Главная Библиотека Дань любви. Часть 1 Муствеэ. Соседи и знакомые

Дань любви. Часть 1

Елена Андрущенко

Последнее обновление страницы: 10.10.2023 19:40:11

В начало

Муствеэ

Соседи и знакомые

В начале 1960-х в соседней с бабушкой квартире ещё жила учительница химии и биологии Клавдия Никитична Маслова – большая бабушкина приятельница. Помню её кухню и самовар на столе. Потом она переехала в другой дом, довольно далеко от учительского. Мы иногда навещали её. Клавдия Никитична много читала, многим интересовалась и много знала. Её сын, Саша Куксиков, в своё время был бабушкиным учеником, и она с теплотой его вспоминала.

Как-то пригласила Клавдия Никитична бабушку на чай (это было ещё до учительского дома). К чаю хозяйка нарезала немного докторской колбасы, которая в начале 50-х годов была довольно богатым угощением для простых людей, к коим относились и учителя. Для ребёнка колбаса была лакомством. И вот Саша, сидя за столом, один за другим поглощает вкусные кружочки. Клавдия Никитична остановила его: «Саша, какой ты эгоист!» – «А что такое эгоист?» – «Это человек, который думает только о себе». «А я не о себе думаю, а о колбасе», – последовал ответ.

Иногда в школе Саша Куксиков забегал во время перемены в учительскую к маме. Однажды, как обычно, забежав, он наткнулся на приехавшую в школу инспекторшу, стоявшую у зеркала и поправлявшую причёску. «Это что такое?» – строго-возмущённо спросила инспекторша. «Я не что, а кто!» – не растерялся первоклассник Саша.

Ездили Саша с мамой в Таллинн. В городе всё необычно для ребёнка из сельской местности. Едут они на автобусе по городу. Автобус останавливается на остановках. И Саша каждый раз спрашивает: «Это какой город?» Дело в том, что в сельской местности в каждом населённом пункте автобус делает только одну остановку, и каждая следующая остановка – в следующем населённом пункте. Вот он и спрашивает, какой на этой остановке город. И каждый раз получает ответ: «Это Таллинн». «Сколько Таллиннов!» – удивляется Саша.

Через дверь от бабушки жили Ольга Николаевна и Пётр Яковлевич Виролайнен – учителя математики. Ольга Николаевна была, пожалуй, главной бабушкиной приятельницей. Не было дня, чтобы она не пришла к нам немного побеседовать. Я любила её посещения. Мы тоже приходили к ней, но больше она к нам. Пётр Яковлевич был заядлым рыбаком и почти каждый летний день уходил на лодке в озеро. В основном ловились окуни. И когда их коптили в коптилке во дворе, Ольга Николаевна обязательно несколько ещё тёплых рыбин приносила нам с бабушкой. Вообще я не шибкий любитель рыбы, но копчёный чудской окунь, особенно только что пойманный и испечённый, – одно из моих любимых кушаний.

До 1963 года на первом этаже справа жила семья директора школы и одновременно учителя истории Михаила Алексеевича Трудникова. Эту квартиру мы тоже часто посещали. С Зинаидой Ивановной Трудниковой – учительницей немецкого языка – у бабушки были тёплые дружеские отношения. И Михаил Алексеевич с большим уважением относился к Марии Андреевне. Когда потом Трудниковы приезжали в Муствеэ, то обязательно приходили к нам. Михаил Алексеевич к моему величайшему удовольствию играл со мной в «вокруг света»: перевёртывал меня через голову и за руки высоко поднимал вверх, и так несколько раз. Были у них две дочки – Наташа и Лора (Лариса), и кот, о котором ранее уже шла речь. В 1963-м Трудниковы переехали в Ахтме. Во время осенних школьных каникул 1965/66 учебного года мы с бабушкой ездили к ним в гости на несколько дней.

После отъезда Трудниковых в их квартире поселилась и много лет прожила учительница немецкого языка Ольга Антоновна Захарова. С её внучкой Светланой мы в детстве вместе играли.

Когда я была совсем маленькой, под нами, на первом этаже, жила семья Надежды Сергеевны Улексиной – учительницы географии. Её дочь Аня – моя ровесница. Иногда она, находясь дома, выглядывала из окна, а я, гуляя во дворе, с ней беседовала. Потом они переехали в свой дом, построенный неподалёку. Летом 1971 года (мне тогда было 12 лет) я часто бывала у Ани, и она у меня. Несколько раз я ночевала у неё: и в комнате, и наверху на сене. Мама её уезжала на экзаменационные сессии в Ленинград, а на Ане оставались огород и домашнее хозяйство. Я по утрам прибегала к ней помочь в прополке картошки. С двух сторон картофельной гряды дёргаем траву и рассказываем что-нибудь забавное друг другу. Как ведро наполнится травой, вываливаем её на краю огорода и дальше полем. Целые горы сорняков вырастали на «обочине». Весёлое то было лето. Благодаря Ане я приобщилась к их девичьей компании. По соседству жили Рита Мельникова, Таня Пучкова, приходила Тоня Сумина́, иногда Тоня Костромина́, Наташа Ага́нич. С Ритой мы и раньше дружили, она тоже моя ровесница, и у неё я тоже не раз бывала в доме. Мы с Аней в то лето хотели написать книгу о друзьях-товарищах. Назвали мы её «Ребята с нашего двора», и даже написали целую страницу предисловия очень «взрослым» языком.

Однажды я спела Рите с Аней английскую песенку про арбуз: «I eat watermelon, and I have four years…» 1)Мы нашли эту песню в американском фильме 1935 года «The Littlest Rebel» («Маленькая бунтарка»), но с некоторыми отличиями в тексте. В частности, в Интернете вместо «I have four years», как учили мы, напечатано «I have for years».. Ну, спела и забыла. А на них она, оказывается, произвела впечатление. Дело в том, что муствеэские дети в то время английского языка не знали: в обеих школах – русской и эстонской – преподавали немецкий язык. А я училась в Таллинне в английской спецшколе. У нас эта песенка называлась «Negro Humorous Song». На следующий день Рита рассказала об этой песне другим девочкам, и те стали уговаривать меня снова её спеть: им всем очень интересен был английский язык. Немного постеснявшись, я всё-таки спела. Но этим дело не кончилось. В ночь с 6 на 7 июля – Ива́нов день 2)7 июля (по старому стилю 24 июня) Православная Церковь совершает память Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В народе этот праздник известен под названием Иван Купала. – в Муствеэ устраивались народные гуляния. Вдоль берега озера жгли многочисленные костры. Этим занимались в основном мальчишки. А девчата шеренгами гуляли вдоль Ленинградской и Псковской улиц. И я, и Аня, и другие девочки, в числе которых были Рая и Таня Улексины, тоже образовали шеренгу. Шли, о чём-то разговаривая. И тут вдруг кто-то вспомнил про мою английскую песенку. И опять стали «уламывать» меня. Но тут моё смущение было непобедимо, и сошлись на том, чтобы я просто рассказала её, как стишок. Что я благополучно и исполнила ко всеобщему удовольствию.

И ещё один раз в то лето мне пришлось спеть эту забавную песенку. Примерно в августе к нам зашёл Михаил Алексеевич Трудников, который в это время проживал в Ахтме. Посещая Муствеэ, он непременно навещал бабушку. Мы с Михаилом Алексеевичем сели по разные стороны стола у окошка, а бабушка, готовя в кухне чай, попросила меня спеть для гостя. Отказаться было невозможно, и я опять спела про то, что я ем арбуз, и что мне четыре года. Михаил Алексеевич очень внимательно слушал, и по окончании выразил своё авторитетное одобрение. Это была моя последняя встреча с добрым муствеэским директором. Бабушка ещё раз видела его через семь – восемь лет, когда он заходил к ней при последнем посещении Муствеэ. Где-то на границе семидесятых – восьмидесятых годов Михаил Алексеевич умер.

*   *   *

Иногда бабушка скажет: «Надо бы к Нельке сходить!» Я удивляюсь: «К какой такой Нельке?» А это шла речь о бабушкиной приятельнице Эльвине Ивановне. Фамилия у неё была такая – Нельке. Вообще, я знаю Эльвину Ивановну с трёхлетнего возраста. Она какое-то время заведовала муствеэской почтой. Одна из её дочерей, Инна Ивановна Галкина, в начальных классах училась у моей бабушки. Инна Ивановна – одна из самых благодарных бабушкиных учениц; когда она бывала в Муствеэ, то всегда наведывалась к нам. Сначала Эльвина Ивановна жила на Псковской улице, а потом – на Тартуской, за почтой. В 1962 году мы приходили к ней ещё на Псковскую. Когда в одно из наших посещений мы пили чай за круглым столом, а на блюдечке лежала поспевшая красная смородина, неожиданно в дом зашла глухонемая женщина и прямо с порога указывает на меня простёртой вперёд рукой с вытянутым указательным пальцем и, широко раскрыв рот, издаёт громкий звук: «А-а-а!» Я испугалась и заплакала, и мы с бабушкой поспешили уйти. Красную смородину с блюдечка Эльвина Ивановна дала нам с собой в почтовом конверте. Когда я на следующее лето с некоторой опаской вспомнила об этой глухонемой женщине, бабушка сообщила мне, что её уже нет в живых.

Примерно через год, когда в доме у Нельке перекладывали печь, в дымоходе обнаружился не разорвавшийся со времён войны снаряд. Это так подействовало на Эльвину Ивановну, что она заболела: столько лет жили «на пороховой бочке», в любой момент могли взорваться! Но Господь хранил жильцов дома – ничто не взорвалось, и никто не пострадал. Наверно, после этого случая Эльвина Ивановна и переехала в домик за почтой на Тартуской улице.

Назад • Далее

В начало