2014 года мы впервые побывали в Устюжне. Стояла морозная солнечная погода. Город нам понравился своей уютностью, русской провинциальностью, величественными храмами, и впоследствии нас постоянно туда тянуло. Теперь, когда мы узнали, что наши корни происходят из этих мест, нам стало понятно – почему.
Увеличить
Устюжна. Собор Рождества Пресвятой
Богородицы, в котором в настоящее
время размещается
Устюженский краеведческий музей.
17 мая 2019 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В мае 2019 года мы уже целенаправленно поехали в Устюжну, с надеждой узнать хоть что-нибудь о наших Лавровых, однако не очень рассчитывая на успех. Мы обратились в архив Устюженского краеведческого музея. То, что нам открылось, превысило все наши ожидания. Устюжна раньше была богатым купеческим городом и, как это бывало в таких городах, имела множество храмов. Нам принесли документы по этим храмам. С какого из них начать? Мы открыли первую попавшуюся «Ревизскую сказку» Устюженской Вознесенской церкви за 1857 год – и сразу же наткнулись на сведения о пономаре Фео́доре Ива́нове Лаврове со всей его семьёй. Просматривая в течение трёх дней документ за документом, мы смогли проследить род Лавровых в Устюжне и её округе вглубь более чем на два века. А упомянутая выше устюженская городская акушерка Евдокия Феодоровна оказалась незамужней старшей сестрой протоиерея Михаила Лаврова.
В архивных документах до 1842 года у большинства церковнослужителей фамилии не были указаны – просто пономарь Феодор Ива́нов, пономарь Иван Фео́доров… И только в формулярных ведомостях за 1842 год мы впервые увидели фамилию Лавров у нашего пономаря Феодора Ива́нова 60). И не только у него: тогда же появились фамилии и у других ранее «бесфамильных» церковнослужителей. Так для нас и осталось невыясненным: то ли в эти годы начали присваивать фамилии всем церковнослужителям, которые до той поры их не имели, то ли фамилии раньше просто не указывались в документах; скорее – первое. Также нам пока неизвестно, почему наши родные стали именоваться Лавровыми. Никого с именем Лавр в нашем роду мы не нашли, и никакого отношения к какому-либо храму во имя мучеников Флора и Лавра или к какому-либо селению с названием типа Лаврово не прослеживается. Но, конечно, всех поколений родных и мест их обитания и служения мы знать не можем. Одно несомненно: издревле род Лавровых относился к духовному званию, состоял из служителей церкви.
Увеличить
Устюжна. Здание бывшего
уездного духовного училища.
17 мая 2019 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Устюжна. Церковь Вознесения
Господня «на всполье».
УКМ. Ф. 4. Оп. 1. Кор. 11. Д. 2(21)
Коренными жителями самой Устюжны Лавровы не были: до начала XIX века они жили в селе Большое Во́сное Устюженского уезда в 20 километрах к юго-западу от уездного центра и служили дьячками в Троицкой церкви этого села. Самый «древний», кого мы обнаружили в послужных списках XVIII века – дьячок Матфей, наш пра-пра-пра-пра-прадед. Затем – его сын Феодор Матфеев. Сын Феодора Иоанн, также уроженец Большого Восного, в 1814 году по окончании 2 класса Устюженского уездного духовного училища 61) определён пономарём церкви Вознесения Господня «на всполье» (в то время окраина Устюжны) 62), в которой и прослужил всю свою недолгую 40-летнюю жизнь. Его дети были уже уроженцами Устюжны. Старший сын, Феодор Иванович, наш прапрадед, – тот самый, который первым стал упоминаться с фамилией Лавров, – в 15-летнем возрасте был определён пономарём Вознесенской церкви на место своего умершего отца. Феодор был первым из этой ветви (по крайней мере, в обозримой глубине времени), кто получил священный сан. В 1880 году в 58-летнем возрасте он был рукоположен во диакона к устюженской церкви Казанской иконы Божией Матери, где служил дьячком ещё с 1863 года, а спустя 10 лет, в 1890 году, рукоположен в сан священника к церкви Святой Живоначальной Троицы бывшей Синозерской пу́стыни Устюженского уезда Новгородской губернии. Недолго, однако, довелось ему прослужить священником: спустя 4 года, 28 мая 1894 года, он скончался – по-видимому, на родине в Устюжне, поскольку в метрической книге Синозерской пустыни запись о его кончине отсутствует.
В архивных документах имеются сведения о семерых детях Феодора Ивановича Лаврова. Все они родились в Устюжне. Двое из пяти его сыновей, окончив Новгородскую духовную семинарию, стали священниками, в том числе самый младший из детей – Михаил – наш прадед; трое сыновей стали учителями.
Увеличить
Синозерская пустынь на берегу
Синичьего озера. Слева – храм
в честь апостолов Петра и Павла.
15 мая 2022 г. Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Дом, стоящий на месте приходской
школы при бывшей Синозерской пустыни.
2 августа 2020 г. Фото Н. А. Андрущенко
Летом 2020 года мы побывали в бывшей Синозерской пустыни, и даже сподобились спеть литургию в единственном пока действующем Петропавловском храме. Все строения пустыни деревянные. Несмотря на небольшую удалённость от районного центра Чагоды – 36 километров, – добирались мы на машине около полутора часов: лесная дорога сплошь усыпана ямами и буграми, и только в сухое время года проходима для легковых автомобилей. Сквозь зелёную стену леса просвечивает живописное Синичье озеро с неподвижной прозрачной водой. По обочинам, по самой кромке дороги, росло множество грибов, в основном – маслят. При подъезде к пустыни, граничащей с маленькой деревней, нас встретил необычный для северных краев обитатель, вернее, обитательница – чёрная гусыня.
Рядом с пустынью стоит заброшенное деревянное здание. Как нам рассказал один местный житель, раньше здесь находилась приходская школа. Согласно Новгородским епархиальным ведомостям, основал её и учительствовал в ней священник Феодор Иванович Лавров. 15 февраля 1893 года ему была объявлена благодарность Епархиального начальства «за устройство отдельного школьного помещения и безвозмездные труды в открытой им школе» 63). По словам того же местного жителя, в советское время здание школы почему-то разобрали и на его месте из этих же брёвен построили клуб. Впоследствии в этом здании была почта, а затем – жилой дом.
В настоящее время пустынь восстанавливается, в ней регулярно совершаются церковные службы. Мощи основателя пустыни, преподобномученика Евфросина Синозерского, пока пребывают в Казанском храме города Устюжны.
Увеличить
Рака с мощами
преподобномученика
Евфросина Синозерского
в устюженском храме
в честь Казанской
иконы Божией Матери.
9 мая 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Устюжна. Храм в честь Казанской иконы Божией Матери.
15-17 мая 2019 г. Фото Н. А. Андрущенко
Церковь в честь Казанской иконы Божией Матери в течение многих десятилетий советского времени была единственным действующим храмом Устюжны. Её внешний и внутренний вид впечатляют. Фрески, украшающие интерьер храма, являются шедевром русского искусства. За церковью простирается обширное кладбище, где имеются захоронения Лавровых, Яковцевских, Соболевых… Есть могилы с этими фамилиями и на втором устюженском кладбище, называемом Васильевским.
Яковцевские тоже являются нам родственниками: супругой нашего пра-пра-прадеда Иоанна Феодорова, пономаря устюженского Вознесенского храма, была Феодосия Феодоровна, дочь Феодора Григорьевича, священника церкви Знамения Пресвятой Богородицы села Яковцево Устюженского уезда, что в 35 километрах к югу от уездного центра. В XIX веке село было переименовано в Николу – очевидно, по Никольскому приделу храма. Дети отца Феодора получили фамилию Яковцевские – по прежнему названию села.
Увеличить
Большое Восное.
Развалины Троицкого храма
Увеличить
Никола (бывшее Яковцево).
Развалины Знаменского храма
8-10 мая 2021 г. Фото Н. А. Андрущенко
Весной 2021 года мы посетили родовые места Лавровых: Большое Восное, Яковцево (Николу), Пестово, Даниловское. Каменный Троицкий храм в Большом Восном когда-то радовал прихожан величием и красотой; кроме главного Троицкого он имел ещё несколько приделов. По рассказам старожилов, в советское время его здание было перестроено под восьмилетнюю школу, существовавшую до 1989 года. В настоящее время храм находится в удручающем состоянии, внутри него растут высокие деревья. Не лучше восновского выглядит и Знаменский храм в Яковцево (Николе). При советской власти в церковном здании был устроен сыроваренный завод. До сих пор через оконные проёмы можно видеть внутри храма брошенные заводские агрегаты.
Увеличить
Протоиерей Пётр
Феодорович Лавров
Увеличить
Вид с моста через реку Мологу
Пестово. Покровский храм. 10 мая 2021 г. Фото Н. А. Андрущенко
Старший брат прадеда Михаила Феодоровича, протоиерей Пётр Феодорович Лавров, в течение 50-ти лет (с 1878 по 1928 год) служил в Покровском храме погоста Покров-Молога Устюженского уезда (ныне это микрорайон города Пестово в Новгородской области). В советское время храм был закрыт, во время войны использовался как складское помещение, потом постепенно разрушался. В настоящее время храм восстановлен, в нём регулярно совершаются богослужения. Прямо за алтарём – могила протоиерея Петра Лаврова и его дочери Анны Петровны – супруги репрессированного священника Сергея Ивановича Нименского.
Увеличить
Поклонный крест
на месте
Спасской церкви
Увеличить
Усадебный дом Батюшковых
Даниловское. 11 мая 2021 г. Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Даниловское.
Спасская церковь
В 13 километрах от Устюжны, по дороге к Яковцеву (Николе), находится посёлок Даниловское с усадьбой дворян Батюшковых, самым известным представителем которых является поэт Константин Николаевич Батюшков. В усадьбе стояла каменная Спасская (Спаса Нерукотворного Образа) церковь, в которой с 1908 по 1929 год служил один из сыновей протоиерея Петра – иерей Сергий: Сергей Петрович Лавров. Спасская церковь была закрыта 20 февраля 1936 года, а затем разобрана на кирпичи для строительства нового гаража. В настоящее время на месте храма стоит поклонный крест. Отец Сергий скончался в Пестово 14 июля 1936 года 64). Могилу его на кладбище у Покровского храма мы не нашли.
Увеличить
Никольский храм в селе Никольское.
Фото 1925 г. из архива
Российского Этнографического музея
Увеличить
Фундамент Никольского храма и терри-
тория бывшего храмового кладбища.
13 июня 2017 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Фамилию Соболевых мы тоже упомянули не случайно. Дело в том, что наш прадед Михаил Феодорович Лавров взял себе в супруги Лидию Ивановну Соболеву, дочь священника Иоанна Иоанновича Соболева 65), настоятеля Никольского храма в селе Никольском, или «Плитная ломка», Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губернии (ныне – город Никольское Тосненского района Ленинградской области). Откуда происходит иерей Иоанн Соболев, нам пока не удалось выяснить, известно только, что отец его Иоанн был дьячком. Нельзя исключать того, что и эта ветвь имеет отношение к Устюженскому уезду, например – к деревне Соболево, что в 4 километрах к востоку от Устюжны.
* * *
Увеличить
о. Михаил с матушкой
Лидией и четырьмя
младшими детьми
в Удосоле, вероятно,
на крыльце священ-
нического дома.
Слева – неизвестная
дама. Начало 1900-х гг.
Увеличить
Деревянное здание бывшего
Никольского двухклассного училища.
Фото 1925 г. из архива
Российского Этнографического музея
Хочется ещё раз, поупорядоченнее, рассказать о нашем прадеде Михаиле Феодоровиче Лаврове. Родился он в Устюжне в 1859 году, накануне Михайлова дня. По окончании сначала Устюженского духовного училища, а затем Новгородской духовной семинарии, восемь лет работал учителем в Петербургской губернии: вначале недолго в Прусынском сельском училище 66), затем – в уже упомянутом селе Никольском Шлиссельбургского уезда, в двухклассном училище Министерства народного просвещения 67). В 1885 году венчался с Лидией Ивановной Соболевой – дочерью настоятеля Никольского храма села Никольское Иоанна Иоанновича Соболева. Первые четверо детей в семье Лавровых родились в Никольском: Владимир и Александр (наш дед) – будущие священники; Пётр – будущий учитель, и Михаил, умерший в восьмилетнем возрасте. Александр родился 28 августа (10 сентября н. ст.) 1887 года.
Увеличить
Удосол. Храм Архангела Михаила.
1925 г. Фото Ф. М. Морозова.
ИИМК РАН. Научный архив.
Фотоотдел. О.68-39
Увеличить
Удосолово.
Развалины храма Архангела Михаила.
24 мая 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
18 августа 1891 года Михаил Феодорович был рукоположен в сан священника и направлен на служение в Ямбургский уезд Петербургской губернии, в село У́досол 68), в храм Архистратига Божия Михаила, где прослужил 24 года. Был награждён саном протоиерея, а также государственными наградами: орденами св. Анны 3-й и 2-й степеней. В течение 15 лет был благочинным 2-го благочиннического округа Ямбургского уезда. В Удосоле у отца Михаила родились ещё четверо детей: сыновья Феодор и Иоанн, погибшие на фронте в Первую мировую войну, и дочери Елена и Анна, ставшие учительницами. Все сыновья отца Михаила (кроме умершего в детстве) окончили Санкт-Петербургскую духовную семинарию, а обе дочери – Санкт-Петербургское Исидоровское епархиальное женское училище для девиц духовного звания 69).
Удосолово мы посещали в сентябре 2012-го и в мае 2022-го. Разрушавшийся в течение долгих лет запустения храм в течение последнего десятилетия пришёл в ещё худшее состояние: теперь он стоит не только без кровли и окон, но и без большей части северной стены; внутри него – целая роща лиственных деревьев. А где находился (или, может быть, ещё находится) дом священника? Две старейшие местные жительницы указали нам это место. Большой, добротный деревянный дом стоял недалеко от храма, к северо-западу от него. Вероятно, сфотографирована семья отца Михаила на крыльце именно этого дома. В советское время в нём был устроен клуб. Примерно в конце 1960-х – начале 1970-х бывший священнический дом сгорел. Тогда клуб перевели в здание храма, где он, видимо, просуществовал до конца советского времени.
Увеличить
Благовещенская церковь
села Большое Кузьмино.
Фото 1930-х гг.
из фототеки КГИОП
Увеличить
Ушаки́.
Никольский храм.
7 сентября 2019 г.
Фото
Н. А. Андрущенко
В сентябре 1915 года отец Михаил был перемещён к Благовещенской церкви села Большое Кузьмино 70) Царскосельского уезда. А с 1920 года он служил снова в Ямбургском уезде, и снова в Михайло-Архангельском храме, только уже не в Удосоле, а в селе Новопятницкое, что по сути – окраина Ямбурга. Как мы уже писали в предыдущей главе, репрессии настигли протоиерея Михаила во время его служения в Новопятницком. После отбывания ссылки в Твери, последние годы жизни (1929–1933) наш прадед предположительно провёл в селе Ушаки́ Тосненского района Ленинградской области, где, скорее всего, служил в храме святителя Николая. Его внучка Кира, будучи в те годы ребёнком, бывая на богослужениях, любила причащаться Святых Христовых Тайн из дедушкиных рук, а её старший двоюродный брат Федя – внук отца Михаила – очень любил звонить в церковные колокола. Федя был живым и резвым мальчиком, и по мальчишескому озорству иногда дёргал Киру за волосы. Отец Михаил заступался за неё: «Зачем обижаешь маленькую девочку?» Несмотря на Федины проказы, Кира смотрела на брата с почтением. У неё на всю жизнь остались добрые о нём воспоминания: «Хороший был парень, умный, даровитый, любую науку, любое дело схватывал на лету…»
Умер отец Михаил, согласно справке о смерти, в 1933 году, 9 октября. Посетив Ушаки осенью 2019 года, мы попытались найти его могилу на кладбище у Никольского храма. Но, к сожалению, наши поиски не увенчались успехом.
Эмиграция
Увеличить
Милий Андреевич
Боротинский.
1911 г.
Дедушка Александр Михайлович Лавров стал священником в роковом 1917 году, когда никто ещё не ожидал грядущей на Россию катастрофы. Венчались они с бабушкой 30 июня 1917 года в селе Заклинье Лужского уезда Петроградской губернии (теперь это Струго-Красненский район Псковской области). Там в Покровском храме 71) служил священником бабушкин зять – муж сестры, Анны Андреевны – Милий Андреевич Боротинский. Там же тогда жила и овдовевшая бабушкина мама Евдокия Викторовна Абрютина 72) с тремя младшими детьми: Александром, Еленой и Павлом. 10 июля 1917 года в Свято-Духовской церкви Александро-Невской лавры дедушка был рукоположен во священника архиепископом Петроградским и Гдовским Вениамином (Казанским), будущим священномучеником.
Увеличить
Храм Рождества Христова
в бывшем Пашском погосте
(ныне – деревня Надкопа́нье
Волховского района).
23 июня 2008 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Как познакомились бабушка с дедушкой? К сожалению, я не запомнила подробностей бабушкиного рассказа об этом. Кажется, дело было так. Александр Михайлович Лавров, работавший в то время учителем в Луге, приехал навестить своего друга в Заклинье – скорее всего, отца Милия, – и там же находилась Мария Андреевна Абрютина в гостях у своих родных. Вскоре Александр Михайлович обратился за благословением на брак к будущей тёще. Евдокия Викторовна дала согласие с условием, что зять станет священником (как мы уже писали, дедушка имел семинарское образование). Дело в том, что Христорождественский приход, где прошли 19 лет жизни Евдокии Викторовни, был обеспеченным: прихожанами и благотворителями его были богатые помещики и купцы, а кроме того, Пашский погост имел удачное местоположение: вблизи таких важных путей сообщения, как Ладожские каналы и Архангелогородский тракт. И священники в результате жили безбедно 73). Не знала тогда Евдокия Викторовна, что спустя считанные месяцы служители Церкви в России станут изгоями…
Увеличить
Щеглово. Тренажёрная площадка,
устроенная на месте Троицкого храма,
на территории Щегловской средней
общеобразовательной школы.
12 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Щеглово. Храм в честь иконы
Божией Матери «Нечаянная Радость»,
устроенный в подклете
усадебного дома баронов Медем.
26 июня 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Первым местом служения отца Александра был Троицкий храм села Щеглово 74) Шлиссельбургского уезда Петроградской губернии (ныне – Всеволожский район Ленинградской области). При церкви действовали две школы (так же, как и храм, деревянные): двухэтажная второклассная женская учительская 75), и одноэтажная одноклассная церковно-приходская 76). В этих двух школах отец Александр стал заведующим и законоучителем. Проживала семья священника в здании второклассной школы.
В Щеглово находилась усадьба, принадлежавшая барону Михаилу Михайловичу фон Ме́дему, немцу по происхождению: барский дом и большой парк, в котором молодая чета Лавровых нередко прогуливалась. До сих пор в этом парке, а также рядом с фундаментом бывшего храма, возвышаются вековые ели и липы. Ныне заброшенные парковые пруды, глубоко спрятанные в густых зарослях, молчаливо хранят память о прошлом и свидетельствуют о былой живописности этой усадьбы.
С хозяевами имения отец Александр и матушка Мария вели знакомство: захаживали в гости в дом баронов, вели беседы за чашечкой кофе, играли в преферанс – в то время очень распространённую игру среди образованной части населения. Больше приходилось общаться с баронессой Софьей Михайловной: барон в основном отсутствовал по делам службы.
Увеличить
Заклинье. Покровский храм.
По-видимому, 1914 г.
Фото, предположительно,
П. П. Покрышкина.
ИИМК РАН. Научный архив.
Фотоотдел. Q.779-3
Увеличить
Бывший Заклинский погост.
Поклонный крест на остатках
фундамента Покровского храма.
2 октября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Через год после того, как грянула октябрьская революция, Лавровы перебрались в вышеупомянутое Заклинье 77). Дедушка стал служить в Покровском храме, а куда при этом делись Боротинские – отец Милий с матушкой Анной, – нам так и не удалось выяснить. Евдокия Викторовна Абрютина работала при храме просфорней, а старший из троих её младших детей, Александр, одно время исполнял обязанности псаломщика.
Меньше года прожили Лавровы в этом селе. Время было тревожное, исполненное всяческих лишений. Однажды Мария Андреевна везла откуда-то в Заклинье муку. Она была нужна не только для пропитания семьи, но и для выпекания просфор, необходимых при служении Литургии. А в то время шла борьба советских властей со спекуляцией, и совершались облавы на спекулянтов, а заодно и на всех подозрительных. Молодую женщину с мукой отнесли к разряду «подозрительных». Её заловил патруль, отвёл к какому-то коменданту. Мария Андреевна «прикинулась валенком»: мол, ничего не знаю ни о каких запретах, мука необходима для многочисленной семьи. А о церковных нуждах в те времена лучше было помалкивать. К счастью, комендант оказался не злым. «Надо бы Вас арестовать, – говорит, – да уж больно Вы молоды» (бабушке в то время было 22 года, а выглядела она моложе своих лет). И отпустил Марию Андреевну.
Шла гражданская война. 13 мая 1919 года от границ Эстонии к Петрограду началось наступление белогвардейского Северного корпуса 78) под командованием генерала А. П. Родзянко. 15 июня отец Александр Лавров был утверждён в должности полкового священника 2-го Ревельского пехотного полка Отдельного корпуса Северной армии, которую к этому времени уже возглавлял генерал Н. Н. Юденич 79). 1 августа красные перешли в контрнаступление, войска Северо-Западной армии вынуждены были отступить. 28 сентября на псковско-лужском направлении началось новое наступление Северо-Западной армии. 20 октября её войска были уже на подступах к Петрограду. Однако на следующий день началось контрнаступление Красной армии, и к середине ноября Северо-Западная армия была оттеснена к границе с Эстонией. Так наши родные оказались за пределами России.
Увеличить
Гефсиманский скит Пюхтицкого монастыря.
Фото 1929 г.
Eesti Rahva Muuseum, ERM Fk 1523:2670
Увеличить
Памятник жертвам
эпидемии тифа
на кладбище
Пюхтицкого монастыря.
18 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Первым пристанищем на эстонской земле для бабушки с дедушкой был Гефсиманский скит Пюхтицкого монастыря 80). Северо-Западная армия, встретив враждебное, и порой даже зверское отношение эстонцев, распалась. Среди солдат и офицеров начался повальный тиф. Монахини Пюхтицкого монастыря и Гефсиманского скита предоставили помещения для больных. Отец Александр и матушка Мария ухаживали за ними. Одновременно с тифом свирепствовал и страшный грипп «испанка», уносивший многие жизни. Наши Лавровы тоже переболели сначала тифом, потом «испанкой». Матушка уже почти поправилась, а батюшка умирал от «испанки». Он лежал без сознания и уже похолодел, на лбу выступил холодный пот. Мария Андреевна сидела над ним и плакала. Вдруг отец Александр очнулся и попросил горячего чаю. Матушка Мария побежала за чаем. Батюшка залпом выпил целую кружку – и с этого момента стал поправляться.
Бабушка рассказывала, что лежавшим в сильном жару людям приносило некоторое облегчение прикосновение к их раскалённому лбу её нежной прохладной руки. Они часто просили её положить руку им на лоб. В молодости у бабушки всегда были холодные руки, и когда они с дедушкой куда-нибудь шли зимой, то постоянно менялись рукавицами: дедушка давал ей свои, тёплые, и пока они грели руки его супруги, он грел её холодные рукавички. А когда бабушка стала уже моей бабушкой, то она грела мои рукавички, потому что мои руки были всегда холодными, а её – тёплыми.
Александр Михайлович (≈34 года)
и Мария Андреевна (≈25 лет) Лавровы.
Не позднее февраля 1922 г.
ERA. Ф. 1. Оп. 1. Д. 8388. Л. 99, 100
Бабушка с дедушкой были скитальцами на этой земле. Сколько времени они пробыли в Гефсимании, мы точно не знаем. Два года дедушка был без места, и его семья – почти без средств к существованию, ощущая всю тяжесть положения эмигрантов. Чтобы добыть кусок хлеба, дедушке, как и многим «иноземцам», оказавшимся в Эстонии, приходилось работать на лесоповале.
Увеличить
Вид на Криушскую церковь с реки Наровы.
Фото около 1935 г. с сайта narova.eu
13 ноября 1921 года отец Александр был избран на должность псаломщика и регента церкви во имя святого благоверного князя Александра Невского села Кри́уши на правом берегу реки Наровы. Интересное впечатление от встречи с ним, состоявшейся в Криушах летом 1922 года, отразилось в статье одного путешественника по Принаровью, опубликованной в Ревельской газете «Жизнь»: «Входит в комнату среднего роста крепкий человек, с красивым, смуглым, сильно загорелым лицом. Небольшие чёрные вьющиеся волосы и бородка… Большие, красивые чёрные глаза, зорко и пристально смотрящие на собеседника; высокий лоб, энергичное выражение лица. Но какая-то не то грусть, не то тоска или мука, а может быть усталость, в красивых глазах. Странный такой костюм – старый английский френч, чёрные, в заплатах, шаровары и на ногах – поршни. В руках старая, военная фуражка… О современном положении, о пережитом, о всех трудностях жизни, говорит так, что чувствуется, что человек устал, страшно устал, и хочется ему почерпнуть новую силу, веру и надежду на лучшее, бодрость на дальнейшую борьбу – в словах и своих, и собеседника. Это – беженец, священник без места, на должности псаломщика. Работает по сплаву, пилке дров, и вообще берётся за всякую работу, какая есть» 81).
Наконец, 18 января 1925 года дедушка смог получить место священника в храме Казанской иконы Божией Матери села Низы на левом берегу реки Плюссы – притоке Наровы. В то время Наровское правобережье – полоса примерно в 10 км шириной – принадлежало Эстонии, бывшей с 1920 по 1940 год самостоятельным буржуазным государством. Население правобережья было, понятно, русским. Хотя и левобережье, и Причудье, особенно северное, тоже в основном населены русскими.
В Низовский Казанский храм дедушка был назначен на место умершего 16 (29) ноября 1924 года протоиерея Николая Ивановича Лаврова, тоже эмигранта. В метрической записи о смерти отца Николая он значится как настоятель Ямбургской кладбищенской церкви в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость»: служение в Эстонии священниками-эмигрантами рассматривалось как временное явление, до освобождения России от большевиков. Был ли отец Николай родственником отцу Александру, мы пока не выяснили. В 2021 году, посетив кладбище в Ивангороде, мы нашли могилу протоиерея Николая, а также умершей за две недели до него его супруги Елены Павловны и их сына Павлина († 1933). Также и на Ямбургском (Кингисеппском) кладбище, рядом со Скорбященском храмом, есть группа захоронений Лавровых.
Жизнь в эмиграции была настолько тяжёлой, что в 1929 году дедушка с бабушкой серьёзно думали уехать из Эстонии. По воспоминаниям папы, который тогда ещё не родился, и которому об этом рассказывали родители, для русских эмигрантов, желающих перебраться в Америку, готовился специальный пароход. 13 апреля газета «Старый Нарвский листок» писала: «Священник Низовской церкви о. Александр Лавров назначен митрополитом Платоном священником русской православной церкви в г. Денвер, в штате Колорадо, в Америке. О. Александр собирается скоро покинуть Эстонию». Но отъезд Лавровых по каким-то причинам не состоялся, чему мы очень рады. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что семья ждала рождения сына.
Увеличить
Удостоверение личности
А. М. Лаврова
от 29 августа 1932 г.
ERA. Ф. 14. Оп. 14. Д. 275
Дедушка был принципиальным человеком, никогда не скрывал своих взглядов и убеждений. И это нередко отрицательно сказывалось на жизни его и его семьи. Несколько раз он обращался в Министерство судопроизводства и внутренних дел за получением эстонского гражданства, но получал отказ: в его личном деле содержалась следующая характеристика (на эстонском языке), составленная Политической полицией: «Священник прихода Низы (Вирумаа), монархист. С удовольствием видел бы большую и неразделимую Россию. Церковные службы ведёт по старому календарю, критически настроен против тех священников, которые ведут службы по новому стилю. Службы, ведущиеся по новому стилю, насмешливо называет “эстонскими службами”, являющимися неприемлемыми для русского народа. Рассматривает существование Эстонского государства как временное явление» 82). Понятно, что его прошения о предоставлении гражданства оставлялись без удовлетворения. Только в 1933 году, когда он смог заручиться поддержкой двух членов Государственного собрания (Riigikogu) – Йоханнеса Яниса и Адама Бахмана, – дело приняло другой оборот, и на его характеристике появилось примечание: «Согласно собранным в Нарве дополнительным сведениям, А. Лавров изменил свои политические взгляды. В последнее время он выступает лояльно по отношению к Эстонскому государству и даже поддерживает проведение праздников по новому стилю» 83). Семье Лавровых удалось, наконец, стать законными гражданами Эстонии – спустя 14 лет после начала эмиграции.
Папины братья
Когда бабушка с сыном Никитой (моим будущим папой) жили в Муствеэ на Тартуской улице у женщины-эстонки, к ней однажды пришёл то ли родственник, то ли знакомый – молодой человек. Папы дома не было, но на несколько минут он зашёл в дом и снова вышел. Молодой человек под большим впечатлением спросил, не брат ли заходивший в дом юноша Владимиру Лаврову, с которым молодой человек до войны вместе учился в Тарту – так поразило его сходство моего папы с бывшим его соучеником. Действительно, у папы был старший брат – Владимир Александрович Лавров, пропавший без вести во время Великой Отечественной войны (подробнее об этом мы пишем во 2-й части книги).
Увеличить
Владимир Лавров
в день 2-летия.
14 июля 1923 г.
Увеличить
Никольский храм
в деревне Яама.
8 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Володя – первый из бабушкиных сыновей. Родился он ещё до получения отцом Александром места в Кри́ушах, 14 июля 1921 года, за две недели до своего дня Ангела – святого равноапостольного князя Владимира. Новорождённый был крещён в Никольской церкви деревни Яама, расположенной в трёх километрах от Гефсиманского скита и в девяти километрах от Сыренца (Васкнарвы) 84). Его крёстной была Евгения Григорьевна Чижикова, жена будущего нарвского лесопромышленника Василия Николаевича Чижикова. Впоследствии семью Лавровых и семью Чижиковых связывали добрые приятельские отношения. Лавровы нередко посещали их в Нарве, и даже одну зиму, 1937–38 годов, Мария Андреевна с младшими сыновьями прожила у них в домике дворника.
Вторым в семье Лавровых был сын Михаил, про которого люди – деревенские жители – говорили, что он не жилец на земле. Мишенька умер в трёхлетнем возрасте от стрептококковой ангины (не было тогда антибиотиков). Бабушка рассказывала, что даже умирая, он не капризничал, а всё потихоньку играл – наверно, его ангел простирал над ним свои крылья. Третий сын – Никита, мой папа. И четвёртый – Котик, Константин, утонувший в восьмилетнем возрасте в реке Нарове.
Миша родился в Нарве 14 ноября 1923 года, за неделю до Михайлова дня, когда Лавровы жили ещё в Криушах, но бо́льшую часть своей коротенькой жизни провёл в Низах. Крещён он был в Нарвской Братской Свято-Владимирской церкви – той самой, где с 1908 по 1913 год служил псаломщиком его дядя, Владимир Михайлович Лавров, о котором мы подробно писали в главе «За Христа пострадавшие». Крёстной новорождённого была свояченица Владимира Михайловича – сестра его жены, Александра Марковна Бу́тель-Подлобная.
Увеличить
Ивангород. Никольская,
за ней Знаменская церковь.
Вид со стороны Наровы.
Фото до 1906 г.
Увеличить
Ивангород.
Поклонный крест
и часовня
(ныне несуществующие)
на месте Знаменской
и Никольской церквей.
На заднем плане –
Ивангородская
и Нарвская крепости.
17 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Ивангород.
Композиция «Ивангородские ворота»
рядом с местом, где стояли храмы.
15 августа 2022 г.
Фото с видеорегистратора
Миша прожил на этой земле три года, три месяца и три дня. Умер он 17 февраля 1927 года. Папа мой, Никита, Мишу не застал: родился уже после его кончины. Помнит, как посещали с родителями могилку братика в Нарве, помнит чугунный могильный крест. В то время Ивангород (эст. Jaanilinn), что на правом берегу Наровы, входил в состав Нарвы и, соответственно, тоже относился к Эстонии. Недалеко от берега на горке стояли рядом две церкви: русская, во имя иконы Божией Матери «Знамение», и Никольская, принадлежавшая эстонскому православному приходу. В ведении Знаменского прихода находилось городское кладбище, на котором и был похоронен младенец Михаил Лавров. Теперь на месте этих храмов – только поклонный крест и маленькая деревянная часовня 85), а кладбище, расположенное в 200 метрах от гостиницы «Витязь», находится в неухоженном состоянии. Могилу младенца Михаила мы на кладбище не нашли: за прошедшие десятилетия надписи на многих крестах стёрлись, и неизвестно теперь, кто покоится под ними.
Так вот случилось, что все могилки папиных братьев оказались утеряны. Один Бог знает, где сложил косточки Володенька, добровольцем вступивший в 1941 году в истребительный батальон. Печальная участь постигла и кладбище у Никольской церкви в Ольгином кресте на правом берегу Наровы, где в 1939 году был погребён младший папин братик, восьмилетний Константин. Это кладбище, и храм, и близлежащая деревня Скарятина Гора были разрушены и сожжены немцами при их отступлении во время Великой Отечественной войны.
Но к папиным братьям в нашем повествовании мы ещё вернёмся.
Жизнь в Низах
Увеличить
Начальная школа в Низах.
За ней – Казанская церковь.
Фото не позднее 1922 г.
Virumaa Muuseumid SA, RM F 105:59
В Низах Лавровы прожили около шести лет: с января 1925 года до ноября 1930 года. Место это было низкое и сырое. В один из годов, как вспоминали бабушка и дедушка, там «прокатился» повальный скоротечный туберкулёз, который косил в основном мужчин. Был ли это в самом деле туберкулёз, или какая-то вирусная инфекция, неизвестно. В деревне осталось много осиротевших семей. Жалея бедных вдовиц, отец Александр помогал им в полевых работах. Во время одного из покосов дедушка с силой натянул верёвку, прижимавшую сено, уложенное на телеге. Вдруг верёвка оборвалась, и батюшка с размаху ударился локтевым суставом правой руки о железный обод колеса. На минуту он даже потерял сознание. С тех пор эта рука начала болеть и сохнуть, и он уже не мог быть хорошим работником. Когда впоследствии дедушка писал мелом на школьной доске, он левой рукой поддерживал правую. Эту его особенность запомнили многие его ученики. В апреле 1937 года отец Александр обращался в Тартускую университетскую клинику 86), но прошло слишком много времени со дня травмы, и поправить руку не удалось.
У дедушки почти всю жизнь была ещё проблема с глазом. Когда он был мальчиком (жили они тогда в Удосоле), мама Лидия Ивановна привезла однажды из Петербурга подарки детям. Шуня (так по-домашнему звали Александра), получив от мамы желанный пакет, перевязанный тесёмкой, с детским нетерпением бросился его вскрывать: схватил ножницы, стал разрезать тесёмку, а ножницы сорвались и попали остриём в глаз. Лидия Ивановна при виде этого упала в обморок. Глаза Александр не лишился, но зрение на нём сильно упало и оставалось плохим до конца жизни. Папа даже говорил, что дедушка этим глазом почти не видел.
* * *
В реке Плюссе в летнее время часто купались дети. Она не была такой быстрой, как Нарова. В какой-то из дней плескались на мелководье малыши, в том числе первый сынок Лавровых Володя, а мама его сидела в некотором отдалении на берегу. Вдруг видит Мария Андреевна, что плывёт по реке какое-то бревно – большой вытянутый предмет. Сначала она не очень обратила на это внимание, а потом вдруг осознала, что бревно плывёт против течения. Неожиданно оно повернуло к берегу прямо на детей. Мама в ужасе кинулась к реке и кричит, чтобы дети выходили на берег, а дети почему-то не слышат. Она продолжает бежать, и кричать, и махать руками, а малыши по-прежнему в воде. Но тут, к счастью, «бревно» отвернуло от детей и поплыло своей дорогой. Что это был за зверь? Скорее всего, какая-нибудь выдра.
Была в Низах продуктовая лавка, которой владел торговец Краснов. Однажды четырёхлетний Володя Лавров, играя на улице, услышал от проходивших односельчан, что в лавку привезли колбасу. В бедных семьях колбаса бывала редко и считалась лакомством. Володя направился к лавке. Владелец стоял на крыльце, покуривал самокрутку и беседовал с кем-то из жителей деревни. «Краснов, я слышал, тебе колбасу привезли!» – объявил подошедший Володя. «Да, привезли», – утвердительно ответил Краснов. «Так дай же и мне!» – безапелляционно заявил маленький посетитель. Краснов вошёл в лавку и отрезал Володе кусочек колбасы. А Володя торжественно понёс его маме. Мама удивилась, увидев сына с колбасой. Потом сам Краснов рассказал родителям мальчика этот забавный эпизод из его торговой жизни.
Увеличить
Большие Поля. Храм в честь
Казанской иконы Божией Матери,
перевезённый из села Низы.
17 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Учиться начал Володя, скорее всего, в Низовской 6-летней школе. Ещё в совсем небольшом возрасте был он однажды с другими детьми на рождественском празднике, где устраивалось представление для детей и раздавались небольшие подарки, состоявшие из сладостей. Возможно, это происходило в Нарве, поскольку Низы находились совсем недалеко от неё. Когда Володя вернулся домой, мама спрашивает: «А где же твой подарок?» – «Я подарил его самому лучшему музыканту», – ответил мальчик. «А кто самый лучший?» – «Барабанщик», – сказал впечатлённый игрой барабана Володя.
Увеличить
Интерьер Казанской церкви в Низах.
Фото 1920-х – 1940-х гг.
EAA. Ф. 5466. Оп. 1. Д. 19. Л. 195
Увеличить
Большие Поля. Интерьер
перенесённой Казанской церкви.
17 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Местность, где находилось село Низы, была в 1950-е годы затоплена Нарвским водохранилищем. Не дожидаясь, когда это произойдёт, богобоязненные люди организовали перенос храма в безопасное место близ деревни Большие Поля в Сланцевском районе Ленинградской области. В 2012 году по пути из Эстонии в Петербург мы заезжали в Большие Поля и посетили дедушкин деревянный храм Казанской иконы Божией Матери. Главной его святыней по-прежнему является чудотворная Казанская икона. Храм действующий, но службы в нём совершаются редко.
О́лешница
«Вот моя деревня…»
Увеличить
А́лайыэ (О́лешница). Храм Рождества
Пресвятой Богородицы.
18 июня 2019 г.
Фото Е. Н. Андрущенко
Увеличить
А́лайыэ (О́лешница). Вид на деревню
с церковной колокольни.
21 августа 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Папа мой, Никита Александрович Лавров, родился 3 декабря 1929 года в Нарве и был крещён в Нарвском Воскресенском соборе. Семья Лавровых тогда жила ещё в Низах. В ноябре 1930-го дедушку перевели в деревню О́лешница 87) (ныне – А́лайыэ, эст. Alajõe) на северном берегу Чудского озера, в церковь Рождества Пресвятой Богородицы 88), на место умершего 1 июля того же года священника Григория Васильевича Горского 89).
По приезде Лавровых в Олешницу по деревне пронёсся слух: «К нам прислали батюшку-цыгана». Такое мнение создавалось из-за абсолютно чёрных кудрявых дедушкиных волос. Я дедушку живым никогда не видела, но на некоторых фотографиях он мне очень напоминает нашего великого поэта Пушкина.
Олешница – одна из самых дорогих сердцу страниц в жизни моего папы: там прошли лучшие годы его детства. Ему было 11 месяцев, когда семья переехала в эту деревню. И Ника навсегда полюбил свою Олешницу и свой родной дом. Он помнит одну из первых ночей в тогда ещё новом месте жительства. Ему стало страшно от необычных теней на потолке, и он, заплакав, пальчиком показывал на них маме. Мама, взяв младенца на руки, объяснила, что это тень от иконы Божией Матери. Тень образуется из-за горящей перед иконой лампадки, бояться её не надо, а Божия Матерь их всех охраняет.
В июне 1931 года здесь родился папин брат Котик. Папа помнит этот день. Его, полуторагодовалого, привели посмотреть на новорождённого братика. Но тот не произвёл на Нику впечатления: махонький, не очень «взрачный», несмышлёный; больше удивила его необычная обстановка в комнате: беспорядок, всклокоченные простыни, лежащие тут и там… Но потом Котик стал лучшим Никиным другом, с которым были тесно связаны восемь лет его жизни. Вначале Ника думал, что слово «котик» относится только к его брату, и не знал, что этим словом именуют также котов… Крёстными Котика (полное его имя – Константин) были Судаков – владелец лавки в И́йзаку 90), и супруга лавочника Цыганова из Обхо́ни 91). Папа помнит, как братик, ещё не умея ходить, ползал по расстеленному на полу одеялу. Помнит, как однажды он сам, упав с кровати, вскочил и в ужасе побежал к маме: «Мама, у меня глаза не разбились?» – «Почему разбились?» – удивилась мама. «Они же стеклянные!» – ответил Ника.
Здесь же, в трёхлетнем возрасте, вдохновлённый окружающей его природой, Ника придумал свою первую поэтическую фразу: «Солнышко светит, птички поют, мышки в камешки играют». Игра в камешки была распространённой среди деревенских детей. В неё играли девочки и маленькие мальчики. Камешки носили с собой в карманах. Смысл игры заключался в том, что, подбросив вверх один камешек, нужно успеть той же рукой схватить из разложенных на земле камешков другой, и поймать первый. Если это удастся, переходишь к следующему этапу (схватить с земли два камешка, потом три…), а если не сумеешь – уступаешь свою очередь другому участнику. Вариантов этой игры было много.
* * *
Благодаря рассказам родных, Олешница для меня всегда была чем-то бесконечно близким и добрым, но в то же время уже ушедшим в историю. О том, что мы встретимся с ней в нынешнем XXI веке, мы не мечтали. Но милостью Божией эта встреча состоялась: дорогое, трепетное, священное стало нам доступно.
Увеличить
Серебряные воды Чудского озера.
20 августа 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
А́лайыэ (О́лешница).
Спуск к Чудскому озеру.
22 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Закат на Чудском озере.
22 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Вид на Чудское озеро в сторону Васкнарвы
(бывшего Сыренца). На горизонте –
русский берег.
23 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Берег Чудского озера.
Вид в сторону Муствеэ.
23 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Озеро штормит.
12 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Чудная природа в Олешнице: высокий песчаный берег озера, дюны из мелкого белого песка, сосны, цепляющиеся корнями за береговой склон, красная верба, извилистая черёмуха, молодые дубы, а за всем этим – прекрасное, безграничное, синее Чудское озеро. То оно волнуется, и водяные валы, окаймлённые белыми гребнями, бегут один за другим к берегу – и тогда шум от движения гонимых ветром суровых пенистых волн слышен у самого храма и дома причта; то спокойное и только слегка переливающееся; то нежно-голубое, подёрнутое блестящей жемчужной поволокой от скользящих по его поверхности косых лучей недавно восшедшего или собирающегося на покой солнца; то ослепительно-золотое, отражающее щедро льющийся на него с безоблачного неба солнечный свет; то почти тёмно-синее или даже стальное. Там справа вдалеке – Муствеэ, слева – Сыренец и Россия, а впереди берега не видно. Восходящие от озера токи воздуха часто отгоняют от него кучевые облака, и нередко в окру́ге – грозы и ливни, а в Олешнице – тишина, только вдали на фоне летнего ночного неба – пушистые клубы сине-сиреневых облаков, пронизываемые огненными молниями и вспыхивающие то в одной части, то в другой ослепительным небесным светом.
Иногда в тихие безветренные дни над озером можно видеть миражи: далёкие берега вдруг приближаются, приподнимаются над водой, а порой виднеется даже расположенный на восточном берегу Гдов, до которого по прямой более 30 километров. В папином детстве местные жители в таких случаях говорили: «На озере де́кается», и кто мог – выходили посмотреть на это чудо.
Увеличить
Ложбина между дюнами в Олешнице.
28 мая 2011 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Олешницкий пляж.
18 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Причудские сосны «на курьих ножках».
10 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Северный берег Чудского озера очень красив и живописен. В Сыренце (Васкнарве), что в самом «углу» озера (северо-восточном), берег низкий, прибрежная вода – в густых зарослях тростника, где в последнее время любят гнездиться лебеди. Самый край берега представляет собой гряду гранитных валунов. Бродя по ним, можно видеть мелькающие среди озёрной зелени пары чудных белых птиц. Здесь из озера вытекает река Нарова и несёт свои воды в Финский залив Балтийского моря. Течение Наровы быстрое, и, плывя против него, не сдвигаешься с места. Весной, при таянии снега и чудского льда и подъёме уровня воды, создаётся впечатление, что всё озеро стремится перетечь в реку. Отсюда хорошо виден российский берег Наровы и некоторые строения деревни Скамья. И Сыренец, и Скамья тесно связаны с судьбами наших родных, но об этом – позднее. К западу от Сыренца чудской берег повышается, представляя собой поросшие лесом песчаные дюны. Пожалуй, самой большой высоты они достигают в Ка́рьяма́а (прежнее название – Обхо́нь) и Олешнице. Песчаная приподнятость и чистый подход к воде тянутся до конца северного берега, до поворота береговой линии на юг. Далее снова начинается понижение, и идут заросли тростника и камыша. С высоты олешницких дюн сквозь сосны и кустарники открывается прекрасный вид на озеро. А в уютных междюнных ложбинах, с их разнообразными изгибами и разветвлениями, среди мягких трав, пушистых мхов, серебристых лишайников – своя красота и очарование. Каждый малый клочок земли неповторим.
Между береговой озёрной кромкой и началом дюнного подъёма – полоса песчаного пляжа, обычно довольно широкая. Но бывают периоды, когда она сходит на нет, особенно после обильно-снежной зимы: южные ветры несут чудские воды к северу, и высокие волны заливают пляж, подбираются к дюнам и подмывают их основания, так что даже некоторым соснам, растущим на самом краю, становится не за что цепляться корнями, и они накреняются и падают, склонив свои пышные зелёные кроны к воде.
Увеличить
Река А́лайыги недалеко от устья.
10 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Красоту Олешницы дополняет небольшая спокойная речка А́лайыги (эст. Alajõgi), которая пересекает деревню и, протекая среди дюн, впадает в озеро 92). Алайыги разделяет Олешницу на две части, связанные друг с другом мостом через реку. На нашей памяти один бетонный мост сменил другой. А в папином детстве мост был деревянный. Папа помнит, как в середине 1930-х годов меняли старый мост на новый, тоже деревянный. Дети с интересом смотрели на то, как с помощью лебёдки поднимают здоровенную чугунную «бабу», которая, судя по одной из тогдашних газетных публикаций 93), весила 20 пудов, и затем отпускают. И она всей своей тяжестью падает на торец деревянной сваи и вгоняет её в дно реки. Деревенским ребятам было любопытно наблюдать за этим чудом инженерной техники.
Увеличить
Исток реки А́лайыги.
16 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Осенью 2021 года мы нашли исток Алайыги. По дороге в Пюхтицу, на территории бывшего заповедника Jõuga maastikukaitseala 94), есть лесное озерцо Пиккъярв (эст. Kõnnu Pikkjärv) 95). Продравшись сквозь травяные и кустарниковые заросли, окаймляющие Пиккъярв, мы вышли туда, где из него вытекает малюсенькая речушка с почти неподвижной водой. Спрятанная в высокой прибрежной траве, она едва заметна. Это и есть начало нашей Алайыги. Длина её меньше 30 километров. Сильно петляя и изгибаясь в своём течении среди лесных и луговых просторов, она, наконец, достигает деревни и, попетляв ещё немного, растворяется в необъятных чудских водах. В мае в Олешнице на гребнях речных берегов расцветает кустарниковая черёмуха, радуя праздничной белизной душистых соцветий. Листва на деревьях молодая, нежная. А осенью на склонах этих гребней и дюн, в ложбинах, у подножия древесных стволов, в зарослях мелколесья – хорошенькие блестящие грибочки. Больше всего здесь бывает маслят. Они растут и на полянах, и возле дома причта, где теперь небольшая берёзовая роща.
Ясными августовскими и сентябрьскими ночами над церковью, над деревней – высокое прозрачное небо: всё светится, каждая небесная пядь: мириады звезд, больших и малых, ближних и дальних. Такая красота, такая ясность! И Млечный Путь – Галактика – как будто рядом. И рядом – всё сотворивший Бог.
Увеличить
Муствеэ. Восход солнца
над Чудским озером.
12 октября 2015 г.
Фото Н. А. Ракши-Круус
Ранним утром в открытую дверь домика, который стоит в церковной ограде, потоком льётся розовый солнечный свет. Видишь, чувствуешь этот букет тёплых светящихся лучей. Но нет сил встать, чтобы увидеть сам источник света, только представляешь знакомый с детства радостный огненный диск. В Олешнице, как и на всём северном берегу Чудского озера, летом солнце встает над лесами, лугами… А на западном побережье восход солнца бывает над водой. Очень поэтично об этом писал в своём стихотворении «Две картины» известный русский поэт Николай Михайлович Языков, учившийся в 1822–29 годах в Дерптском (ныне Тартуском) университете:
Прекрасно озеро Чудское,
Когда над ним светило дня
Из синих вод, как шар огня,
Встаёт в торжественном покое…
Однажды видела я этот «шар огня» из окна раннего автобуса от Муствеэ до Петербурга. Огромный, розово-красный, яркий, но ещё не ослепляющий, только-только показавшийся во всей своей захватывающей красоте над утренним бескрайним Чудским озером. Навсегда запечатлелся он в моей душе. Множество раз могла бы я видеть это чудо восходящего над озером солнца, но в летнее время это бывает слишком рано, когда юные создания ещё спят блаженным сном.
Олешницкий приход и его настоятель
Увеличить
Северное Причудье. Олешницкий приход. Военно-топографическая карта Российской Империи, 1867 г.
Олешницкий приход был небольшим: кроме самой Олешницы, в него входило ещё пять причудских деревень: на запад – Ка́тазна (современное название Ка́тазе, эст. Katase), Новая Деревня (в дословном переводе на эстонский У́ускюла, эст. Uusküla) и Кургуй или Ку́ргова (Ку́ру, эст. Kuru); на восток, в сторону Сыренца (Васкнарвы) – Обхо́нь, она же Вы́гана (современное название Ка́рьяма́а, то есть «стадная земля», эст. Karjamaa) и Ре́менник (Ре́мнику, эст. Remniku) 96). К Олешницкому приходу были также приписаны православные, которые проживали в эстонском поселении И́зак (И́йзаку, эст. Iisaku) 97) в 13 километрах от Олешницы, в стороне от чудского побережья.
Зарплата священника в этом приходе составляла всего 35 крон 98) 99), в то время как учителя получали 90–120 крон. Поэтому дедушкина семья жила очень скромно. Правда, добавлялся ещё доход от треб, но он был небольшим: население, составлявшее приход, было относительно немногочисленным и довольно бедным.
Увеличить
21 августа 2022 г.
Увеличить
12 сентября 2021 г.
А́лайыэ (О́лешница). Интерьер храма Рождества Пресвятой Богородицы.
Самая правая в иконостасе – икона благоверного князя Александра Невского.
Фото Н. А. Андрущенко
Храм Рождества Пресвятой Богородицы в Олешнице был освящён в канун престольного праздника, 7 сентября 1889 года 100). И с тех пор он никогда не закрывался. Удивительно, что интерьер храма, иконостас, паникадило сохранились со времени освящения до наших дней. Когда мы бываем в этом храме, нам радостно видеть справа от южных алтарных дверей икону благоверного князя Александра Невского. Это дедушкин Небесный покровитель. 30 августа, когда дедушка был именинником, его всегда поздравляли в храме.
Жители соседних деревень в основном приезжали в церковь на лошадях: кто-то на телеге, но большей частью – в лёгких двухколёсных колясках – двуколках. Некоторые прихожане оставляли свой «транспорт» у олешницких родственников и знакомых, другие же привязывали лошадей к специальной жерди, находившейся справа от церковной ограды. Перед носом каждой лошадки висела торба – холщовый мешок с овсом (ремешок или верёвка от мешка надевались на голову лошади), и во время стояния и ожидания хозяев животные были заняты трапезой. Чтобы достать овёс из нижней части мешка, лошадь встряхивала головой – зёрна взлетали вверх и становились доступными для поедания. Часто также привязывали к оглоблям рептухи – большие сетки с сеном (лошадей обычно кормили лучшим, клеверным сеном), и лошадь, повернув голову, могла пощипывать и его. Зимой телеги и двуколки заменялись санями или лёгкими пассажирскими санками, похожими на двуколки, только на полозьях и без рессор.
Увеличить
Старинный
храмовый ключ
Ключ от храма был в единственном экземпляре – старинный, кованый, сантиметров двадцать пять длиной. Он и по сей день исполняет свои прямые обязанности: открывает и закрывает церковные двери. Только теперь он заметно укоротился: для большего удобства вырезали среднюю часть его стержня. Ключ обычно находился у сторожа, и когда нужен был священнику – нашему дедушке, он посылал за ним Нику. Сторож Михаил Андреевич Чашкин жил неподалёку, через поляну, поближе к озеру и реке. Однажды Ника бежал от Чашкина с ключом и смотрел на вечернее солнышко, мелькавшее сквозь деревья и как будто тоже бежавшее вместе с ним. Он остановится – и солнышко остановится, он побежит – и солнышко побежит. Ника так увлёкся бегущим солнышком, что не заметил стоявшего на пути столбика, торчавшего из земли, и налетел на него, расквасив нос. Бывало и наоборот: храмовый ключ находился у священника, а нужен был сторожу. Тогда Чашкин посылал за ним в дом причта своего младшего сына. Тот, прибежав, почему-то стоял и молчал. Мария Андреевна спрашивает: «Ты зачем пришёл?» Мальчишка молчит. «Тебе что-то нужно?» – пытается она его разговорить. Он по-прежнему молчит. Спросив ещё пару раз и не добившись результата, бабушка протягивала ему ключ: «Ладно, держи!» Тот хватал ключ и так же молча убегал.
Увеличить
Река А́лайыги близ дома Чашкиных.
28 мая 2011 г.
Фото Н. А. Андрущенко
С сыновьями Чашкиных Ника и Котик дружили, в основном – с младшим из них, который был им ровесником. Старший тоже иногда дополнял эту компанию. Ходили вместе на речку Алайыги, которая протекала невдалеке от дома сторожа. В этом месте она несколько расширяется и углубляется, образуя почти неподвижный плёс, а кусочек берега здесь представляет собой маленький песчаный пляжик. Когда в начале зимы река одевается в ледяной покров, очень заманчиво пройтись по новенькому, гладкому и ещё довольно тонкому льду. Идёшь осторожно, а лёд под тобой потрескивает. Старший из детей Чашкиных не рисковал ходить по реке. Слава Богу, что и под малышами лёд ни разу не проломился, а то бы – беда.
У Михаила Андреевича была ещё дочь, уже взрослая, или почти взрослая. Она служила домработницей, кажется, в городе Ве́зенберге (ныне – Ра́квере). Научившись там готовить новые кушанья, она, когда приезжала к родителям, стряпала то же и дома. Но братьям не нравились непривычные городские яства, они предпочитали домашние, деревенские. А Котик и Ника, когда бывали в чашкинском доме, не отказывались от этих блюд и съедали предложенное им. Пару раз они даже ночевали у Чашкиных, когда их родителям надо было отлучиться из деревни не на один день.
* * *
Увеличить
Иерей Александр
Михайлович Лавров,
настоятель
Олешницкой церкви.
1932 г.
ERA. Ф. 14. Оп. 14.
Д. 275
Отец Александр был очень музыкальным, обладал красивым баритональным тенором, во время богослужений часто в алтаре подпевал хору. В доме причта, в комнате, устроенной на чердаке, а иногда и в самой квартире священника, устраивались спевки, на которых дедушка учил хор петь, а регента – регентовать. Единственным «музыкальным инструментом» при этом был камертон. Вне церкви дедушка пел редко, и бабушка сетовала, что с таким голосом можно было бы петь почаще. Одним из самых его любимых был романс «Вечерний звон». Когда позднее дедушка с семьёй жил в Ольгином Кресте, летними вечерами, глядя в окно просторной комнаты на освещённую закатным солнцем Нарову, они втроём – дедушка, бабушка и Ника – задушевно пели мелодичные лирические песни.
Уже во время войны, когда Лавровы жили в Новой Деревне, один немец, ефрейтор, побывав в Олешницком храме на богослужении, выражал дедушке своё восхищение храмовым убранством, красотой церковного пения и чтения.
Дедушка знал и ценил русскую литературу. Любил творения Пушкина, Гоголя… «Бывало, читает Гоголя – и всё смеётся», – вспоминала бабушка. В восхищение приводил дедушку «Конёк-Горбунок» П. П. Ершова. Но самым любимым его писателем был Достоевский – писатель-психолог, проникавший в недра человеческих душ, раскрывавший глубинную сущность человека и его отношений с духовным и внешним миром.
Отец Александр обладал даром красноречия и был прекрасным проповедником: его краткие и яркие проповеди людей покоряли. Этот талант олешницкого настоятеля отмечал епископ Нарвский и Изборский Павел (Дмитровский) в своём рапорте 14 апреля 1938 года 101).
Дедушка был совершенно нестяжателен. Он мог последние деньги отдать просящему, хотя у самого была немалая семья. С людей, находившихся в затруднительном материальном положении, он не брал денег за требы.
В суждениях дедушка был довольно резким и категоричным, и очень нетерпим к любому жульничеству, мошенничеству, и даже просто к неискренности. В Олешницу иногда приезжал торговец тканями, который торговал прямо с телеги. Купив как-то у него отрез ткани, батюшка дома обнаружил «недорез». Он вернулся к этому торгашу и схватил его за шиворот. Только вмешательство матушки Марии помогло избежать скандала.
В 1930-х годах по Принаровью и Причудью перемещались миссионеры Русского студенческого христианского движения (РСХД) Владимир Фёдорович Бухгольц и Георгий Евгеньевич Вейгелин, немцы по происхождению. Дедушка относился к ним с недоверием, считая их немецкими агентами, и даже один раз прогнал Вейгелина из своего прихода, за что получил выговор от священноначалия.
* * *
На высокой дюне между деревней и берегом озера до сих пор можно видеть чугунные кресты старинного кладбища – наверно, ещё дохрамового. Надписей уже невозможно разобрать. Позднее хоронили в ограде храма и на новом кладбище к западу от деревни, которое действует и поныне. Теперь здесь покоятся и некоторые из тех прихожан, которых мы успели узнать, когда с 2009 года начали регулярно приезжать в Эстонию.
Увеличить
Могилка Лелячки Цыганова
на храмовом кладбище.
13 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Нечаянная встреча с Лелячкиной сестрой.
15 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В церковной ограде, слева от входа в храм, есть могилка 5-летнего Лелячки (Льва) Цыганова, умершего в 1930-е годы. Ника помнит его маму, которая приезжала из Ийзаку в церковь и на могилку, одетая всегда в чёрное. Ника с Котиком часто гуляли по храмовой территории, причём попадали туда не через калитку, а перелезали через кирпичную ограду – это ведь гораздо интереснее, да и короче. Как-то во время одной из таких прогулок они подошли к Лелячкиной могилке и увидели, что на ней лежат конфеты. Дети были удивлены: для чего они тут лежат? Несколько раз подходили, снова отходили – и, наконец, решили взять по конфетке, не будучи уверенными, что поступают правильно – но уж очень хотелось им конфет. А на следующий день пришла в священнический дом мама покойного мальчика и рассказала, что она положила конфеты на могилу сына (тут ребята притихли в соседней комнате) и очень рада, что какие-то дети ими угостились. Тогда Ника с Котиком взбодрились и храбро объявили, что это они воспользовались угощением.
Я помню могилку Лелячки с 1971 года. Тогда папа и поведал историю с конфетами и сказал, что родители Цыгановы очень берегли своего единственного сына и боялись, как бы с ним чего не случилось. Но однажды мальчик поранил палец, и у него началось заражение крови, от чего он и умер.
Летом 2010 года, находясь в Олешнице, мы увидели из окошка церковного домика женщину, ухаживающую за Лелячкиной могилкой. Оказалось – это его сестра, родившаяся через немалый промежуток времени после кончины брата. Трогательный разговор состоялся у нас с ней, касавшийся событий далёких тридцатых годов. Женщина оказалась очень приветливой, и мы потом раза два заезжали к ней в Ийзаку в её родительский дом.
Увеличить
Рапорт иерея Александра
Лаврова от 18 марта 1931 года
о захоронениях правословных
воинов на Ийзакском кладбище.
EAA. Ф. 1655. Оп. 2.
Д. 2740. Л. 79
Как уже было сказано, православные, проживавшие в Ийзаку, были приписаны к Олешницкому приходу, поэтому отец Александр не оставлял их без своего попечения. Спустя четыре месяца после своего назначения настоятелем Олешницкого храма, 18 марта 1931 года, он обратился к епархиальному начальству 102) с рапортом следующего содержания: «В местечке Изак, в 13 километрах от Олешницкой церкви, на лютеранском кладбище похоронены не одна сотня православных воинов и русских беженцев, умерших в тифозную эпидемию 1920 года (два или три священника тоже нашли там место упокоения) в лазаретах Ментакском, Изакском, Каукском и Варесметс. Могилы православных воинов занимают отдельное место на лютеранском кладбище, приблизительно в центре его. За истекшее десятилетие могилы православных никем не наблюдались, кресты обвалились, холмики осыпались, словом место упокоения многих православных пришло в печальный заброшенный вид. В последние годы, около Ива́нова дня (в июне мес.) 103), прихожане Олешницкой церкви посещали Изакское кладбище и, при большом стечении эстонцев-лютеран, Олешницким священником совершалась вселенская панихида при пении Олешницкого хора. И если православная панихида оставляла глубокое впечатление на лютеран, то заброшенный вид могилок наводил на печальные размышления иноверцев, что мы русские – православные – не умеем или не хотим беречь могилы по крови родных нам соплеменников и до сего времени ничего не сделали для улучшения кладбища. Всё это пишу со слов лучших своих прихожан, болеющих душой о непорядке на кладбище, и со слов местного Изакского пастора, и поэтому считаю своим нравственным долгом что-либо предпринять для приведения кладбища в порядок и устройства там братского памятника… Приведение заброшенного кладбища в порядок и устройство там братского памятника должно быть делом не только Олешницких прихожан, не имеющих там ни одной своей могилы, но делом всех русских в Эстонии, так как кто же и должен позаботиться о месте упокоения православных воинов и людей, сложивших свои кости среди иноверцев, как не всё православное население Эстонии» 104). Далее отец Александр подробно излагал, каким образом он планирует решить поставленную задачу, и просил разрешить ему «по этому вопросу войти в соглашение с пастором Изакского прихода, который, наверное, во всём нам православным пойдёт навстречу». На рапорте епископ Печерский Иоанн (Булин), который, кстати, сам был эмигрантом, наложил резолюцию: «Благословляя благой почин настоятеля Олешницкой церкви, прошу Епархиальный совет войти в рассмотрение изложенного в рапорте дела».
Увеличить
Ийзаку. Памятник воинам Северо-Западной
армии на местном лютеранском кладбище.
11 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Как развивались события дальше, мы не знаем. Но знаем результат. 13 июля 1937 года таллиннская газета «Вести дня» писала: «В воскресенье, 11 июля, русское население района Алайыэ совершило традиционное паломничество на братское кладбище русских воинов, выросшее в местечке Изаку во время тифозной эпидемии в 1919–20 г. К великой чести эстонцев Изаку с их энергичным пастором В. Кульюсом, наши паломники могли искренно порадоваться за внешний вид могил воинов Северо-Западной армии. Благодаря заботам пастора Кульюса, на кладбище выросли кусты сирени, исправлены кресты, приведены в порядок и засажены цветами могильные холмы. Смотря на любовное отношение эстонцев к памяти умерших, невольно хочется пожелать нам русским большего внимания к тем, кто в своё время шёл на смерть ради нашего блага. И правы были служители церкви – лютеранский пастор В. Кульюс и православный священник о. А. Лавров, призывая в своей проповеди „больше любить эти холмы, внимательнее заботиться о них…“». Как видно из статьи, главные почести достались не тому, кто в основном занимался этим делом. Ну, да это обычная история.
В сентябре 2021 года мы побывали на ийзакском кладбище. В ложбине между двумя холмами, недалеко от лютеранской часовни, нашли памятник с надписью: «Погибшим воинам Сев.-Зап. армии. Так вот где боец утомленный борьбой последний приют ты нашел» и выгравированными датами: «1919 + 1939». Судя по этим датам, памятник поставлен уже после того, как отец Александр был переведён на новое место служения в Ольгин Крест.
* * *
Увеличить
Ф. А. О’Коннель-Бронин. 1930 г.
ERA. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4341. Л. 5
Псаломщиком и регентом в олешницком храме с 1930 года был Михаил Алексеевич Троицкий – тоже из эмигрантов. В 1930 году ему было 37 лет. В 1927 году он окончил медицинский факультет Императорского Юрьевского университета 105) (так в прежнее время именовался Тартуский университет), но по какой-то причине не стал получать диплом врача. Дедушка уговаривал его исправить эту оплошность. В конце 1936 года Троицкий, получив разрешение на право врачебной практики, попросил Нарвский епархиальный совет перевести его псаломщиком в деревню Нос (по-эстонски – Nina), расположенную на западном берегу Чудского озера, где ему было удобнее иметь связь с Тартускими клиниками 106). В этой деревне он впоследствии работал врачом и жил безбедно. А в Олешницу на его место прибыл из Носа псаломщик-регент Фёдор Андреевич О’Конне́ль-Бронин с семьёй. Ранее Бронин был офицером в Северо-Западной армии и начальником контрразведки 3-го Талабского стрелкового полка, за что и был арестован советскими властями в начале 1941 года и расстрелян в Соликамском лагере в июне 1942-го.
Увеличить
А́лайыэ (О́лешница). Храм Рождества
Пресвятой Богородицы на восходе солнца.
12 сентября 2012 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Летом 1937 года О’Коннель и 16-летний Володя Лавров выполняли наружный ремонт Олешницкой церкви. О том, что при этом случилось, газета «Старый Нарвский листок» от 14 июля писала так: «В Алайыэ, во время наружного ремонта местной церкви, произошёл несчастный случай, едва не закончившийся трагически для регента псаломщика Ф. О’Коннеля и сына настоятеля церкви В. Лаврова. Оба они находились на куполе храма, занятые его окраской. Неожиданно оборвались верёвки, которыми были обвязаны Ф. О’Коннель и В. Лавров. Оба они упали на крышу церкви. У Ф. О’Коннеля вследствие падения сломано несколько рёбер; пострадавший отправлен на излечение в Тартускую клинику. Сравнительно легко отделался В. Лавров, получивший только ушибы. Во время падения В. Лавров зацепился за водосточную трубу, и это спасло его от увечья». Здесь, правда, есть неточность: верёвки не оборвались, а развязались: в этот раз они оказались завязаны плохо. Упав на покатую крышу церкви, Володя покатился дальше, и уже на её краю чудом зацепился за подвернувшуюся водосточную трубу – это спасло его от падения на землю.
У О’Коннеля были жена и четверо детей. С его сыновьями Анатолием и Андреем мой папа и Котик дружили. Однажды они решили вчетвером построить себе дом. Обсудили планы строительства и разошлись по квартирам. А на следующее утро видит Ника в окошко: Анатолий что-то пилит во дворе. Выходит на улицу и спрашивает: «Ты что пилишь?» А тот в ответ: «Наличники для окон нашего будущего дома». Дальше наличников дело не пошло, дом так и остался в мечтах.
В другой раз О’Коннелевские мальчишки заявили Нике с Котиком, что их отец, Фёдор Андреевич, обещал им построить самолёт, но надо, чтобы они нашли материалы для этой постройки. Ребята с жаром принялись за поиски и натаскали из леса множество веток, палок и прочей подобной «утвари». Но, несмотря на этот ценный материал, постройка самолёта также осталась в мечтах.
Недалеко от храма, напротив того места, где была олешницкая школа, стоит небольшой симпатичный жёлтый домик. В 1930-е годы там жил жестянщик Луцыков с семьёй. У него было двое детей: дочь и сын. Сын Женька примерно ровесник Котику, а дочь лет на шесть старше. Её тянуло в девичью компанию, поэтому находившийся под её опекой младший брат вынужден был вращаться в «дамском» обществе, и Ника с Котиком не всегда имели возможность с ним играть. Однажды бабушка спросила сыновей: «А почему вы с Женей не играете?» – «Он бабник!» – со знанием дела ответил Ника.
Как-то дедушка зашёл к Луцыкову. Пока он там находился, разразилась сильная гроза. Дедушка приходит домой и рассказывает: в комнате, где они сидели, были открыты окна, и вдруг в одно из них влетела шаровая молния. Присутствующие замерли, не отрывая глаз от огненного шара, плывущего по комнате. К счастью, обогнув комнату и никого не задев, молния вылетела в то же окно.
Дом причта и его обитатели
Увеличить
Примерный план двора при доме причта
в 1930-х годах по воспоминаниям
Никиты Александровича Лаврова
За оградой храма, метрах в пятидесяти от неё, стоит дом причта. Он последний в западной стороне деревни, за ним уже простирается лес. Когда Эстония стала самостоятельной буржуазной республикой, и появилась государственная граница с СССР, церковный причт потеснили, и примерно треть дома с окнами на дорогу отдали одной из двух семей пограничников (вторая жила где-то в другом месте деревни). Квартира священника выходила окнами во двор, в сторону озера (кроме одной комнаты); семья псаломщика занимала дальний от храма торец дома. Каждая квартира имела свой вход со своим отдельным крыльцом.
Увеличить
А́лайыэ (О́лешница). Бывший дом
причта; с 1951 г. – Народный дом
(Rahva maja). Первые три окна слева
от правого крыльца были в квартире
священника, левая часть дома
принадлежала семье псаломщика.
14 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Поднявшись по ступенькам священнического крыльца и отворив входную дверь, попадаешь сначала в маленький коридорчик (сени); в нём слева – дверь в квартиру священника, прямо – дверь в кухню пограничника (этим входом его семья пользовалась для хозяйственных нужд), справа – лестница на обширный чердак. В левом торце чердака – комната, принадлежавшая псаломщику, со своей лестницей. В правом торце – комната с видом на церковь, относящаяся к квартире священника. В ней проводились собрания церковного совета, и в ней же в летнее время ночевал старший сын Лавровых Володя, когда, учась в Нарвской гимназии, приезжал на каникулы домой в Олешницу. Как-то раз приехал с ним его гимназический друг Михаил Макаров погостить несколько дней. Благодаря его воспоминаниям мы получили некоторые дополнительные сведения о Володе, пропавшем без вести в Великую Отечественную войну. В зимнее время в этой комнате никто не жил, но в одну из зим жена пограничника попросила разрешения поставить там свой ткацкий станок, потому что он не помещался в их квартире. В благодарность она подарила семье Лавровых сотканный ею цветной коврик.
Рядом с Володиным окошком на торцевой стене дома был прибит скворечник, в котором каждую весну выводились скворчата. Однажды вдруг раздался истошный птичий крик. Оказалось, что в щель между досочками скворечника попала лапка скворца. Он трепыхался, пытался вытащить лапку, но не мог, и при этом надрывно кричал. Спас птицу Володя, вызволив её из этой западни.
Чердак имел мансардное окошко, смотревшее во двор. Дети любили тайком от взрослых вылезать через него на крышу и оттуда любоваться на мир. Из-за покатости крыши это было небезопасно, но, слава Богу, никаких падений не было. Однажды от искры, вылетевшей из печной трубы, загорелось щепное покрытие крыши. К счастью, дети заметили начинающийся пожар и сообщили взрослым. Огонь потушили, заливая его водой через чердачное окно.
Во дворе дома находился колодец с хорошей, чистой водой. Но как-то раз из него вытащили мёртвую кошку, скорее всего кем-то подброшенную. Воду пришлось вычерпать, а колодец с той поры стали закрывать на замок. Теперь этого колодца нет: видимо, отпала в нём нужда.
Рядом с домом была песчаная яма – большая, но неглубокая. В ней, как в песочнице, часто играли Ника с Котиком и дети псаломщика: строили домики, крепости, подземные ходы… В жаркую погоду песок сверху был сухой и рассыпчатый, но если немного копнуть – уже на небольшой глубине он имел некоторую влажность и легко поддавался «строительным работам». Иногда к этой песочнице приводили детей из летнего детского сада, организуемого при олешницкой школе. Сейчас не осталось и следа от этой ямы.
Увеличить
План первого этажа дома причта
в 1930-х годах по воспоминаниям
Никиты Александровича Лаврова
Священническая квартира состояла из двух комнат и кухни, находившейся сразу за дверью из сеней. В кухне стояла дровяная плита с выступающим из стены большим отопительным щитом. В духовке этой плиты пекли хлеб: ржаной – в прямоугольных формах, а пшеничный – в виде булок разной величины. К праздникам бабушка пекла пироги: с капустой, мясом, грибами – закрытые; с черникой, вареньем – открытые. В изготовлении пирогов участвовали все домочадцы. Обедала дедушкина семья в основном в кухне, только в праздничные дни – в большой комнате.
Как это обычно бывало в деревенских домах, в кухне имелся подпол. Папа вспоминает случай, как жена пограничника, пришедшая по какому-то поводу в священническую квартиру, оступилась и упала в открытый подпол. К счастью, дело ограничилось ушибами.
Из кухни дверь вела в первую, большую комнату, в конце которой справа – дверь во вторую комнату, выходившую окном на дорогу. В первой комнате была печь-лежанка со щитом, облицованная белой плиткой. Она были красивая, но грела плохо, хотя дров поглощала немало. Поэтому рядом с ней сложили вторую, более простую, но более функциональную печь, выходившую задней стенкой во вторую комнату и, таким образом, отапливавшую обе смежных комнаты.
В священнической квартире зимой крестили младенцев: протапливать для этого большой храм было слишком расточительно. Ещё осенью сторож приносил из церкви в дом причта купель, где она и хранилась до весны. Воду грели на кухонной плите; в просторной кухне, возможно, и совершалось таинство крещения.
При входе к пограничнику 107) в первом небольшом помещении находилась местная почтовая контора. Пограничник же и заведовал ею. В конторе стоял шкаф с ящичками, в которые раскладывалась корреспонденция. Олешницкое почтовое отделение обслуживало и соседние деревни. Из этих деревень периодически приходили женщины-почтальонши и забирали свою почту. Для отправляемых писем предназначались два почтовых ящика: один снаружи возле входа, а второй – внутри. На стене в конторе висел большой телефонный аппарат. Желающий поговорить по телефону попадал сначала в волостной центр И́йзаку, а там его уже соединяли с нужным абонентом.
На стене дома причта, у почтового крыльца, висел большой уличный термометр. Он был чуть ли не единственным во всей деревне. Ника, будучи ещё совсем маленьким, научился определять по нему температуру воздуха, чем немало удивлял старших.
Увеличить
Библиотека при Народном доме
в бывшей квартире священника.
Стена между кухней и комнатой убрана;
на снимке видно, где она была.
22 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Тренажёрный зал, устроенный
в помещении бывшей библиотеки.
18 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В 1971 году летом мы с папой и мамой посетили Олешницу. Меня впечатлил красивый сосновый берег и чистый приозёрный песок. И всё то же родное озеро. Вошли в «папин» дом. Всё – так же, как в его детстве: кухня, комната, двустворчатые двери между ними, медные дверные ручки. Только вместо обычной жилой обстановки – многочисленные полки с книгами: теперь в квартире священника – сельская библиотека (а в целом в помещениях дома причта – Народный дом) 108). В дальней комнате библиотеки (что была раньше большой комнатой) – абонемент, в ближней (бывшей кухне) – читальный зал 109). За библиотекаря – серьёзный мальчик лет 14-ти, сам за столом читает книжку. Среди полок бродят дети, выбирают, кому что надо. Всё просто, по-семейному. Я нашла в читальном зале книжку «Дружок» Николая Носова и тут же, сидя на полу, целиком прочитала.
Асфальтовой дороги в Олешнице тогда ещё не было – была песчаная, жёлтенькая, с грядой зелёной травы посередине. По дороге шла лошадка с телегой. «Вот настоящая деревня», – подумалось мне.
«А где сидела черепаха?» – спросила я папу. Папа показал на наклонный ствол черёмухи: «Вот здесь!» Когда они с Котиком были совсем маленькие, то однажды, прибежав домой, взахлёб стали рассказывать родителям, что видели черепаху. «Где?» – удивились родители. – «На дереве!» – «Да какая там черепаха?» – «Да, да, черепаха!» – уверял Ника. А Котик вторил: «Там типиляха, типиляха!» Пришлось дедушке идти выяснять, что́ за существо поселилось на дереве. Дети с восторженным нетерпением подвели его к черёмухе и показали на «черепаху». Оказалось – это заячья лапа, которую пограничник использовал в качестве обувной щётки.
Была ещё забавная история про О́ха. Ох – это сказочное существо, что-то вроде гнома, жившее в норках, подземных пещерках. Его жилище имело невысокую крышу, выступавшую над поверхностью земли. Сказку про это существо рассказывала Нике с Котиком мама. Во время одной из прогулок дети увидели вдали через поле крышу Оховского домика. В восторге они прибежали к маме и наперебой стали рассказывать: «Мама, мы нашли, где Ох живёт!» – «Ну, пойдите, посмотрите получше!» – сказала мама. Когда ребята подошли поближе к предполагаемой крыше, они обнаружили, что это просто маленькая поленница дров.
Увеличить
Бывшая мельница Пялля.
1 июня 2011 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В Олешнице и в округе всегда росли благородные грибы. Собирать в основном старались боровики 110), то есть белые. Бабушка с дедушкой их сушили на зиму, мариновали к престольному празднику Рождества Пресвятой Богородицы. «Долгосрочных» маринованных заготовок не делали. Для сбора боровиков ходили на расстояние нескольких километров, в том числе за водяную мельницу. Это место и теперь славится белыми грибами.
Мельница, которой владел хозяин Пялль, стояла невдалеке от деревни, выше по течению реки Алайыги, по правую сторону от дороги на И́йзаку. Лес вокруг мельницы принадлежал Пяллю. Здесь были густые заросли орешника. Для сбора орехов спрашивали позволения у хозяина. Бывало, некоторые жители «браконьерничали», лазая в орешник без разрешения.
Весной округа мельницы изобиловала подснежниками. Дедушкина семья любила их собирать. Дома подснежники укладывали на тарелке концами стебельков к центру, цветками наружу. Стебельки прижимали камушком, в тарелку наливали воду. И через какой-нибудь час цветки поднимались кверху, образуя живописный полушар, радовавший домочадцев своей нежной красотой.
* * *
Это случилось в Пасхальную ночь, где-то в 1932–33 годах. Дедушка вёл Пасхальную службу в храме, и бабушка тоже была на службе. Старший сын Володя вместе с другими мальчишками «пасся» около храма. На праздник собрались многие жители Олешницы и окрестных деревень. Народу было столько, что не все могли войти в храм, и люди стояли снаружи, духовно участвуя в богослужении. Ника и Котик были ещё маленькими и спали дома. Но вдруг среди ночи Ника проснулся, и ему стало страшно: вокруг совершенно темно, и никого из старших в доме нет. От страха Ника начал сильно плакать (ему было примерно три года). Котик продолжал безмятежно спать, а Ника плакал всё сильнее, и в конце концов у него пропал голос – одно надрывное сипение вырывалось из груди. Но, к счастью, Володя каким-то образом обнаружил, что его младший брат в доме очень страдает. Открыть дверь Владимир не мог: ключ находился у мамы. В храм было не попасть: народу битком, а мама стояла где-то впереди. И тогда Володя разбил стекло, пролез через окошко в дом, и успокоил братца. Так завершилось это пасхальное приключение. О разбитом окошке никто особенно не тужил, и родители говорили детям, что в разгар праздника прилетала пасхальная курочка, разбила клювом стекло и принесла в подарок красивые разноцветные яички.
После Пасхальной службы дедушка обычно разговлялся бутербродом с килькой, на котором сверху лежали один-два кружочка варёного яйца. И одно освящённое яичко он съедал пополам с бабушкой. А днём устраивалась уже более обширная трапеза, на которой нередко присутствовали гости. Надо сказать, что кильки в ту пору в Эстонии отличались высоким качеством и выпускались по крайней мере в трёх вариантах: в больших двух-трёхлитровых банках (эти продавались на развес), средних – примерно 300-граммовых, и маленьких – 100–150-граммовых. Во всех банках рыбки были уложены очень красиво, одна к одной, и одинакового размера. Самые маленькие – в маленьких банках, и они считались наиболее ценными. Теперь о таком деликатесе можно только мечтать. Эти кильки издавна славились и за пределами Эстонии. Дедушкина сестра Анна Михайловна, которая работала учительницей в школе под Петроградом, вспоминала, что в её классе учился мальчик родом из Ревеля (так раньше назывался Таллинн). Он жаловался учительнице на одноклассников, которые дразнили его «ревельской килькой».
Увеличить
Берёзовая роща.
Вид из окна бывшей
верхней священнической комнаты.
21 сентября 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Во дворе дома причта.
15 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Между церковной оградой и домом причта теперь берёзовая рощица, сквозь которую просвечивает храм. Напротив священнических окон – солнечная полянка, на её краю – бугорок, поросший земляникой. Бывает, зайчик пробежит через эту полянку и скроется в лесочке. Однажды, когда папа с Котиком ещё были маленькими, бабушка увидела здесь играющих зайчат. Зайчата прыгали и кувыркались, а мама-зайчиха рядом наблюдала. Бабушке так хотелось, чтобы дети увидели эту умилительную заячью игру, но она боялась спугнуть зверюшек. Всё-таки она позвала Нику и Котика, но зайцы поспешили скрыться.
Дома за кадкой с фикусом Ника однажды поймал мышонка, хорошенького такого, серенького. И понёс его маме показать. Она в это время хозяйничала на кухне, и Ника перед ней на стол положил мышонка. Мама как завопит! А Ника понять не может: чего это мама вопит? Сунул мышонка за пазуху и пошёл с ним на улицу. Мышонок не обнаруживал своего присутствия в течение дня, и Ника даже забыл про него. А вечером вдруг кто-то зашевелился под рубашкой: оказалось – тот самый мышонок. Чем закончилась эта история – папа уже не помнит; скорее всего, мышонок стал продолжать независимую от Ники жизнь.
В какой-то год родители купили корову. Как её звали – папа забыл. В то время в Олешнице было два-три десятка коров. По утрам хозяева отводили их на «центральную площадь» – к лавке Шанина (о ней ещё пойдёт речь), где был «сборный пункт». Пастух собирал стадо и вёл его куда-то в лес пастись. Весной, обычно в мае, на Егорьев день (день памяти великомученика Георгия Победоносца, 6 мая по новому стилю), начинался выгон коров на пастбища. Хозяева приводили своих коровушек на площадь, и после молебна священник кропил их святой водой.
В Олешницком стаде был большой чёрный страшный бык. Он был «общественный»: все владельцы коров платили хозяйке быка за его содержание. Папа вспоминает, как один раз он видел возвращающееся с пастбища стадо, впереди которого шёл бык, низко опустив голову к самой земле и грозно рыча. Все боялись этого быка. Кое-как он ещё признавал пастуха и хозяйку, и то один раз так её потрепал, что ей пришлось лежать в больнице. К рогам этого быка привязывали доску, так чтобы она свешивалась на глаза, и он не мог видеть впереди себя и бросаться на тех, кто находится на его пути.
Бабушкина корова была чёрно-белая и очень ласковая, любила свою хозяйку, ходила за ней следом, когда была на свободе. Местные женщины с умилением говорили про неё: «Матушкина!» Из молока делали сметану и масло, маслобойку одалживали у кого-то из местных. Ника любил выбежать во двор с куском чёрного хлеба, намазанного толстым слоем сметаны. Держали корову в сарае возле дома. К сожалению, осенью пришлось её продать: сарай не был утеплён, и зимой в нём корова не смогла бы существовать. Новый хозяин коровы жил в соседней деревне Ка́тазе. Как-то раз корова от него сбежала и пришла в свой прежний дом. Пришлось бабушке вести её обратно.
Из другой живности у Лавровых были куры и поросята. Пытались было завести индюшек, но попытка оказалась не очень удачной: маленькие индюшата почему-то иногда падали на спину и, если вовремя их не поставить на ножки, погибали. Взрослый индюк был, как ему и положено, сурового нрава, и, понятное дело, не любил красный цвет. Когда пятилетняя дочь пограничника выходила во двор в красном платье, индюк на неё бросался, что вызывало недовольство родителей девочки.
Нике часто поручали кормить кур. Только он выйдет из дома с миской и начнёт звать: «Цып, цып!» – как со всех сторон и со всех ног, забавно переваливаясь, бегут курочки, которые вдобавок к выкопанным из земли зёрнышкам и червячкам были не прочь подкрепиться и домашней трапезой.
Обычно куры были несушками: несли яйца. Иногда какая-нибудь курица изъявляла желание быть наседкой: заквохчет, растопырит крылья, распушит перья. Если цыплята были нужны, ей разрешали насиживать яйца. Если же не нужны – её окунали в бочку с холодной водой – бывало, не раз – и она успокаивалась. Если же кроме одной наседки вторая курица захочет выводить цыплят, её тоже окунали в воду.
В течение двух-трёх лет дедушка держал пчёл. Ещё в 1915 году, когда он учительствовал в деревне Скамья, по представлению Петроградского Училищного совета он был командирован Священным Синодом на летние курсы пчеловодства и промышленного использования пчелиного воска при Императорском Русском Обществе пчеловодства в Петрограде, по окончании которых получил соответствующее свидетельство 111). В Олешнице, в саду возле дома причта, дедушка поставил улей, и несколько лет семья священника имела свой мёд.
* * *
Увеличить
Летний день на Чудском озере.
18 июня 2019 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Купались дети летом много. Озеро у берега довольно мелкое, глубина увеличивается постепенно, но неравномерно: бывают отмели, потом снова дно понижается. Мальчишки любили переплывать глубокие места между отмелями: проплывёшь и снова встанешь ногами на дно. Занятие это было рискованное: надо не ошибиться, и не устать, пока преодолеваешь глубину.
Деревенские мальчишки купались голыми: бросят одежду на песке и бегут в воду. Однажды, когда О’Коннелевские сыновья плескались в озере, их отец послал старшую дочь за ними – мол, хватит бултыхаться, пора домой. Сестра пришла на берег, зовёт, зовёт братьев, а они не выходят из озера: не вдоволь ещё нарезвились. Вернулась она домой, говорит отцу, а он велит ей забрать их одежду с берега. Она так и сделала. И когда братья, наконец, накупались, выходят на берег – а одежды-то нет! Добежали они, прячась за деревьями, до своего двора. А Ника в это время находился рядом с домом. И видит, как из-за сарая высовывается голова старшего из сыновей О’Коннелей, затем показывается рука и усиленно машет ему. Ника подошёл к сараю – а за ним голые приятели стоят и подрагивают. «Ну, мы ей покажем!» – угрожающе говорят про сестру. И просят Нику сходить к ним в квартиру и принести их одежду. Ника пошёл, а отец О’Коннель отказался выдать сыновьям причиндалы: «Пусть так идут». Когда узнали мальчишки, что одежда им не светит, постояли ещё, попереминались с ноги на ногу, да вдруг как рванут во все лопатки через двор, в чём есть – только пятки сверкали!
В папином детстве в летнее время на берег озера нередко приезжали эстонцы-хуторяне с семьями на телегах, запряжённых лошадьми. Бывало это в воскресные дни. К самому берегу не подъезжали, а останавливались в дюнах. Разжигали костёр, и пока хозяйка готовила на всех обед, остальные шли к воде, купались, загорали. В один из таких дней маленький Ника купался в озере – как обычно, голеньким. И пока он находился в воде, пришла компания эстонцев к берегу и расположилась на песке недалеко от того места, где он оставил свою одежду. Нике пора бы уже выходить из воды – а тут столько посторонних глаз. Он очень стеснялся и продолжал сидеть в озере. Ему становилось всё холоднее, его уже пробирала дрожь. Сколько бы он ещё так просидел – неизвестно, но тут, к счастью, пришла на берег мама и вызволила сына из затруднительного положения.
В речке Алайыги летом можно купаться, как и в озере. Водится там мелкая рыбёшка. Однажды в раннем детстве Ника с Котиком решили половить мальков, которые во множестве мельтешат возле берега. Накопали дождевых червей, подошли к реке и, держа каждый в руке по червяку за кончик, другой кончик опустили в воду и ждут, пока поймается рыба. Мальки удивлялись такому явлению: подплывали, тыкались носом в червяков, но никто не пытался захватить их ртом. Порыбачили так ребятки немного, да и бросили это занятие.
* * *
У О’Коннелей была собака Дружок: средних размеров симпатичная дворняжка. Однажды она спала на травке – и вдруг как вскочит, подбежала к раскидистой сосне, и давай на неё прыгать и лаять. Попрыгала – и вдруг остановилась, повернулась, обмякла, и пошла на то же место досыпа́ть. Видать, приснилась ей какая-нибудь белка в сосновых ветвях.
К слову о белке: ещё в дедушкином детстве, которое в основном прошло в У́досоле, приключилась такая история. Увидел он бегущую по земле белочку и погнался за ней. Зверюшке некуда было деться, как только взобраться на телеграфный столб. А Шуня (так в семье звали дедушку) – не лыком шит – вслед за ней вскарабкался на тот же столб. Протянул руку к белке, а она его – хвать за палец, вцепилась зубами и не отпускает. Пришлось Шуне слезать со столба вместе с белкой и вместе с ней же идти домой. Мама отцепила её от Шуниного пальца. Белку посадили в шкаф с одеждой, но напрасно: за ночь маленькая грызунья попортила хорошие вещи. Ничего другого не оставалось, как выпустить её на волю.
Олешницкий пограничник тоже держал собаку: овчарку по кличке, вроде бы, Джек. Вот грызёт как-то Джек с большим увлечением мясную кость, а трёхлетний Котик в это время суёт ему в нос пучок травы: он видел, как собаки иногда жуют травинки, и решил удружить знакомой псине. Собака огрызнулась – раз, другой… А Котик упорно её угощает. Наконец, в очередной раз огрызнувшись, она зубами задела мальчика по лбу. Даже кровь пошла. А Котик – давай реветь во всю мочь: не ожидал он такой «благодарности» от собаки.
Однажды, когда родители были в бане, Нике с Котиком стало скучно. Ника и говорит брату: «Пойди, скажи маме и папе, что у нас пожар». Котик пошёл и сказал. Через полминуты вбегает наскоро одетый дедушка с мыльной пеной на волосах и бороде: «Где горит?!» А ребята уже и забыли про пожар и удивлённо отвечают: «Нигде не горит…» Ну, дедушка пошёл домываться. Примечательно, что родители не наказали детей за эту выдумку. В семье Лавровых вообще не было принято прибегать к наказаниям, да и дети были послушные. Правда, один раз дедушка дал Нике подзатыльник, держа при этом ножик в руке, и немножко поранил сына; сразу же бросился его лечить: хотел посыпать ранку сахаром, а случайно посыпал солью. Но всё закончилось благополучно.
* * *
Дом священника иногда посещали знакомые: жители Олешницы и округи. Один человек из Новой Деревни – кажется, портной по профессии – тоже иногда заходил, большей частью зимой. Он приезжал на лошади, запряжённой в сани. Ника с Котиком любили прокатиться в его санях. Однажды этот гость предложил мальчикам «взаимовыгодный обмен»: он обратил внимание, как они любят своего кота, и говорит: «Давайте меняться: вы мне своего кота, а я вам свою лошадь!» Дети серьёзно отнеслись к делу и сказали, что им надо посовещаться. Пошли в другую комнату и стали обсуждать вопрос. В ходе обсуждения выяснилось, что у них нет сена, которым надо кормить лошадь, и нет помещения для её содержания, поэтому, наверно, придётся с лошадью подождать. Выходят они из своей комнаты и говорят: «Пожалуй, мы не будем менять кота на лошадь!» Тогда портной развеселился, стал хлопать себя по коленям и приговаривать: «Ай да ребята, ай да ребята: кота на лошадь не хотят менять!»
Увеличить
Лохусуу, возле дома причта, 7 июля 1933 г.,
праздник Рождества Иоанна Предтечи.
Слева направо:
– о. Александр Михайлович Лавров (45 лет),
настоятель Олешницкого храма;
– Мария Владимировна Быстрякова (≈35 лет),
дочь о. Владимира Быстрякова;
– о. Павел Петрович Калинкин (53 года), настоятель
Нарвской Братской Свято-Владимирской церкви;
– о. Владимир Петрович Быстряков (62 года),
настоятель Лохусууского Богоявленского храма.
– Мальчик перед о. Павлом Калинкиным – Владимир,
внук о. Владимира Быстрякова
и сын его дочери Серафимы.
– В окошке – сама Серафима Владимировна
с младшим сыном Иваном
В 24 километрах от Олешницы, в посёлке Ло́хусуу, находится православный Богоявленский храм. Здесь в 1930-х годах служил священник Владимир Петрович Быстряков (тоже из эмигрантов). С дедушкой они не только были знакомы, но имели дружеские отношения, несмотря на большую разницу в возрасте. Отец Владимир иногда приезжал в Олешницу к Лавровым, а отец Александр – в Лохусуу. Одна из дочерей отца Владимира, Мария, бабушкина ровесница, до самой старости была её доброй приятельницей. О ней мы расскажем во второй части книги.
Пришли однажды к Лавровым И́йзакуский лесничий с женой, а родителей не было дома, только Ника с Котиком. Ну, надо о чём-то с детьми поговорить, не уходить же сразу! Спрашивают: «Что вы любите кушать?» Ника, с важным видом стоя на лежанке у печки, отвечает: «Брандахлыст и суп-топор». Гости страшно удивились такому ответу и так заинтересовались этими блюдами, что решили дождаться родителей и выяснить, что же это за кушанья. Оказалось, что «брандахлыст» – это овощной суп (хотя бы просто из картошки с морковкой), в который добавляются половинка крутого яйца и сметана. А «суп-топор» – мясной суп с картошкой и морковкой. Брандахлыст и я знаю с детства и люблю. И суп-топор – тоже. Брандахлыст бабушка называла ещё «габер-суп», так же, как и летний суп из молодых овощей.
Щавелевый суп варили из дикого щавеля. Собирали его на полянке возле дома, в огороде между грядками, вдоль остатков старого забора… Этот суп называли «зелёные щи». Их варила бабушка и в моём детстве в Муствеэ. Там мы ходили за щавелём в конец Ленинградской улицы. За последним жилым домом, не доходя лесопилки, среди густой травы был «оазис» крупного сочного щавеля. К нему в качестве суповых компонентов бабушка добавляла только шпинат, зато того и другого, особенно щавеля, было большое количество. Бабушка бросала листья в кипяток, почти сразу вынимала и тщательно протирала через дуршлаг – чтобы в суп не попадали травяные волокна. Выглядел суп красиво: он был тёмно-зелёный. К нему полагались пол-яйца, сваренного вкрутую, и сметана. Получалось необыкновенно вкусное блюдо.
На второе у Лавровых иногда готовили «колдуны» – это что-то вроде пельменей. Незаменимым блюдом, конечно, у всех была картошка. Старики в деревне говорили не «картошка», а «картофка». Наверно, в этом логика есть, потому что «полное имя» этого замечательного овоща – «картофель».
В прежние времена во многих семьях было принято варить постный сахар. В кастрюлю с водой насыпали сахарный песок, какие-нибудь добавки: ванилин, варенье – и варили на небольшом огне. Получалась густая масса, часто бежевого цвета (если без варенья), или розового, голубого… Ей давали остынуть, затвердеть, и потом нарезали на небольшие брусочки – выходили как будто домашние конфеты. С ними пили чай, ими угощали. Если при варке в кастрюлю добавить молоко – получался молочный сахар.
Говоря о бабушкиной стряпне, хочется упомянуть и манный мусс. Мы его тоже очень любили. В Муствеэ его готовили многие. Наполнителями бывали садовые и лесные ягоды, яблоки «белый налив». В таз с холодной водой ставилась ёмкость с предварительно сваренной на воде жидкой манной кашей. Из неё взбивали мусс. Взбивалка у бабушки была в виде большой плоской алюминиевой ложки с широкими продольными прорезями.
Обед бабушка часто заканчивала словами: «Как не ел – так не мог, как поел – ни рук, ни ног». Или: «Сыт покуда – съел полпуда, осталось фунтов семь, после доем». Я в детстве на слух воспринимала: «осталась фунта всем», то есть: всем остальным домочадцам осталась одна фунта, которую этот обжора, который слопал полпуда, собирается потом доесть, не оставив ничего другим. Что такое «фунта», я, конечно, не знала, но понимала, что это гораздо меньше, чем полпуда.
К слову о «съедобных» прибаутках вспоминается вот что. По-эстонски пирог – «пи́рукас». Одна русская женщина, жившая в Эстонии, называла пироги на эстонский лад: «пы́рагу». Про пирог с творогом и пирог с вареньем она говорила: «пы́рагу с твы́рагу» и «пы́рагу с сире́нью».
Межъязыковые курьёзы встречаются нередко. Моя мама, приехав в 1953 году после окончания Ленинградского гидрометеорологического института в Таллинн, как-то в хлебном магазине спросила у продавщицы булку. Продавщица-эстонка сообщила: «Булки все разные». Мама недоумённо ответила: «Ну и хорошо, что все разные!» И купила «разную» булку. А после выяснилось, что «все разные» – значит «вчерашние».
В советское время принято было посылать работников научного профиля на сельскохозяйственные работы в колхозы и совхозы (как тогда говорили, «на поля Родины»): на неделю, две, а то и больше. Как-то в 1950-е годы, в Эстонии, послали таких научных сотрудников, русских, в один из колхозов. В обеденный перерыв их кормили в колхозной столовой. Во время обеда появлялся председатель колхоза, эстонец, проходил между столами и громко произносил: «Хороший у вас аппетит!» Кто-то по дружелюбному тону председателя догадывался, что́ он хотел сказать, и тихонько посмеивался, кто-то недоумённо молчал, а кто-то и ворчал себе под нос: «Поработал бы, как мы, так и у самого аппетит бы похорошел!» Председатель был не очень сведущ в падежах русского языка, и вместо пожелания: «Хорошего вам аппетита!» изрекал: «Хороший у вас аппетит!» – не подозревая того, что от замены падежа смысл пожелания меняется на противоположный.
Однажды дедушка ненадолго уезжал из Олешницы в Нарву. А когда вернулся, рассказывает: «Иду по улице (священники тогда ходили не в мирской одежде, а в рясах) и слышу позади себя: “Поп!” Потом опять: “Поп, иди сюда!” Потом: “Молодец, поп!” И всё в таком роде. Я слушал, слушал, наконец не выдержал, обернулся к дразнившему меня и высказал всё, что я о нём думаю. А тот остановился и недоумённо хлопает глазами. И тут выяснилось, что звал он не меня, а собаку по кличке Боб». Этот человек букву «б» произносил приглушённо, на эстонский манер, и получалось похоже на «п».
В раннем детстве у меня в Таллинне была подружка-эстонка Ти́ю. Она совсем не говорила по-русски. А я по-эстонски говорила мало. Но мы друг друга понимали. Я её немножко учила говорить по-русски. Часто слыша вокруг себя русскую речь с эстонским акцентом и подсознательно считая, что Тию обязана говорить с таким же акцентом, я пыталась научить её известному выражению: «Молодец, как солёный огурец», на эстонский манер. Я говорила ей: «Скажи: малатэц, как салйоный акурэц».
* * *
Кроме дровяной плиты, для приготовления чего-то быстрого в Олешнице использовали примус. На нём же кипятили и воду для чая. Эмалированный чайник для бедной семьи был дороговатым удовольствием, поэтому во многих домах пользовались более дешёвой жестяной «посудиной» под названием «трюммель» 112). Это, собственно, и был чайник упрощённой формы в виде усечённого конуса с таким же усечённым носиком. У многих также имелись самовары, но у Лавровых самовара не было.
Чай в дедушкиной семье обычно пили из стаканов, чашки берегли для праздников. В деревнях было принято наливать полный стакан. Как-то к бабушке зашла одна деревенская женщина родом со Псковщины, где вместо «ч» говорили «ц», а вместо «с» – часто «ш». Побывав однажды в большом городе у своей молодой родственницы, она сокрушалась о некоторых городских манерах: «И цаю-то в штакан не умеет налить: налила полштакана!» В деревне считалось неуважительным налить гостю неполный стакан чая.
Однажды Ника заявил Котику: «Сахар ведь кладут в чай, чтобы он быстрее стал сладким, а если его долго мешать ложкой, то он и без сахара станет сладким». Котик, как обычно, поверил Нике. И вот за очередным чаепитием Котик говорит маме: «Мне сегодня сахару не надо!» Мама удивилась, но настаивать не стала. И вот Котик мешает, мешает… Все уже половину выпили, а он всё мешает. Ника спрашивает: «Ну, что, стал чай сладким?» Котик попробовал и говорит: «Ой, немножко стал!» И опять принялся мешать. Но больше чай не услащялся. Тогда Ника смилостивился: «Пожалуй, положи лучше сахар, а то так до утра можно мешать!»
Незадолго до Котикова дня рождения Ника говорит: «Ты знаешь, как узнать, что тебе уже исполнилось шесть лет? Надо рано утром сесть на стул – так, чтобы ноги немножко не доставали до пола. И когда тебе стукнет шесть лет, твои пятки ударятся в пол, потому что ты вырастешь на целый год». Ника сказал, и забыл. А утром в день рождения брата, 18 июня, встаёт с постели и видит сосредоточенного Котика, неподвижно сидящего на стуле. «Пойдем гулять!» – зовёт его Ника. «Не могу!» – отвечает Котик. «Почему?» – «Жду, когда ноги в пол стукнут!» Послонялся Ника по дому, и что-то скучно ему стало без братика. Подошёл к нему и говорит: «Ладно, Котик, пойдём лучше на улицу гулять!» Котик возражать не стал и даже обрадовался, что не надо больше сидеть и ждать.
* * *
Увеличить
Зимняя дорога
вдоль побережья Чудского озера.
22 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Одну из зим, а точнее, конец зимы и весну, в дедушкиной семье провела Никина крёстная Нина Иосифовна Франк (в повседневной жизни её звали Нина Осиповна). В день приезда кумы Лавровы в означенное время вышли на озеро её встречать. Нина Осиповна, добравшись до причудской деревни Ка́укси 113), наняла там лошадь, и последнюю часть пути проехала в санях, по льду Чудского озера. В зимнее время снежно-ледяная озёрная дорога была более востребованной, чем грунтовые. Она пролагалась невдалеке от береговой кромки и шла вдоль всего побережья. Вместе с родителями встречал крёстную и Ника. Когда сани настолько приблизились, что стали различимы седоки, мама говорит Нике: «Беги, встречай крёстную!» Ника побежал навстречу путникам, и когда поравнялся с ними, возница остановил лошадь, мальчика взяли в сани, и доехали до места втроём.
Нина Осиповна поселилась в верхней комнате, под крышей, где в летнее время жил Володя. Там тоже была печка: круглая «голландка», дымоход которой выходил в общую трубу.
Увеличить
Нина Иосифовна Франк. 1937 г.
ERA. Ф. 1. Оп. 2. Д. 523. Л. 195
Личность папиной крёстной заслуживает отдельного рассказа. О её судьбе мы только недавно узнали из Интернета 114). Нина Иосифовна, урождённая Корчак-Котович, родилась 14 октября 1891 года в Витебской губернии в семье потомственного дворянина русско-польского происхождения. Детские годы она провела в поместье в Лужском уезде Петербургской губернии. Получила высшее сельскохозяйственное образование, став одной из первых в России женщин-агрономов. С началом Первой мировой войны, подобно многим молодым женщинам из интеллигентных семей, добровольно пошла служить в действующую армию сестрой милосердия, одновременно занимаясь журналистской деятельностью. После многочисленных жизненных перипетий Нина Иосифовна с мужем, полковником Ричардом Антоновичем Франком, в октябре 1918 года оказалась в Омске, где в ночь с 17 на 18 ноября 1918 года происходят события, в результате которых Верховным правителем России был избран Александр Васильевич Колчак, ставший также Верховным главнокомандующим Русской армией. Нина Иосифовна Франк была назначена пресс-секретарём Российского правительства адмирала А. В. Колчака, а её муж стал сотрудничать в омской газете «Русская армия» – официальном органе информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего. При отступлении армии Колчака Н. И. Франк оказалась на территории, занятой большевиками. Скрыв свое прошлое, работала уездным агрономом.
В 1922 году Нина Иосифовна как супруга гражданина Эстонской Республики получает возможность выехать в Эстонию. Супружеская чета поселяется в Нарве, ставшей одним из центров русской эмиграции. В августе 1923 года Ричард Антонович перешёл из лютеранства в православие с наречением имени Роман Владимирович 115). По-видимому, в эти годы семья Франк и познакомилась с семьёй Лавровых: в то время как наш дедушка исполнял должность псаломщика и регента в деревне Кри́уши, муж Нины Иосифовны открыл лавку в этой деревне, однако его попытки заняться торговлей успехом не увенчались. В Нарве Нина Иосифовна продолжала заниматься журналистикой и увлеклась литературным творчеством.
Приблизительно в начале 1930-х годов супруги Франк, оставаясь гражданами Эстонии, эмигрировали в США и поселились в Калифорнии. В 1935 году Нина Иосифовна приехала к родным в Финляндию, в Выборг. Главной её целью было подготовить переезд в Финляндию мужа. Однако в Выборге неожиданно получила уведомление властей с требованием в кратчайший срок покинуть пределы государства, без каких-либо объяснений. Нина Иосифовна была вынуждена выехать в Эстонию. Произошло это зимой 1935–36 гг. Вот тогда-то, видимо, и приехала она по льду Чудского озера в Олешницу.
Увеличить
Захоронение семьи Франк
на Сербском кладбище в Сан-Франциско
В Эстонии Нина Иосифовна, будучи очень энергичной и деятельной, занялась изданием своих книг, написанных в США, в числе которых – «Настольная книга каждой хозяйки, жены и матери» 116), в которую входили рецепты разных блюд. Одним из первых в ней фигурировал суп из гремучей змеи.
В конце 1930-х годов Нина Иосифовна с мужем уехала в Америку. Умерла она 18 сентября 1949 года в Бурлингейме в штате Калифорния и похоронена на Сербском кладбище в Сан-Франциско.
По папиным воспоминаниям, у его крёстной было по крайней мере две сестры. Про младшую из них рассказывали, что это была сущая сорви-голова. Она могла с бешеной скоростью промчаться на лошади по деревне, перелетая через заборы, канавы и прочие препятствия, приводя в ужас деревенских жителей. Вот уж настоящая кавалерист-девица!
Вторая сестра была спокойного мирного характера, с любовью относилась к семье Лавровых. Те, когда бывали в Нарве, заходили к ней в гости. И маленький Ника даже несколько дней прожил в её доме. Она была хорошей бабушкиной подругой. Когда наши позднее жили в Ольгином Кресте, эта сестра приезжала к ним погостить.
Той весной, которую Нина Осиповна провела в Олешнице, первого апреля утром дедушка послал Нику наверх сказать, что крёстной пришла телеграмма. Нина Осиповна кубарем скатилась вниз. А дедушка артистически кланяется и поздравляет куму с первым апреля. «Ух, напугал!» – восклицает кума.
Ещё в марте, когда стояла зимняя погода, смастерила крёстная санки для Ники и Котика. Дети пошли с ними гулять, а когда пришли с прогулки, их спросили: «Ну что, хорошо санки ездят?» «Хорошо, – отвечают, – только не по снегу, а по земле». Мёрзлая земля местами была покрыта наледью, и по ней санки скользили, а в снег они зарывались, потому что в качестве полозьев у них были простые палки.
Потом один местный житель сделал для наших ребят санки с «правильными» железными полозьями. Однажды Ника катался на них вблизи дома, и когда в очередной раз понёс санки на горку, коснулся морозного железа губами, и они тут же прилипли к нему. Ника испугался, что всю жизнь теперь будет приклеен к санкам; побежал домой, и вдруг санки отклеились, отодрав заодно и тонкую кожу с губ. Пошла кровь, но рана была не смертельной, и довольно быстро всё зажило.
«Вот моя деревня, вот мой дом родной…» Когда папа вспоминает это стихотворение 117), ему живо представляется его любимая Олешница, его мирное детство. Также созвучны его воспоминаниям пушкинские строки о зиме, о дворовом мальчике, который катает в салазках Жучку, и которому мать грозит в окно 118). Мама часто смотрела из окна дома на гуляющих во дворе Нику и Котика, но не грозила, а делала знак рукой, когда надо было идти домой. Вместо Жучки Ника сажал в санки своего любимого домашнего кота. Пока санки стояли, кот сидел смирно, но как только трогались с места – кот молниеносно спрыгивал, предпочитая перемещаться на своих четырёх.
Хочется сказать похвальное слово в адрес этого кота. Он был удивительно миролюбивым: позволял детям тормошить себя, разглядывать лапы, когти, считать зубы в пасти. Единственно, чего он не позволял – это посягать на его хвост.
Увеличить
Зима на Чудском озере.
22 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Чудское побережье зимой.
22 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Олешницкие дети катались на санках в основном по дюнным берегам речки, которая в зимнее время исчезала под ледяным и снежным покровом. Большая же песчаная гора (часть дюны) недалеко от священнического дома служила развлечением для ребят в летнее время. Скатываться с её вершины вниз на животе по мелкому белому песку было немалым удовольствием. Склон этой горы, обращённый к лесу и к деревне, был довольно пологим, а противоположный, обращённый к озеру, – гораздо круче. В этом месте был некоторый сквозной коридор, без деревьев; и зимой ветрами, дующими со стороны озера, сносило снег с «озёрного» склона горы и наметало огромную снежную толщину на «лесном» склоне. Поэтому в зимнее время эта гора для катаний не использовалась: хватало других горок.
В качестве лыж маленькие ребята использовали досочки от бочек, а те, что постарше, катались на самодельных лыжах. Их обычно делали из простых досок, концы заостряли, а чтобы их загнуть вверх, опускали на некоторое время, примерно на два часа, в кипящую воду – дерево размокало и поддавалось загибанию. Чтобы лыжи опять не распрямились, загибы надо было зафиксировать до высыхания. Для этого можно было привязать к загнутым концам лыж верёвки и, натянув другие их концы, прикрепить гвоздиками к лыжам. А ещё проще – поставить лыжи «вниз головой» под наклоном и засунуть загнутые концы под комод или шкаф с невысокими ножками, подложить под лыжи дощечки до полной неподвижности – так, чтобы лыжи упирались верхней частью загиба в дно комода или шкафа, и оставить примерно на сутки (для устойчивости этой конструкции задние концы лыж притягивали верёвками к ручкам шкафа). Чтобы лыжи лучше скользили по снегу и не промокали в случае оттепели, их надо было периодически пропитывать, особенно тщательно в первый раз после изготовления. Это делали с помощью «вярницы» – так называли в Причудье сосновый вар. Вярница широко использовалась столярами в их работе. Для лыжной пропитки можно было применять и дёготь. Когда позднее Лавровы жили в Ольгином Кресте, один столяр из Скарятиной Горы сделал для Ники лыжи, но они оказались хрупковаты и через некоторое время сломались. Ника их чинил, но всё-таки они катали не очень хорошо. А потом, уже в Новой Деревне, Ника сам смастерил себе лыжи, и они довольно послужили ему. Некоторым недостатком самодельных лыж было отсутствие продольного желобка на «подошвенной» стороне, и это часто приводило к поперечному скольжению.
В Олешнице для катания с гор применялись также ледяные круги. В какую-нибудь ёмкость – таз, кадушку – наливали воду, сантиметров 20–30 по высоте, и давали ей замёрзнуть. Потом осторожно, чтобы не расколоть круг, выбивали его из ёмкости, немного обтачивали по окружности, вырезали небольшое углубление для сидения – и круг готов. В углубление клали сено для тепла. Такой круг, когда едет с горы, ещё и вращается вокруг своей оси, и наездник получает двойное удовольствие. Можно было круг заострить спереди, сделать как бы носик, и тогда он съезжал ровно, без вращения – тут уж кому что нравится. Можно было и дырочку в круге проплавить и продеть в неё верёвку, и катать «санки», куда вздумается.
* * *
Знаменательным днём для дедушки было 22 декабря, когда световой день переставал укорачиваться, а затем начинал потихоньку удлиняться. Дедушка всегда поздравлял домашних с этим важным событием. Комнаты в деревенских домах в тёмное время освещались керосиновыми лампами, и освещение было довольно тусклое. Поэтому особенно радовались Божиему свету – натуральному, солнечному. В священнической квартире в повседневной жизни пользовались 7-линейной 119) лампой, которая стояла на кухне, и 10-линейной, освещавшей комнату, и только в праздничные дни в большой комнате зажигали подвешенную к потолку более яркую, 30-ти, или даже 40-линейную лампу с кольцевым фитилём. Чтобы зажечь фитиль, нужно было лампу опустить. Для этого у неё имелся противовес – подвешенная на цепочке ёмкость, в которую насыпали песок. Лампа была шикарная, ни у кого в округе такой не было.
Культурная и повседневная жизнь
В 20–30-е годы прошлого века культурная жизнь почти каждой деревни в Причудье была связана с добровольным пожарным обществом. В предоставляемых ему помещениях часто устраивались праздничные концерты, спектакли. Имелось такое общество и в Олешнице. Оно базировалось в обширном деревянном доме на «центральной площади», напротив лавки Шанина (теперь этого дома нет). В общество мог вступить любой деревенский житель. При этом он должен был платить членские взносы, но зато пользовался какими-то привилегиями. Члены общества иногда сами давали показательные спортивно-пожарные выступления.
В летнее время в олешницкой школе организовывалась так называемая детская площадка – что-то типа детского летнего лагеря. Для этого приезжала из Нарвы женщина-руководитель Екатерина Константиновна Федорович, а с ней – её муж-педагог и дочь. Посещали площадку дети в возрасте от двух до четырнадцати лет. Ника с Котиком тоже были её посетителями. Обыкновенно в конце сезона ставился какой-нибудь спектакль. Когда Нике было четыре с половиной года, а Котику – три, они оба принимали участие в таком спектакле: играли роль носильщиков бороды дядьки Черномора: шли перед ним и на специальной подушке несли его длинную бороду. Репетировали без театральных костюмов, а на последней, генеральной репетиции, все артисты были в полном обмундировании. И когда маленький Котик увидел своего господина – Черномора – в присущем ему необычном одеянии, он очень испугался и поднял страшный рёв. Пришлось воспитательнице (а, может быть, и самому Черномору) его уговаривать, утешать и объяснять истинное положение вещей. Уговоры и объяснения возымели своё действие, и спектакль прошёл благополучно.
Увеличить
Артист-лилипут Виктор Иванович
Соболев (справа) играет в шахматы
в принаровской деревне Втроя
с местным жителем
Александром Шуваловым.
1940 г. Фото с сайта narova.eu
Примерно в это же время в Олешницу приезжали двое лилипутов – Виктор и Параскева Соболевы, уроженцы этой деревни. Родители были обыкновенные, а дети – лилипуты. Они работали в Рижском цирке Саламонского 120), и в Олешнице дали тогда небольшое представление. Лавровы на представлении не были, а детей очень интересовало: какие они – лилипуты? Вот мимо священнического огорода проходит местная жительница и здоровается с Марией Андреевной. И Ника тут же был, около мамы. Женщина эта видела лилипутов. «Ну, и какие они?» – спрашивает Мария Андреевна. «Ма-а-аленькие, вот как он», – отвечает та, показывая на Нику. Ника был удивлён и разочарован: «Какие же это лилипуты, если они с меня?! Я же большой!» Он думал, что лилипуты по размеру не больше кукол 121).
В праздник Святой Троицы традиционно организовывались праздничные мероприятия, народные гуляния. Они устраивались на поляне недалеко от храма (сейчас эта поляна заросла деревьями). В программу входили разнообразные соревнования типа бега в мешках, перетягивания каната… Обязательным номером была лотерея. В одной из лотерей, которую организовал миссионер Русского студенческого христианского движения (РСХД) В. Ф. Бухгольц, самым ценным выигрышем был фотоаппарат – в то время редкая вещь. Билетик с этим выигрышем не сразу положили в общую массу билетов, чтобы в случае его вытягивания в начале лотереи не пропал интерес к её продолжению. Из-за этого произошла некоторая путаница, и сам Бухгольц случайно стал обладателем наиболее ценного выигрыша, но он от него великодушно отказался, и кому в результате достался тогда фотоаппарат – папа не помнит.
В Троицын день устраивалась в Олешнице также и ярмарка, обычно на «центральной площади» возле шанинской лавки. Кто-то продавал свой товар, кто-то покупал, а некоторые, особенно дети, ходили просто «поглазеть». Многих мальчишек интересовали кружочки копчёной колбасы, которыми торговал один местный житель – и на этом неплохо подзарабатывал. Некоторые «денежные» мальчишки по многу раз подходили за кружочками: колбаса-то вкусная! У Ники с Котиком карманных денег не водилось. Зато они могли вдоволь наблюдать за ярмаркой.
В ярмарочные дни в Олешницу приезжали также жители соседних деревень. Местные рыбаки старались наловить побольше рыбы и продавали её кто с лотков, кто в палатках. А в обычное время жители сами ходили к рыбакам домой за рыбой.
В праздник Троицы, как и в Пасху, принято было катать крашеные яйца, только красили их не в красный, а в зелёный цвет. Дети ходили с карманами, полными яиц, и при каждом подходящем случае старались «выбить» у сверстников побольше желанной добычи. Троицкое катание проходило даже более оживлённо, чем пасхальное, потому что, как правило, было уже по-летнему тепло.
Увеличить
Пюхтицкий монастырь.
Успенский собор и трапезный храм.
18 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В канун праздника Успения Пресвятой Богородицы по традиции совершался крестный ход из Олешницы в Пюхтицкий монастырь. В ночь на сам праздник паломники ночевали в монастыре, утром стояли литургию в Успенском соборе, и затем шли обратно в Олешницу. Путешествие было нелёгкое: 30 километров в один конец по лесной дороге. Дедушка как настоятель прихода возглавлял этот крестный ход. Бабушка и старший сын Володя тоже участвовали в нём, а Нику и Котика не брали по малолетству.
Увеличить
Пюхтицкая икона
Успения Божией Матери.
Фото с сайта
Пюхтицкого монастыря
Увеличить
Псково-Печерская икона
Божией Матери
«Одигитрия».
Фото из архива
Псково-Печерского
монастыря
В сентябре из Пюхтицкого монастыря в Олешницу с крестным ходом 122) шла чудотворная Пюхтицкая икона Успения Божией Матери 123). Ника и другие ребята залезали на деревья и с нетерпением всматривались вдаль: когда же крестный ход появится на дороге. Вот он уже виден – и дети начинали кричать, радоваться, что икона, наконец, пришла в их деревню.
В церковных документах упоминается также хождение в весеннее время монахов Псково-Печерского монастыря с чудотворной иконой Божией Матери «Одигитрия» 124) по всему олешницкому приходу в течение трёх дней. Они заходили почти во все дома – кроме тех, где жили баптисты. Папа вспоминает, что по крайней мере один раз монахи вместе с иконой останавливались на ночлег в их доме.
В ведомости Олешницкой церкви за 1926 год говорится ещё об одном крестном ходе: «В день Вознесения Господня по с. Олешницы, в память избавления от повальной болезни “испанка” в 1920 году» 125).
Следует упомянуть также и крестный ход, который не был непосредственно связан с Олешницей, но был дорог нашему дедушке. По сложившейся традиции, накануне дня памяти пророка Илии (20 июля) – как сказано в газетной публикации: «в Ильинскую пятницу» – в Гефсиманском скиту Пюхтицкого монастыря совершалось праздничное богослужение, на которое прибывал из Пюхтицы чудотворный образ Успения Божией Матери. Богомольцы собирались со всего Принаровья. Совершали службу несколько священников, в том числе – отец Александр Лавров. Гефсиманский скит, как мы писали ранее, был первым пристанищем семьи Лавровых в Эстонии, и семья хранила в сердце своём благодарность скитским сёстрам за оказанные милосердие и любовь. После службы в Гефсимании чудотворную икону с крестным ходом приносили в Сыренец (нынешнюю Васкнарву), в Ильинский храм, где она пребывала до 13 августа, когда возвращалась в Пюхтицу к престольному празднику Успения.
В праздник Рождества Христова ходили по домам христославы – взрослые и дети – с самодельной вифлеемской звездой, пели колядки, получали незамысловатые гостинцы. В Пасху славили воскресшего Христа. В Вербное воскресенье приходили дети с ветками освящённой вербы и шутя стегали обитателей дома, приговаривая: «Верба кра́сна бьёт напрасно; верба бе́ла бьёт за дело» и другие стишки в том же роде. В награду им давали несколько монеток или что-нибудь из сладостей.
В Прощёное воскресенье бывали шутки покруче. Папа помнит случай, как несколько парней утром залезли на чью-то крышу и положили на печную трубу санки, а сами притаились под окнами и прислушиваются, что будет. Хозяйка, как обычно, встала рано и растапливает печь, а дым весь внутрь валит. Хозяйка – ругаться на мужа: «Я же тебе говорила, что трубу нужно прочистить!» А парни под окном покатываются со смеху.
В мае отмечался в деревне День матери 126): ставился шуточный самодеятельный спектакль, в котором действующие лица – муж и жена – на один день менялись ролями: жена занималась мужской работой, а муж – женской. И вот, у жены всё получалось не хуже, чем у мужа: косить, копать, колоть дрова… А муж никак не мог справиться с жёниной работой: тесто у него убегало, мясо на сковородке подгорало, посуда из рук падала… Такие спектакли ставились ежегодно с разными вариациями, и каждый раз приносили немалое удовольствие зрителям и участникам.
Местные женщины любили петь песню «Мой муженька работёшенька» 127) про незадачливого мужа и «задачливую» жену. Пошёл муж на мельницу зерно молоть, и позабыл мешки. «А я, млада́, не ленивая была, не ленива, тороплива, да догадливая: схвачу мешки, да за ним в бежки». Потом: пошёл муж боронить, да позабыл борону. «А я, млада́, не ленивая была, не ленива, тороплива, да догадливая: схвачу бо́рону, да за ним дёрну». И дальше в том же духе.
Ника с Котиком и мамой иногда играли в «молчанку». Смысл этой игры заключался в том, чтобы одни участники угадывали, что изображают жестами другие. Угадывающий обычно сидел на стуле, как на троне, а загадывающий с поклоном подходил к нему и изображал какое-нибудь действие, например: колку дров, собирание ягод… Во время одной из таких игр подходит Котик к Нике и показывает, как он двумя руками что-то тянет сверху. У Ники сразу возникла мысль, что Котик звонит в церковный колокол. Дети постоянно видели, как сторож Чашкин ритмично дёргает свисающую до земли снаружи храма верёвку, привязанную к языку колокола, и при этом раздаётся благовест. Котик отрицательно замотал головой: нет, не колокол. Отмёл он и другие предположения Ники. И когда, наконец, Ника сдался, Котик с важным видом сообщил, что это он обезьяну за хвост дёргает.
* * *
В Олешнице до войны были две торговые лавки: Шанина и Садеева (их дома и сейчас существуют). Лавка Шанина находилась на центральной деревенской площади, на углу с церковной улицей, на той же стороне, что и церковь. Она была более популярной, чем лавка Садеева, и представляла собой что-то вроде небольшого деревенского клуба, где любили собираться местные мужички, человек по пять – шесть: садились на скамейки вдоль прилавков и вели разговоры о чём угодно – о политике, о рыбной ловле… Котик был уверен, что эти дяденьки в лавке продаются. Когда однажды дедушка сильно болел, и бабушка об этом очень печалилась, Котик утешал её такими словами: «Мамочка, не плачь: если папа умрёт, мы купим у Шанина нового папу». Вообще, Котик был ласковый. Часто, обнимая маму, он говорил: «Ты моё солнышко, ты моя звёздочка,.. луна ты моя!»
Лавка Садеева находилась на другой стороне улицы, ближе к церкви. Она была чуть более дорогой, но зато Садеев, кроме самой лавки, владел гончарной мастерской, где изготавливал горшки, которые тут же и продавал. Имелась у него ещё и коптильня, в которой он готовил копчёную ряпушку. Этих деликатесных рыбок называли «копчушками». Ника «копчушки» очень любил. Одним прекрасным утром он разговаривал с Котиком, ещё лёжа в постели (они спали в одной кровати, и часто просыпались раньше взрослых: все ещё спят, а дети уже ведут беседу). Вот Котик и спрашивает у Ники, как у старшего: «Чем питаются ангелы?» Ника отвечает: «Конечно, копчушками!» – «А где они их берут?» – «Конечно, у Садеева!» Котик остался вполне доволен этим ответом.
А вот Котик первый проснулся и играет, ещё лежа в кровати, со своими пальчиками. «Это папа, – говорит он про большой палец, – это мама, – про указательный, – а это дети, – про остальные три пальчика. – Старший пошёл в школу, средний – тоже в школу, а маленький ещё в школу не ходит. Мама послала его в лавку, дала ему денежек и сказала: “Митли не питиляй!”» Когда самого Котика как-то послали в лавку, и там дали ему сдачу, он радостный прибегает домой: «Мама, мне столько денежек дали!»
Нику родители иногда посылали в Шанинскую лавку за какими-нибудь продуктами. Идти нужно было мимо лавки Садеева. Нередко на её пороге стояла дочь Садеева – уже взрослая девица. Она спрашивала Нику: «Ты куда идёшь?» – «К Шанину». – «Так заходи к нам, у нас то же самое есть!» – «Нет, меня к Шанину послали!» – и шёл дальше. В лавках было принято давать детям карамельки. Ника, получив карамельку, спрашивал: «А Котику?» Приходилось давать ещё одну карамельку. Так же поступал и Котик: «А Нике?» В конце концов лавочники выучили, что и Нике, и Котику нужно давать две карамельки.
В олешницких лавках водки в то время не было: для её продажи требовалось особое разрешение и уплата специального налога. Продавали её, кажется, по соседству, в Ка́тазе. Однако несколько олешницких бабулек закупали четвертушки и спекулировали ими. Назывались эти четвертушки «а́зуниками». Появилось это слово в начале 1920-х годов, когда Эстония стала самостоятельной, и ранее безземельным эстонцам (а иногда даже русским) раздавали участки земли. Этих новых хуторян стали называть азуниками – от эстонского слова «asunik» (поселенец). Почему четвертушки водки получили то же название? – возможно, потому, что они пользовались популярностью у этих поселенцев.
К слову об азунике: когда Лавровы жили уже в Ольгином Кресте, наняла как-то бабушка зимой дровосека для колки дров. Когда работа была сделана, его угостили обедом, и бабушка поставила на стол четвертушку водки. Дровосек пришёл в восторг и рассыпался в благодарностях: «Ой, матушка, спасибо Вам, как Вы удружили, да как же это хорошо – водочка!» А Ника был рядом, и Мария Андреевна с улыбкой сказала: «Вы при мальчике-то водочку не расхваливайте!» Тут дровосек мгновенно переменил тон: «Да нет, это я так, это только с мороза, а так-то, вообще, ну её – водку, не нужна она вовсе!»
Понятно, что живя в приозёрной деревне, многие жители занимались рыбной ловлей. Ловили окуней, лещей, щук, ряпушку, судаков, часто не только для себя, но и на продажу: в деревню периодически приезжала машина и забирала улов. Некоторые олешницкие рыбаки подряжались добывать рыбу для Пюхтицкого монастыря. Кое-кто из рыбаков использовал сети, называемые мутниками, от которых было много вреда, поскольку они загребали всё подряд. Мутники тащили двумя лодками, и рыболовам приходилось кооперироваться друг с другом. Судаков разрешалось ловить только «взрослого» размера. За ловлю «недоростков» полагался немалый штраф. Поэтому в народе маленьких судачков называли «арестантиками».
Для увоза собранных деревенскими жителями лесных ягод и грибов также приезжала машина. В частности, появлялся со своим грузовым транспортом некий Блохин. Он иногда заходил в дом к нашему дедушке.
На дальние расстояния вдоль побережья жители Причудья перемещались водным путём. Из Тарту в Васкнарву и обратно курсировал винтовой пароход, который назывался «Luik» («Лебедь»). А по Нарове от Васкнарвы до Нарвы ходил колёсный плоскодонный пароход «Koit» («Заря»). Тем, кто ехал из Причудья в Нарву, нужно было пересаживаться в Васкнарве с одного парохода на другой.
Насколько помнит папа, из Тарту «Лебедь» отправлялся по воскресеньям. В Олешнице пристани не было, и он не мог подойти к самому берегу, а останавливался где-то в полукилометре от береговой линии. В деревне был нанят человек, который следил за приближением парохода и подавал ему знак флажком, если были желающие поехать; а пароход, подходя, давал гудок. Пассажиров с берега и на берег перевозили на лодке.
Старший сын Лавровых Володя очень хорошо плавал, и доплывал до «Лебедя», когда тот стоял против Олешницы. Володя и некоторые другие подростки рисковали нырять под пароход и выныривать с другой стороны. Таких смельчаков были единицы.
Однажды маленьких Нику и Котика спросили: «Что бы вы сделали, если бы у вас был миллион крон?» Ника ответил: «Я бы купил вагон макарон». Тогда макароны в деревенских семьях были редкостью, да и не было в них необходимости, когда имелась своя настоящая картошка. А трёхлетний Котик с важным видом заявил: «А я куплю пароход и буду катать людей. Со взрослых буду брать за это деньги, а детей буду катать бесплатно, потому что у них денег нет».
Приходские искушения
Немало неприятностей приходилось терпеть дедушке из-за сектантов и просто неблагочестивых жителей – эта проблема часто обсуждается в переписке с епархиальным начальством. На нас произвёл впечатление один рапорт, подписанный причтом храма: священником Александром Лавровым и псаломщиком Михаилом Троицким 128). Видимо, из-за совместного авторства события в нём излагаются от третьего лица. А события таковы.
15 февраля 1932 года в Олешницкой церкви предполагалось совершить венчание. Действия, согласно рапорту, происходили таким образом (имена, указанные в рапорте, мы опускаем): «В половине седьмого вечера приехал свадебный поезд, настоятель распорядился открыть храм и прошёл в олтарь, приказав сторожу произвести все расчёты с женихом. Минут через пять после этого в олтарь вошли, без разрешения священника, трое мужчин; из них священник узнал только одного, и двое неизвестных были нетрезвы. На вопрос священника, что им угодно, один из них спросил об условиях платы за требу. Священник на это возразил, что для этого послан сторож, но если ему угодно знать, то условия таковы: 5 крон за венчание и 5 крон за освещение церкви, и сверх этого жених обязан уплатить недоимку в 3,60 крон, без чего причт, по предложению Приходского Совета, не может приступить к венчанию. Тогда один из стоявших на расстоянии шага от Св. Престола, надел шапку, дважды выругался площадной бранью по адресу Совета. Священник быстрым движением сорвал шапку с головы, воскликнул: «Други! Он ругается в Св. Олтаре!» – и так как в этот момент в олтарь пришёл сторож, спросил фамилию хулителя, и приказав вывести пьяного из церкви, ушёл к себе на квартиру. Спустя минут 10 священник, немного успокоившись, поднялся из своей квартиры наверх, где происходило заседание Приходского Совета, заявил о случившемся Совету и сразу же спустился в свою квартиру. И это было кстати, так как скандалист, оказавшийся … двоюродным братом … известной сектантки, ворвался в квартиру настоятеля, и с руганью и кощунством требовал свою шапку, позволив себе замахнуться на священника и его жену, и успокоился лишь тогда, когда был приглашён пограничник 129)… Настоятеля особенно поразило то обстоятельство, что Совет, зная о скандале, который происходит в церкви и в квартире священника, не предпринял ничего для прекращения скандала, и ни один из членов Совета не пришёл в храм и квартиру настоятеля, хотя настоятель на этом же заседании днём настойчиво предлагал церковному старосте непременно присутствовать в храме во время венчания для расчётов с женихом и для наблюдения за порядком в храме… Бракосочетание всё-таки состоялось, хотя скандал тянулся около двух часов».
В рапорте указывается, что это далеко не первый случай подобных бесчинств: «Все гости, которые приезжают на свадьбу, обычно бывают пьяны, и причту известно, что и в прошлом устраивались в церкви пьяные скандалы. Так, при покойном о. Григории [Горском] один из пьяных во время бракосочетания пытался с о. Григория сорвать облачение, но был им прощён; один из свадебных пытался закурить в церкви от лампады. Вероятно, есть и ещё подобные случаи, которые причту неизвестны».
Как это часто бывает, отношения между взрослыми влияли и на отношения между детьми. Папа вспоминает, что неразумные мальчишки иногда дразнили его с Котиком: «Поп – толоконный лоб», а один из них даже не раз со злобой угрожал Нике покалечить его.
Дедушка очень не любил напускное благочестие: внешнее соблюдение обрядов, щепетильность в мелочах при отсутствии доброты в сердце, криводушии, осуждении ближних. Его прямота и принципиальность приводили к тому, что у него были недоброжелатели и даже враги. Вражда распространялась и на его детей. В какой-то из годов, когда Ника в летнее время посещал «детскую площадку» в олешницкой школе, к нему не раз придиралась жена заведующего школой Н. Каубиша (его семья жила в школьном помещении). Ника помнит, как она отчитывала его, а он совершенно не понимал – за что. Из-за этого ему даже не хотелось посещать площадку. И маме пришлось вступиться за сына и поговорить с заведующей площадкой.
Причина такого отношения крылась в следующем кляузном деле 130). 19 апреля 1936 года исполняющий обязанности заведующего Олешницкой школой Николай Петрович Каубиш обратился к митрополиту Таллиннскому и всея Эстонии Александру (Паулусу) с жалобой на настоятеля местной церкви о. Александра Лаврова. Подробно приводить её текст не будем – тем более, что расследование, проведённое по указанию митрополита Александра, показало, что «жалоба Н. Каубиша на священника о. Лаврова по существу своему представляет ложь и клевету». Достаточно привести одну цитату: «По приходу он ходит с крестом всегда пьяный. Видеть его трезвым довольно трудно. Прихожане возмущены этим, но он не обращает на это никакого внимания. Прошлой весной на очередном приходском собрании прихожане говорили ему, что скоро придётся закрыть храм, что никто не хочет больше посещать храм, что во всём этом виноват только он, а никто другой!»
Для разбора этого дела Епархиальным Советом был прислан настоятель Криушской Александро-Невской церкви протоиерей Владимир Преображенский. Были допрошены доноситель и обвиняемый, а также свидетели с той и с другой стороны. Свидетели со стороны доносителя не подтвердили справедливость обвинений. Один из них даже заявил: «Учитель Каубиш, очевидно, ошибочно поставил меня своим свидетелем».
При этом выяснились примечательные подробности. Каубиш в жалобе утверждает: «В минувшую Пасху, в первый день он служил вечерню пьяным!» Однако помощник церковного старосты совместно с председательницей женского благотворительного кружка при церкви опровергают это: «Мы заявляем, что это совершенная клевета, священник был совершенно трезв и вечерню совершал чинно, как вообще совершает все богослужения». При этом они указывают на весьма существенный момент: «Жалобщика Каубиша за вечерней не было». Впрочем, не только на этой службе он не был, но и вообще давно перестал посещать храм – чего, впрочем, он и сам не отрицал.
Что касается обсуждения на прошлогоднем приходском собрании перспектив закрытия храма – «оказалось, что действительно аналогичный разговор был, но только г. Каубиш перепутал его мотивировку. На собрании обсуждались меры, которые нужно принять против неисправных плательщиков членских взносов – если, говорили исправные плательщики, и мы не будем платить, то придётся закрывать храм, т. к. нечем будет выплачивать содержание причту». В числе должников был и Каубиш…
Из дальнейшего текста жалобы Каубиша начинаешь понимать, что причиной её написания является месть: «Он [о. Александр] дважды пытался устроиться законоучителем во вверенную мне школу и вместо того, чтобы обратиться ко мне, как к заведывающему школой, действовал через группу своих сторонников и собутыльников. Из этого, конечно, ничего не вышло, т. к. по закону передача уроков вероучения зависит от Педагогического Совета школы. Тогда он решил убрать меня с дороги, чтобы попасть в школу. При последней ревизии г. школьным советником вверенной мне школы он ходил по деревне и заставлял родителей учеников идти в школу жаловаться на меня г. школьному советнику. Он говорил: “Если мы опустим момент и не выживем его (меня) сейчас, то нам этого будет не сделать никогда. Говорите про него, как можно грязнее!”»
С чего же начался этот конфликт? Отец Александр подробно рассказывает об этом в своём объяснении, написанном во исполнение предписания Епархиального Совета: «В феврале месяце сего года мне стало известным, что ученики Олешницкой школы учинили бесчинство на кладбище, выбили три стекла в кладбищенской часовне, залезли внутрь её и утащили 2 иконки; около же этого времени была обнаружена поломка 2х железных крестов на могилах; виновники бесчинства были установлены. 1 марта состоялось собрание приходского совета, на котором я доложил о бесчинстве на кладбище, и совет постановил обратиться в педагогический совет школы с просьбой – запретить ученикам ходить в школу или из школы через кладбище. Это постановление мною было передано в письменной форме секретарю педагогического совета, учительнице Лаур, которая вскоре же вернула мою бумагу и заявила, что заведывающий школой, г. Каубиш, бумаги не принимает. Мне оставалось эту бумагу отослать школьному советнику с соответствующим объяснением, что я и хотел сделать, но г-жа Лаур сказала мне, что на днях в Олешницу приезжает школьный советник, и лучше мне это сделать здесь, когда он посетит школу. Вскоре приехал школьный советник г. Луур, и я обратился к нему со своим заявлением. Г. советник выслушал меня и сказал, что на заведывающего последовали жалобы со стороны всех его коллег по школе (две учительницы эстонской национальности и один учитель русский), и просил меня высказать своё мнение о г. Каубише. Всё сказанное мною г. Луур протоколил, и просил меня послать к нему некоторых родителей, что я и сделал… Вот это обстоятельство, что я вынужден пойти с заявлением на г. Каубиша, и послужило, вероятно, главным поводом к его заявлению на имя Владыки Митрополита».
Разумеется, протоиерей Владимир Преображенский обратился к школьному советнику за разъяснениями по этому поводу, и тот сообщил следующее: «Священник в ответном своём объяснении Епархиальному Совету на жалобу Каубиша вполне прав. Каубиш ещё раньше моей ревизии по заведываемой им Олешницкой школе и производства расследования мною по жалобе на него со стороны некоторых родителей учащихся названной школы был уже уволен от занимаемой им должности на пенсию в силу признания его, Каубиша, врачебной комиссией нетрудоспособным на 100 процентов и только доканчивал учебный год. Священник Лавров – пастырь прихода, и должен был предупредить об [опасности] болезни (чахотки) заведывающего Каубиша для учащихся Олешницкой школы… Объясните Владыке Митрополиту Александру… что священник в деле увольнения учителя Каубиша с должности на пенсию не виноват».
Подтвердилось в ходе расследования и то, что, как пишет о. Александр, «Каубиш в ссоре решительно со всей интеллигенцией Олешницкого прихода; находится в неприязненных отношениях с пограничниками, которые живут в моей квартире; поссорился с пожарным обществом и не работает там; разладил с просветительным обществом и выбыл из его состава; в прошлом году мешал плодотворной работе на детских площадках, о чём мне неоднократно говорила г-жа Федорович, руководительница площадки, весьма интеллигентная особа, жена нарвского педагога; не платит членских взносов в приходскую кассу и всячески вредит церковному делу».
Начали мы этот рассказ с отношения жены Каубиша к нашему папе, тогда ещё малолетнему ребёнку. Оказывается, досталось и его старшему брату Володе. Отец Александр пишет: «Каубиш по своей мелочности и придирчивости не оставил в покое моего сына, его бывшего ученика, а ныне ученика Нарвской гимназии. Когда в прошлом году мой сын после Пасхи остался дома по болезни, то г. Каубиш распространял про него слухи, что он выгнан из гимназии за хулиганство, тогда как сын мой по поведению на лучшем счету и в гимназии, и в эмигрантском интернате, где он живёт». Однако мы всё же решили проверить по архивным протоколам педсовета Нарвской гимназии, каковы были гимназические дела Володи. Выяснилось, что за второе полугодие 1935/36 учебного года он был освобождён от половины платы как «бедный, хорошо занимающийся» 131). Правда, впоследствии один раз ему всё же была снижена оценка по поведению до «хорошо» – когда один из учеников «похитил яблоки в чужом саду», а Володя «ел заведомо похищенные яблоки» 132).
Возможно, что будучи неизлечимо больным, Каубиш злился на всех и на всё; мстил всем, даже детям, за то, что они здоровы и не обречены на скорую смерть.
Справедливости ради надо сказать, что отец Александр не был абсолютным трезвенником, о чём он сам пишет в рапорте Епархиальному начальству: «Здесь я должен сказать, что я не абсолютный трезвенник и, если позволяю себе употреблять вино, то это делаю в пределах приличия».
По воспоминаниям папы, дедушка иногда выпивал, но никогда не бывал пьяным, и никогда не употреблял спиртное перед церковной службой. О том, что он выпил, никто не догадывался, даже матушка – его супруга, – только маленький Ника. По присущей детям способности замечать то, чего не замечают обременённые заботами взрослые, он улавливал едва заметное отличие выпившего отца от невыпившего. У выпившего дедушки чуть приподнималась одна бровь. Ника почему-то считал своим долгом сообщить об этом маме. Мама удивлялась, даже не верила, но когда выяснялось, что Ника не ошибся, бывала очень недовольна – не столько из-за самой выпивки, сколько из-за лишней траты денег, которых в семье было в обрез. Следует заметить, что дедушка никогда, ни одним словом, не укорял Нику за то, что тот его «выдаёт».
В своём рапорте по завершении расследования данного дела уполномоченный Епархиального Совета протоиерей Владимир Преображенский пишет: «Из частных разговоров с Олешницкими многими прихожанами я вынес в эту поездку впечатление в пользу о. Лаврова. Его любят, жалеют, и снисходительно относятся к тому, что иногда он в некоторых случаях вне службы и исполнения своих пастырских обязанностей позволит себе выпить в пределах приличия, как и сам о себе так говорит о. Лавров».
Начало папиного учения
Увеличить
Прежнее (до 1939 г.) здание школы.
Фото не позднее 1922 г.
Virumaa Muuseumid SA, RM F 105:30
Увеличить
Новое здание школы.
22 февраля 2009 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Бывшая церковно-приходская школа;
с начала 1980-х и до зимы 2010 г. – почта
В Олешнице имелась начальная школа. В то время она размещалась в двух одноэтажных деревянных домах, соединённых коридором. Весной 1939 года, когда Лавровы уже жили в Ольгином Кресте, началась реконструкция этого учебного заведения, которая обошлась в 15 тысяч крон: был перестроен первый этаж и достроен второй. В новом здании, также деревянном, было четыре классных помещения и три учительские квартиры. Открытие и освящение обновлённой школы состоялось в воскресенье 10 декабря 1939 года 133). Школьное здание стояло до июня 2010-го, хотя с начала 1980-х уже не использовалось по своему первоначальному назначению: в его правой части располагалась почта. Наверно, оно долго бы ещё стояло, если бы не пожар в ночь с 1 на 2 июня 2010 года. Мы успели застать олешницкую школу ещё в целости зимой 2009-го.
Увеличить
Здание бывшей школы спустя 10 дней
после пожара. 12 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Место, где стояла школа.
Под деревом – камень с памятной надписью.
29 июля 2018 г.
Фото Н. А. Андрущенко
В 1930-х – 1940-х годах в школе было шесть классов. Имелись русское и эстонское отделения. В русском отделении в одной классной комнате обычно занималось одновременно два класса. Осенью 1936 года, когда папе не хватало трёх месяцев до семи лет (а поступали в школу тогда в восьмилетнем возрасте), он начал посещать эстонское отделение. Ему хотелось учиться, но русское отделение было полностью укомплектовано «полновозрастными» детьми. А в эстонском оставалось много свободных мест. Вообще, это отделение существовало «для порядка», и продержалось недолго, поскольку эстонцев в Олешнице практически не было. Занималось в нём всего человек восемь, и то почти все русские. Учительница в этом отделении, эстонка по национальности, хорошо владела русским языком. Бабушка попросила её, чтобы Ника ходил к ней на занятия, и она согласилась. Эстонского языка Ника тогда не знал, и как уж он тогда учился, он сам не очень помнит, но в школе ему нравилось. Скорее всего, учительница общалась с ним по-русски. Читать он уже давно умел. Научился практически сам. Когда ему было примерно три с половиной года, жестянщик Луцыков привёз ему из Нарвы букварь. Ника только спрашивал иногда родителей: «Какая это буква?» – и, получив ответ, принимался читать дальше. Как-то пришёл Ника к маме на кухню и спрашивает, как выглядит буква «Ф». Мама, оторвавшись от дел, выпрямилась и подбоченилась обеими руками – и Ника всё понял.
Увеличить
Нарва. Место, через которое
раньше проходила улица Vahe.
20 сентября 2021 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Увеличить
Примерное расположение бывшей улицы Vahe
на современной карте
В следующем, 1937 году, Нику приняли в русское отделение олешницкой школы (тогда ещё «двудомной»). Но поздней осенью Мария Андреевна с Никой и Котиком на зиму переехали в Нарву, и Ника пошёл в одну из нарвских русских школ 134) – то ли в 6-ю начальную с адресом Eha 10/12, то ли в эмигрантскую гимназию с адресом Vahe 11. Судя по тому, как папа описывает окрестности школы и путь от неё до дома, это была гимназия на улице Vahe. Нарва во время Великой Отечественной войны была сильно разрушена, и ни одна из этих школ и этих улиц не сохранились. После первого дня, проведённого в школе, Ника не сразу нашёл дорогу домой. И даже испугался, что заблудился. Но потом сориентировался, и добрался до дома благополучно.
Учительницей в Никином классе была некая Агния Осиповна. Преподавала она довольно оригинально. В тетради по письму каждого ученика она ставила какую-нибудь закорючку, до которой требовалось что-нибудь написать. Что – неважно: хоть историю партии, хоть «Войну и мир», главное – чтобы это свободное поле было заполнено писаниной. Проверяла она потом эту писанину или нет – неизвестно, но следующую закорючку исправно ставила. Когда Ника пришёл в эту школу, ученики в его классе уже умели писать (по-видимому, это был 2-й класс), и ему пришлось их догонять. Особенно не давался ему вопросительный знак. Он пытался срисовать его из печатной книжки, но получалось плохо. Наконец, один одноклассник показал Нике секрет этого знака, и проблема разрешилась. Дисциплина на уроках Агнии Осиповны была никудышной: ученики шумели, галдели, вскакивали со своих мест, прыгали на парты. А на уроках пения, когда приходила соответствующая предмету учительница, картина менялась на противоположную: ученики становились тихими и послушными.
Увеличить
Примерное расположение дома Чижиковых
на современной карте
Увеличить
Нарвская (слева)
и Ивангородская (справа) крепости.
23 июня 2010 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Жили Ника с мамой и Котиком в Нарве в домике дворника у лесопромышленника Василия Николаевича Чижикова 135), жена которого была крёстной старшего брата Владимира (об этом мы уже писали). Чижиков, происходивший из Петербургской губернии 136), был эмигрантом 137) – как и многие русские в Эстонии. Во время гражданской войны он служил в Северо-Западной армии, и на декабрь 1919 года являлся командиром 2-го батальона 24-го пехотного Печерского полка в звании поручика. По словам папы, в начале своей эмигрантской жизни Чижиков имел только одну лошадь и телегу, на которой помещался весь скарб. Но Василий Николаевич оказался предприимчивым, и довольно быстро разбогател, занимаясь лесоторговлей. Папа помнит, что когда они с мамой и братом жили у Чижиковых зимой 1937–38 годов, у хозяина был хороший просторный дом с большим двором; во дворе стояла лесопилка с пилорамой из трёх или четырёх вертикальных пил для раздела брёвен на доски; для дровяных заготовок служила циркульная пила. Все пилы, видимо, имели электрический привод (в Нарве в то время большинство домов уже было оснащено электричеством). Хозяин владел легковым автомобилем, на котором разъезжал по окрестностям в связи со своей торговой деятельностью. Для перевозки досок и дров использовался грузовой автомобиль. Возможно, он брался в аренду.
В семье Чижиковых было две дочери: одна примерно ровесница Володи Лаврова, а вторая уже взрослая. Раньше был ещё и сын, но его в 16-летнем возрасте убило молнией на покосе: он увидел, что собирается гроза, побежал скорее собирать скошенную траву, чтобы она не намокла, и тут в него ударила молния.
В Чижиковском дворе находился пруд (папа не знает, был ли он естественным, или специально выкопан), в котором водились лягушки, головастики, тритоны… В собачьей будке жила большая собака, посаженная на цепь. Цепь надевалась на проволоку, натянутую вдоль забора, и собака с оглушительным лаем носилась взад-вперёд, когда кто-то проходил мимо по двору. И вид собаки, и её лай были очень свирепы: можно было подумать, что она готова проглотить идущего. Но иногда от усердия она срывалась с цепи – и тогда вдруг «перерождалась»: становилась кроткой и ласковой. Вот тебе и «с цепи сорвалась»! На идущих по улице собака обычно не реагировала. Бывало, Ника и Котик ради развлечения подходили снаружи к забору и стучали по нему палкой, и тогда собака начинала лаять. Как-то хозяин заметил это и заявил ребятам: «Ваша мама говорила, что вы хорошие дети, а вы озорничаете: дразните собаку!»
Один раз пришёл Ника из школы и увидел на столе аппетитные шарики, скатанные из свиного сала. В этот момент в комнате никого не было. У него разгорелся аппетит, но он решил сначала сбегать в туалет. А когда вернулся, в комнату уже пришла мама. «Я хочу съесть эти шарики», – сказал Ника. «Что ты, – с испугом ответила мама, – их есть нельзя, у них внутри яд для крыс!» Так рука Господня отвела от беды.
У Чижиковых Ника столкнулся с необычным для него способом умывания. Там вода не наливалась в таз, как Нике было привычно, а текла из крана. И когда она набиралась в пригоршню, не хватало третьей руки, чтобы закрыть кран. Приходилось умываться одной рукой, а другой крутить маховик. Так Ника манипулировал до тех пор, пока кто-то из взрослых не заметил этого и не объяснил, что пока умываешься, вода должна непрерывно течь.
Тут нам вспоминается случай, свидетелем которого оказался мой муж, когда в 2002 году в качестве монастырского экскурсовода жил в Голгофо-Распятском скиту на острове А́нзер, входящем в Соловецкий архипелаг. Как-то в составе одной экскурсионной группы приехали на остров два американца. Долго бродили они вокруг столь привычного каждому русскому человеку дачного рукомойника, висевшего на территории скита, пытаясь понять, как извлечь воду из этого загадочного прибора. В конце концов один из них случайно толкнул стержень. Радости их не было предела: с хохотом они поливали друг другу руки, пока вода в рукомойнике не иссякла.
* * *
Увеличить
Нарва. Район Йоаорг после пожара
25 апреля 1919 года.
Фото сделано, по-видимому, на следующий день
примерно от здания железнодорожного вокзала.
В центре – Александровская лютеранская церковь.
В правом нижнем углу, возможно,
остатки дома Бутель-Подлобных.
Слева на заднем плане – Ивангородская крепость,
за которой можно рассмотреть купола
Никольской и Знаменской церквей.
Narva Muuseum SA, NLM F 807:8
Ходил Ника со своей мамой несколько раз в гости к Бутель-Подлобным – тестю и тёще Владимира Михайловича Лаврова, старшего брата нашего дедушки Александра. Как мы уже писали, когда-то Бутели жили в Нарве в районе, который именовался Йоахимсталь или Йоаорг. Но во время пожара 25 апреля 1919 года, возникшего в результате массированного обстрела города артиллерией Красной армии, этот район почти полностью сгорел; неповреждённой осталась только возвышавшаяся в центре его Александровская лютеранская церковь. Лишились своего дома и Бутели-Подлобные. Глава семьи Марк Лукич стал работать сторожем в Нарвской Владимирской церкви, и его семья переселилась в дом, этой церкви принадлежавший 138). Впоследствии, как вспоминает папа, Марк Лукич построил себе новый дом (только на прежнем или на новом месте, нам неизвестно), и основным его занятием стало строительство на заказ частных домов.
В папиной памяти сохранились два посещения семьи Бутелей в середине 1930-х годов. Во время одного из них старая хозяйка пригласила его вместе с ней покормить домашних уток, а в другой раз младшая дочь хозяев попросила Нику помочь ей приготовить фаршированный кабачок. В частности, Нике поручили закрыть начинённый кабачок обрезанными ранее кончиками и пришпилить их тонкими длинными лучинками. В то время Ника не знал, что Бутелей с Лавровыми связывают родственные отношения, и узнал об этом не так давно, когда мы начали заниматься генеалогическими розысками.
* * *
Котик в Нарве ходил в детский сад. Просыпались дети очень рано, часа в четыре утра. Некоторое время лежали, беседуя друг с другом. А вечером, часам к шести, их уже смаривал сон, и они засыпали, сидя за столом в ожидании мамы. Мама в ту зиму служила в какой-то семье домработницей.
Увеличить
Нарва. Комплекс Свято-Владимирского братства,
в двух кирпичных двухэтажных зданиях которого
с 1919 года располагалась
Нарвская городская русская гимназия.
Фото 1910 г.
Eesti Ajaloomuuseum SA, AM N 5636:93
Увеличить
Нарва. Здания бывшего комплекса
Свято-Владимирского братства.
Ближайшее к нам здание, сохранившееся
в почти неизменном виде, принадлежало
Нарвской городской русской гимназии.
Соседнее гимназическое здание не сохранилось.
15 августа 2022 г.
Фото Н. А. Андрущенко
Той же осенью 1937 года старший брат Володя поступил в 5 класс Нарвской прогимназии, по окончании которой в следующем году был зачислен в 1 класс Нарвской городской русской гимназии. Она с 1919 года размещалась в двух кирпичных двухэтажных зданиях, ранее принадлежавших Нарвскому Свято-Владимирскому братству – тому самому, в котором когда-то учительствовал и служил псаломщиком дедушкин старший брат Владимир Михайлович Лавров. Одно из этих зданий, находящееся на углу улиц Vestervalli и Sepa, существует и по сей день, в нём базируется клиника Люмам. Второе, соседнее здание по улице Sepa, было, к сожалению, разрушено во время войны. Интересные воспоминания об этой гимназии оставила бывшая гимназистка Вера Михайловна Круглова, учившаяся в ней несколько раньше Володи, в 1928–1933 годах 139).
Возможно, причиной переезда Марии Андреевны на зиму в Нарву послужила необходимость вносить плату за Володино обучение в гимназии. Дедушкиной зарплаты на всё не хватало, а работы за деньги в деревне не было. Вот и пришлось на время уехать в город.
Ника и Котик часто самостоятельно гуляли по Нарве и даже выходили за её пределы. Чижиковы жили недалеко от западной окраины города, дальше которой простиралось поле, а за ним – лес. По этому обширному полю и лесной опушке, напоминавшим им родные деревенские просторы, любили прогуливаться наши ребята.
В городе дети иногда посещали дневные киносеансы. В Нарве в ту пору было три кинотеатра: «Skating», расположенный по адресу Vestervalli 6; «Koit» («Заря») – на Ратушной площади, и «Bi-Ba-Bo», имевший адрес Balti 2-a (раньше здесь был кинотеатр «Иллюзия») – он находился примерно там, где сейчас стоит дом с адресом Puškini 14. «Bi-Ba-Bo», ближайший из всех к Чижиковскому дому, пользовался наибольшей популярностью у Ники и Котика. В 1937 году, к 100-летию гибели А. С. Пушкина, советская киностудия «Ленфильм» выпустила ленту «Юность поэта». Фильм демонстрировался и за границей СССР, в том числе в Нарве. Нике на всю жизнь запомнился эпизод, где во время экзамена по русской словесности в Царскосельском лицее, очарованный поэтическим даром юного Пушкина, маститый поэт – «старик Державин» – в порыве восторга кинулся обнимать и целовать талантливого отрока, но при словах: «Это второй Державин!» тот от него убежал.
С Ивангородом Нарву связывали два моста через реку Нарову: один – обычный: для машин, телег и пешеходов, второй – железнодорожный: для пассажирских и товарных поездов. У этого моста с краю была устроена пешеходная дорожка, отделявшаяся от путей металлической сеткой. Такая же сетка ограждала дорожку с внешней стороны. Ходить по этому мосту было довольно страшно: дорожка узкая, идёшь, как будто по краю пропасти; прямо под тобой, далеко внизу, видна бурная река, а кругом – необъятное воздушное пространство. И только прозрачная сетка отделяет тебя от этой пропасти и от этого пространства. Если к тому же одновременно с тобой по рельсам идёт поезд, то мост дрожит от движения тяжёлого состава, и ощущения ещё более обостряются.
Живя в Нарве, бабушка с Никой и Котиком временами посещали Ивангород. Через обычный мост они могли ходить на Знаменское кладбище, где покоится младенец Михаил Лавров. А через железнодорожный – не исключено, что совершали путешествие к Бутель-Подлобным, которые отстроили взамен сгоревшего новый дом, возможно, в Ивангороде, входившем в 1919–1940 годы в состав Эстонии и являвшемся частью Нарвы.
В конце весны 1938 года Мария Андреевна с сыновьями вернулись в свою Олешницу, чему дети были бесконечно рады. Осенью того же года Ника начал учебу во втором классе олешницкой школы, но потом… Что было потом, а также и в более давние времена (а было очень многое) – об этом мы постараемся рассказать во второй части нашей книги.
Примечания
1) В эстонском языке ударения в словах ставятся на первом слоге.
2) Па́лдиски ма́антеэ, или Па́лдиское шоссе (эст. Paldiski maantee) – одна из самых длинных улиц Таллинна, начинается от Вышгорода и доходит до границы города, где переходит в шоссе, ведущее в город Палдиски (так по-эстонски звучит слово Балтийский).
3) Стихотворение С. Я. Маршака «Волк и лиса» впервые опубликовано в газете «Известия» 18 ноября 1935 г. под названием «Про волка и лису». В последующих публикациях этого стихотворения вторая его часть (включающая уток в желудке) отсутствует.
4) В переводе с эстонского Mustvee означает «Чёрная вода». Через городок Муствеэ протекает небольшая одноимённая речка, впадающая в Чудское озеро.
5) Евангелие от Луки, 22:44.
6) Евангелие от Матфея, 24:27; от Луки, 17:24.
7) Это было время хрущовских гонений на Церковь. В мае 1959 года епископ Таллиннский и Эстонский Иоанн (Алексеев) получил предписание от советских властей ликвидировать подворье под предлогом необходимости проложить улицу Гонсиори. 21 июля Таллиннский горисполком распорядился закрыть церковь. 4 октября, в неделю по Воздвижении, в отдание сего праздника, настоятель подворья протоиерей Валерий Поведский обратился к прихожанам с прощальным словом в связи с его переводом в Никольский храм на улице Vene («Русская»). 16 января 1960 года начался снос Введенского храма. В январе 1967 года на его месте открылся магазин «Ка́ннике». 5 января 2019 года у стен магазина состоялось открытие стенда, посвящённого Таллиннской Введенской церкви.
8) Евангелие от Матфея, 19:14; от Марка, 10:14; от Луки, 18:16.
9) Целиком эта прибаутка звучала так: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си – кошка села на такси, заплатила сто рублей, и поехала в музей. А котята прицепились, и бесплатно прокатились».
10) Кафе находилось в угловом доме с современным адресом Tehnika, 2 / Toompuiestee, 31. Теперь этого кафе нет.
11) Па́лдиски ма́антеэ, или Па́лдиское шоссе (эст. Paldiski maantee) – одна из самых длинных улиц Таллинна, начинается от Вышгорода и доходит до границы города, где переходит в шоссе, ведущее в город Палдиски (так по-эстонски звучит слово Балтийский).
12) Подробнее об этом можно прочитать в Интернете.
13) Распространённый в то время в Эстонии вид топлива для домашних печей, использовался одновременно с дровами.
14) Романс А. С. Даргомыжского на ст. Ф. Б. Миллера.
15) В Интернете мы не нашли романса с точно такими словами. По-видимому, это некоторая перефразировка романса Н. В. Зубова.
16) Стихотворение французского литератора Луи Ратисбона «Цветок» в переводе на русский язык поэта А. Н. Плещеева.
17) Манерка – походная металлическая фляжка с завинчивающейся крышкой.
18) Решение Совета депутатов трудящихся Йыгеваского района от 17 июля 1968 г. № 113 «Looduse kaitsest Jõgeva rajoonis» («Об охране природы в Йыгеваском районе»).
19) Постановление Правительства Эстонской Республики от 11 ноября 2013 г. № 160 «Kivimurru looduskaitseala kaitse-eeskiri» («Правила охраны заповедника Кивимурру»). Подробнее см. в документе «Kivimurru looduskaitseala kaitsekorralduskava 2014–2023» («План управления заповедником Кивимурру на 2014–2023 гг.»).
20) Манерка – походная металлическая фляжка с завинчивающейся крышкой.
21) Современный рынок устраивается практически там же, но ближе к Тартуской улице.
22) А́хтме – один из районов эстонского города Ко́хтла-Я́рве. Находится близ южной границы города Йы́хви в 65 километрах от Муствеэ.
23) Тийрикоя (эст. Tiirikoja) – в то время граничащая с Муствеэ деревня с северной стороны. Сейчас её не существует: она влилась в состав следующей за ней деревни Vilusi. В воспоминание о ней остались метеостанция Тийрикоя и база отдыха Tiirikoja puhkekeskus.
24) По-эстонски насос – pump.
25) Посёлок Лохусуу находится на берегу Чудского озера в 13 км от муствеэского учительского дома.
26) Современное название деревни – Рая, Raja.
27) В настоящее время первый этаж этого здания с адресом: ул. Нарвская, 24/1, по-прежнему принадлежит школе; второй этаж занимает детский сад.
28) Современный адрес: ул. Нарвская, 24.
29) Современный адрес: ул. Нарвская, 22.
30) Михайлов Л. Поселения Причудья. – Таллинн, 2008. – С. 102.
31) До реформы школьного образования 1969 года в первом полугодии 1 класса был предмет «письмо», а со второго учебного полугодия начинался «русский язык», и дополнительно к нему раз в неделю преподавалось «чистописание».
32) После окончания Второй мировой войны в период с 7 октября 1949 года до 3 октября 1990 года Германия была разделена на две части: социалистическую, которая называлась Германской Демократической Республикой, и капиталистическую – Федеративную Республику Германии.
33) Ка́лласте (эст. Kallaste) – небольшой городок на западном берегу Чудского озера, в 25 километрах к югу от Муствеэ. Знаменит своими крутыми берегами из красного песчаника, и до 1923 года носил название «Красные горы».
34) Песенка Роберта: «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер…» Музыка И. О. Дунаевского, слова В. И. Лебедева-Кумача.
35) Песенка про звёздочку. Музыка М. В. Иорданского, слова З. Н. Александровой // Солоникова О. В., Шереметьева Н. М. Родная песня. Учебное пособие для учащихся 2-го класса.— Л., 1962. — С. 102.
36) Мы нашли эту песню в американском фильме 1935 года «The Littlest Rebel» («Маленькая бунтарка»), но с некоторыми отличиями в тексте. В частности, в Интернете вместо «I have four years», как учили мы, напечатано «I have for years».
37) 7 июля (по старому стилю 24 июня) Православная Церковь совершает память Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В народе этот праздник известен под названием Иван Купала.
38) Это было одно из немногих светских высших учебных заведений, в которых разрешалось учиться выпускникам духовных семинарий.
39) Война между СССР и Финляндией в период с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года.
40) Узкоколейная железная дорога Сонда – Муствеэ была открыта 1 августа 1926 года и действовала до лета 1968 года.
41) Был прямой поезд из Таллинна в Ленинград, но в Сонде в нём уже не бывало свободных мест.
42) В настоящее время в перестроенном здании церкви, расположенном по адресу Vestervalli, 25, находится стоматологическая поликлиника. В здании братской школы, находящемся на углу улиц Vestervalli и Sepa, сейчас клиника Люмам.
43) Марк Лукич и его дочь Екатерина числились крестьянами деревни Фариново Ветринской волости Лепельского уезда Витебской губернии, хотя Марк проживал в Нарве с 1886 года. 16 ноября 1921 года, когда Эстония была самостоятельным государством, он получил эстонское гражданство (ERA. Ф. 14. Оп. 12. Д. 2238).
44) В переводе с немецкого Joachims Thal означает «Иоакимова долина». По-видимому, она получила это название в честь святого праведного Иоакима, отца Пресвятой Богородицы. Бутыли жили в своём доме, имевшем адрес: Йоахимсталь, 90, на углу улиц Йоахимстальской и Станционной, совсем рядом с привокзальной площадью. В настоящее время это угол улиц Juhkentali и 1. Mai.
45) Ныне – деревня Удосолово в Кингисеппском районе Ленинградской области.
46) Покровская церковь в советское время была полностью разрушена. В 2012 году в связи с 300-летием освящения храма на его месте был установлен поклонный крест.
47) Никольский храм закрыли в 1939 году, здание было перевезено на станцию Пчёвжа, где в нём был устроен клуб. Разрушено в начале 1990-х годов.
48) Так в обвинительном заключении именуется шурин отца Владимира, Николай Маркович Бутель-Подлобный.
49) 24 августа 1921 г. Н. М. Подня (Бутель-Подлобный) был приговорён к расстрелу Президиумом ПетрогубЧК по делу о раскрытии так называемой «Петроградской боевой организации» (ПБО). Расстрелян в числе других 57 осуждённых по этому делу в ночь на 26 августа 1921 г. Вероятное место расстрела и захоронения – Ленинградская область, Ржевский артиллерийский полигон. В 1992 году все осуждённые по делу «Петроградской боевой организации» были реабилитированы, и дело признано сфабрикованным.
50) Федор Курашев, бывший ученик Владимира Михайловича Лаврова во время его преподавания в школе при Нарвском Свято-Владимирском братстве, остановился на два дня у своего учителя, когда ехал в Ленинград устраиваться на работу.
51) В тексте обвинительного заключения опечатка: должно быть «Пчевжинского».
52) Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. Д. П-72021. Л. 32.
53) Там же. Л. 33.
54) Там же. Л. 34.
55) 15. За преступление наказываются как исполнители, так и подстрекатели и пособники. Мера наказания каждому из этих соучастников преступления определяется как степенью участия, так и степенью опасности преступника и совершённого им преступления.
56) 66. Участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении или похищении, или собирании сведений, имеющих характер государственной тайны, в особенности военных, иностранным державам или контрреволюционным организациям в контрреволюционных целях или за вознаграждение, карается наказаниями, предусмотренными 1 частью 58-й статьи.
58. Организация в контрреволюционных целях вооруженных восстаний или вторжения на советскую территорию вооруженных отрядов или банд, а равно участие во всякой попытке в тех же целях захватить власть в центре и на местах или насильственно отторгнуть от РСФСР какую-либо часть её территории, или расторгнуть заключённые ею договоры, карается высшей мерой наказания и конфискацией всего имущества, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже пяти лет со строгой изоляцией и конфискацией всего имущества.
57) Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. Д. П-92666.
58) Ныне – деревня Удосолово в Кингисеппском районе Ленинградской области.
59) ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 127. Д. 483: Метрическая книга Михаиловской церкви в селе Удосоле за 1894 г. Л. 8. А/з № 9.
60) УКМ. Ф. 4. Оп. 1. Кор. 49. Д. 85(1): Формулярные ведомости по церквям и священнослужителям Устюженского уезда за 1842 г. Л. 17: Церковь Вознесения Господня.
61) Деревянное здание училища, находившегося на Большой Новгородской улице (ныне – ул. Ленина, 58), сохранилось. По состоянию на 2012 год в нём располагался интернат коррекционной школы; в настоящее время здание пустует.
62) Храм стоял у пересечения Вознесенской (Интернациональной) улицы и Литченского (Советского) переулка. В советское время храм был разрушен; теперь примерно на этом месте стоит магазин «Магнит».
63) Новгородские епархиальные ведомости. 1893. № 6–7. С. 114.
64) УКМ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 136. Л. 7.
65) Более подробно об этой родовой ветви мы пишем в книге «Растревоженные судьбы. Никольское, Саблино, Шапки», которую можно найти на нашем сайте по ссылке: http://orthonord.ru/books/balashov-2018/
66) По-видимому, в Прусынском погосте Новоладожского уезда (ныне – деревня Прусынская Горка в Бережковском сельском поселении Волховского р-на Ленинградской обл., между городами Волхов и Кириши).
67) В советское время в этом здании была изба-читальня «Красный пахарь». Деревянное здание бывшего двухклассного училища сгорело во время Великой Отечественной войны.
68) Ныне – деревня Удосолово в Кингисеппском р-не Ленинградской обл.
69) Исидоровское епархиальное женское училище основано в 1870 г. в Санкт-Петербурге при митрополите Санкт-Петербургском Исидоре (Никольском). В училище принимались дочери священно- и церковнослужителей, которые после окончания 6-летнего курса обучения получали право «на звание домашних учительниц тех предметов, в коих оказали хорошие успехи», а после 7-го двухгодичного педагогического класса – «быть учительницей в младших классах епархиальных женских училищ и в церковно-учительских школах по специально-изученным предметам, а также училищною воспитательницею».
70) Благовещенская церковь была разрушена до основания во время Великой Отечественной войны в ходе контрнаступления советских войск в 1943–1944 гг. В 1996 г. на месте её алтаря был установлен деревянный поклонный крест. К лету 2007 г. на фундаменте разрушенной церкви построена каменная часовня во имя Благовещения Пресвятой Богородицы.
71) История Заклинского прихода и судьба Покровского храма подробно изложены в книге псковского краеведа А. Н. Ефимова «По святым местам Стругокрасненской земли». – [Б. м.] : Издательские решения, 2021. – С. 239–249. В феврале 2014 года мы побывали в Заклинье. 85 лет уже не существовало Покровского храма: он сгорел от удара молнии в 1929 году. На остатках церковного фундамента стоял поклонный крест. Само Заклинье давно заброшено. Нам встретился местный житель, который с грустью о прошлом рассказывал, что в его молодости это было большое село – административный центр Заклинского сельсовета, здесь имелись школа, в которой он в детстве учился, а также клуб и другие учреждения. Второй раз мы посетили эти места в октябре 2021 года. Поклонный крест на месте Покровского храма подгнил у основания и упал. Мы пытались его поднять, но он оказался для нас слишком тяжёлым.
72) Супруг Евдокии Викторовны, диакон Христорождественской церкви Пашского погоста Новоладожского уезда Санкт-Петербургской губернии Андрей Павлович Абрютин, скончался 14 (27) марта 1916 г. Его вдова Евдокия Викторовна 5 мая 1917 г. была определена просфорней к Заклинской церкви.
73) Согласно клировой ведомости Христорождественской Пашской церкви за 1915 г. (ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 113. Д. 4311. Л. 106), настоятелю полагалось жаловние 200 руб. в год, 2-му священнику – 160 руб., двум псаломщикам – по 80 руб., и за законоучительство священникам – 250 руб. Помимо этого, кружечного дохода за 1915 г. было получено 2250 руб.
74) В советское время храм был полностью разрушен. В недавнее время на его фундаменте (на территории Щегловской средней общеобразовательной школы) устроили тренажёрную площадку.
75) Второклассные учительские школы были учреждены в 1895 г. и представляли собой мужские и женские учебные заведения с трёхгодичным обучением, предназначенные для подготовки учителей. Открывались с разрешения училищного совета при Синоде и содержались на его средства. В школы принимали детей православного вероисповедания с образованием в объёме одноклассной церковно-приходской школы.
76) В системе народного образования Российской империи существовали следующие типы начальных школ: одноклассные с двух-четырёхлетним курсом обучения, дающие начальное образование; двухклассные с четырёх-шестилетним курсом обучения, дающие в первом классе то же образование, что и одноклассные школы, а в курсе 2-го класса, кроме русского языка и арифметики, давались элементарные сведения по естествознанию, физике, геометрии, истории, черчению; а также, по мере возможности, преподавались необязательные предметы: гимнастика, ремёсла, рукоделие, садоводство, огородничество, пчеловодство.
77) История Заклинского прихода и судьба Покровского храма подробно изложены в книге псковского краеведа А. Н. Ефимова «По святым местам Стругокрасненской земли». – [Б. м.] : Издательские решения, 2021. – С. 239–249. В феврале 2014 года мы побывали в Заклинье. 85 лет уже не существовало Покровского храма: он сгорел от удара молнии в 1929 году. На остатках церковного фундамента стоял поклонный крест. Само Заклинье давно заброшено. Нам встретился местный житель, который с грустью о прошлом рассказывал, что в его молодости это было большое село – административный центр Заклинского сельсовета, здесь имелись школа, в которой он в детстве учился, а также клуб и другие учреждения. Второй раз мы посетили эти места в октябре 2021 года. Поклонный крест на месте Покровского храма подгнил у основания и упал. Мы пытались его поднять, но он оказался для нас слишком тяжёлым.
78) 1 июня Северный корпус переименован в Отдельный корпус Северной армии (ОКСА), 19 июня ОКСА развёрнут в Северную армию, 1 июля Северная армия переименована в Северо-Западную армию.
79) Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич 5 июня был назначен «Главнокомандующим всеми русскими сухопутными, морскими вооружёнными силами против большевиков на Северо-Западном фронте».
80) Ныне – частное владение на территории дачного кооператива Keetsemani, волость Алутагузе, Ида-Вируский уезд (эст. Alutaguse vald, Ida-Viru maakond).
81) Вверх по Нарове // Жизнь. 1922. 23 августа. № 88. С. 3.
82) ERA. Ф. 14. Оп. 14. Д. 275: Kohtu- ja siseministeeriumi (Министерство судопроизводства и внутренних дел). Administratiiv-osakonna kodakondsuse AKT Lawrow, Aleksander Mihaili pg. (Акт административного отдела о гражданстве Александра Михайловича Лаврова). 03.11.1922 – 22.03.1936. Л. 34.
83) Там же, лл. 34 и 36.
84) Сыренец, или Сыренск (эстонское название Vasknarva) находится в месте истока реки Наровы из Чудского озера.
85) К сожалению, поклонный крест, всегда провожавший и встречавший нас на пути в Эстонию и обратно, а также и часовня, были снесены местными властями в июне 2020 года под предлогом необходимости благоустройства площади. В том же году рядом с местом, где стояли храмы, появилась странная композиция из металла, покрашенная в ржавый цвет.
86) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2742: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Отчёты, сметы, протоколы и переписка. 08.03.1936 – 26.01.1940. Л. 61.
87) В документах часто указывался другой вариант названия деревни: Олешницы. Мы используем название, которым именовали деревню местные жители в 1930-х годах и которое привычно нашему папе с раннего детства.
88) 4 ноября 1930 года о. Александр Лавров был утверждён настоятелем этой церкви. См. EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740. Л. 61–62.
89) Могила о. Григория находится за алтарём Олешницкой церкви.
90) И́йзаку (эст. Iisaku) – в то время волостной центр, расположенный в 13 км от Олешницы.
91) Обхо́нь (в настоящее время Karjamaa) – соседняя с Олешницей деревня.
92) Название деревни Alajõe переводится с эстонского как Нижнереченское. Скорее всего, деревню так назвали потому, что она находится в устье реки, а сама река Alajõgi уже стала называться по имени деревни. На Военно-топографической карте Российской Империи 1867 г., созданной под руководством Ф. Ф. Шуберта и П. А. Тучкова, река так же, как и деревня, именуется Олешницы.
93) Приозерский К. Вести из Приозерья // Вести дня. 1937. 13 июля. № 153. С. 2.
94) В 2018 году заповедник был включён в состав национального парка Алутагузе. Постановлением Правительства Эстонской Республики от 17 декабря 2020 года № 97 утверждены «Правила охраны национального парка Алутагузе», согласно которым та территория бывшего заповедника, на которой находится озеро Пиккъярв, получила название «Ongassaare sihtkaitsevöönd» («Особая защитная зона в районе деревни Онгассааре»).
95) В переводе с эстонского Pikkjärv – Длинное озеро.
96) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2639: Отчёты, ведомости о состоянии церквей Нарвской епархии за 1926 год. Л. 23 об.
97) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740: Протоколы общих годовых собраний прихожан Олешницкой церкви о положении и поведении священников Олешницкой церкви, о сектантстве в приходе и борьбе с ним и др. 03.01.1930 – 21.10.1932. Л. 79 об.
98) Эстонская крона – денежная единица Эстонии с 1928 по 1940 и с 1992 по 2010 год.
99) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2741: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Ведомости и протоколы. 17.01.1933 – 07.12.1935. Лл. 15 об., 20 об.; EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2742: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Отчёты, сметы, протоколы и переписка. 08.03.1936 – 26.01.1940. Л. 69 об.
100) Подробный отчёт об этом событии опубликован в Рижских епархиальных ведомостях за 1889 г., № 19, с. 628–632.
101) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2677: Дело о состоянии и деятельности Кресто-Ольгинской церкви. Ведомость о церкви, протоколы общих собраний прихожан, послужные списки, переписка и др. 31.01.1936 – 31.05.1939. Л. 169 об.
102) С августа 1929 года Нарвской епархией, в состав которой входил Олешницкий приход, временно управлял епископ Печерский Иоанн (Булин) – в связи со смертью 12 августа 1929 архиепископа Нарвского и Изборского Евсевия (Гроздова).
103) 24 июня Православная Церковь совершает память Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
104) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740: Протоколы общих годовых собраний прихожан Олешницкой церкви о положении и поведении священников Олешницкой церкви, о сектантстве в приходе и борьбе с ним и др. 03.01.1930 – 21.10.1932. Л. 79–80.
105) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740: Протоколы общих годовых собраний прихожан Олешницкой церкви о положении и поведении священников Олешницкой церкви, о сектантстве в приходе и борьбе с ним и др. 03.01.1930 – 21.10.1932. Л. 1 – 1 об.; EAA. Ф. 1898. Оп. 1. Д. 22: Послужные списки священно-церковно-служителей с их семействами Олешницкой Рождества Богородицы церкви за 1929 год. Л. 4 об.
106) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2742: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Отчёты, сметы, протоколы и переписка. 08.03.1936 – 26.01.1940. Л. 55.
107) Тогда здесь было такое же деревянное крыльцо, как и остальные два. Кирпичная пристройка на его месте появилась позднее: возможно, в 1951 году, когда в бывшем доме причта организовывался клуб, получивший название Rahva maja (Народный дом).
108) Библиотека при Народном доме открылась в 1952 г. В 2017 г., когда произошла административно-территориальная реформа, в ходе которой 5 волостей, включая волость Алайыэ, объединили в одну волость Алутагузе, библиотека была переведена в здание бывшего волостного управления, а вместо неё теперь устроен тренажёрный зал. Тогда же прекратил работу и Народный дом, хотя официально он существует и поныне.
109) Сейчас стены между бывшими кухней и комнатой нет: она была разобрана при последнем ремонте библиотеки в 1982 году.
110) Интересно, что эстонцы, которые вообще-то не являются любителями трубчатых грибов, используют это русское название, произнося его на эстонский манер: púravik.
111) ERA. Ф. 1108. Оп. 14. Д. 402: Virumaa õpetajate teenistuskirjad (Послужные списки учителей Вирумаа). Lavrov, Aleksander (Лавров Александр). Л. 16 об.
112) Поиски происхождения этого слова приводят нас к написанной на немецком языке книге: Sallmann Karl. Neue Beiträge zur Deutschen Mundart in Estland / K. Sallmann. – Reval, 1880 (название книги переводится следующим образом: «Новые изыскания о немецком диалекте в Эстляндии»), где на странице 42 читаем: «Trumme – Röhre, eig[entlich] Trommel; bes[onders] ein kegelförmiges Küchengeschirr aus Eisenblech zu rascher Erhitzung des Waßers» («Trumme – трубка, собственно барабан, в особенности конусообразная кухонная посуда из листового железа для быстрого нагрева воды»).
113) Каукси – прибрежная деревня в 11 км к западу от Олешницы. Именно здесь начинается самый длинный сплошной песчаный пляж в Эстонии, простирающийся почти до Васкнарвы (бывшего Сыренца) длиной около 30 км. С давних времён Каукси является курортным местом.
114) О жизни и творчестве Н. И. Франк // Исаков С. Г. Культура русской эмиграции в Эстонии. 1918–1940 : статьи, очерки, архивные публикации / С. Г. Исаков. – Tallinn : Aleksandra, 2011.
115) TLA. Ф. 1414. Оп. 2. Д. 109: Метрическая книга Ревельской Николаевской церкви за 1922–23 гг. Л. 30. А/з № 10.
116) Франк Н. И. Настольная книга каждой хозяйки, жены и матери (Составлена на основании лучших руководств учёных кулинаров и хозяек Европы и С. Америки). Нью-Йорк: [Н. И. Франк], 1937 (Tallinn: Edu).
117) Суриков И. З. «Детство».
118) Пушкин А. С. «Евгений Онегин». Глава 5, строфа II: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя…».
119) Ширину фитиля керосиновых ламп традиционно указывали в линиях. 1 линия равнялась 1/10 дюйма, т. е. 2,54 мм; таким образом, 7-линейная лампа имела фитиль шириной около 18 мм.
120) Так именовался этот цирк по имени своего основателя – Альберта Саламонского.
121) По утверждению писателя С. В. Рацевича, побывавшего зимой 1929–30 гг. в Олешнице в качестве инструктора по внешкольному образованию в Причудье, Виктор Соболев имел рост 70 см, его сестра Параскева была ещё ниже.
122) По данным на 1926 год, этот крестный ход, приуроченный к Олешницкому престольному празднику Рождества Пресвятой Богородицы, совершался по всему приходу с 7 по 9 сентября по старому стилю (20–22 сентября по новому стилю) – EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2639. Л. 22 об.
123) Пюхтицкая икона была обретена чудесным образом эстонскими пастухами в XVI веке на Журавлиной горе (по-эстонски – Куремяэ) в ветвях дуба. В 1891 году на горе был основан Пюхтицкий Успенский женский монастырь, который с тех пор ни разу не закрывался. Чудотворная Успенская икона, облачённая в серебряную позолоченную ризу, украшенную драгоценными камнями, сейчас находится в Успенском соборе Пюхтицкого монастыря, на юго-восточном столпе.
124) По-видимому, это та икона, которая в настоящее время находится в Михайловском соборе Псково-Печерского монастыря у левого клироса.
125) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2639. Л. 22 об.
126) В Эстонии День матери праздновался с 1923 по 1940 г. Возобновилось празднование в 1988 г.
127) Титов А. Мой муженька работёшенька : русская народная песня: для голоса с фортепиано / обр. А. Титов.— М.: Союз советских композиторов : Музыкальный фонд СССР, 1945.
128) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740: Протоколы общих годовых собраний прихожан Олешницкой церкви о положении и поведении священников Олешницкой церкви, о сектантстве в приходе и борьбе с ним и др. 03.01.1930 – 21.10.1932. Л. 95 – 96 об.
129) Пограничник с семьёй жил в том же доме.
130) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2742: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Отчёты, сметы, протоколы и переписка. 08.03.1936 – 26.01.1940. Л. 8а – 50 об.: «Дело о расследовании по жалобе учителя Н. Каубиша на священника Олешницкой Рождества Пресвятыя Богородицы церкви о. Александра Лаврова».
131) ERA. Ф. 4309: Narva Linna 2. Gümnaasium (Нарвская 2-я городская гимназия). Оп. 1. Д. 5: II gümnaasiumi ja progümnaasiumi õppenõukogu protokollid (Протоколы учебного совета 2-й гимназии и прогимназии). 08.01.1936 – 07.06.1941. Л. 4 об. (с. 8).
132) Там же. Л. 33 – 33 об. (с. 65–66).
133) См. об этом заметку «Alajõe koolimaja pühitsemine täna» в газете «Uus Eesti» за 10 декабря 1939 г.
134) Список всех школ в Нарве по состоянию на 1938/39 учебный год со ссылкой на архивное дело ERA. Ф. 2536. Оп. 2. Д. 611 приведён на с. 103 в книге: Jõesaar, Monika-Aino. Kuni sõda kõik purustas… : Narva eestikeelsed üldhariduslikud gümnaasiumid 1919–1944 (перевод названия: Пока война не уничтожила всё… : Нарвские общеобразовательные гимназии с эстонским языком обучения 1919–1944 гг.) / Aino-Monika Jõesaar. – Ida-Virumaa : Narva Linnavalitsuse haridusosakond, 2004 (Jõhvi : Trükis).
135) Дом Чижиковых имел адрес: 7.Peetri tn, 22 / Suur-Aguli tn, 44. Сейчас ни этот дом, ни улица 7.Peetri не существуют: на их месте в 1947 году был построен завод «Балтиец». Улица 7.Peetri проходила как продолжение нынешней улицы Kosmonaudi вдоль производственного здания с современным адресом Linda tn, 16a, а дом Чижиковых находился на том месте, где это производственное здание выходит торцом на Suur-Aguli tn.
136) В метрической записи о крещении папиного брата Владимира указывается, что русский подданный Чижиков числится крестьянином деревни Боровня Тупицинской волости Гдовского уезда Петроградской губернии. Сейчас эта деревня входит в состав Чернёвской волости Гдовского района Псковской области.
137) Чижиков, Василий Николаевич, родившийся 9 марта 1890 г., арестован в Нарве по одним данным 20.08.1940, по другим – 23.07.1940, и 4 ноября 1940 г. Ленинградским областным судом осуждён по статье 58-4. Приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с последующим поражением в правах сроком на 5 лет. Сослан в Воркутлагерь (Коми АССР), где умер 31.12.1943. Источник: Politilised arreteerimised Eestis (Политические аресты в Эстонии) 1940–1988. Кн. 3. Tallinn, 2005. С. 769. См. также: Mäleta : Narva kannatuste aastad 1940–1990. Tallinn, 2001. В Таллиннском «Мемориале жертвам коммунизма», расположенном в микрорайоне Маарьямяэ (недалеко от Кадриорга), на «Стене памяти» имеется табличка, посвящённая Василию Николаевичу Чижикову: плита B 48, столбец 2, ряд 20; надпись на плите: «Vassili Tšižikov 1890–1943».
138) ERA. Ф. 14. Оп. 12. Д. 2238. Л. 1.
139) Познакомиться с этими воспоминаниями, опубликованными в книге «Тепло прошедших дней», можно в Интернете по ссылке: http://www.moles.ee/99/May/03/2-2.html
