Дань любви. Часть 1

Елена Андрущенко

Последнее обновление страницы: 10.07.2024 22:17:56

В начало

О́лешница

Приходские искушения

Немало неприятностей приходилось терпеть дедушке из-за сектантов и просто неблагочестивых жителей – эта проблема часто обсуждается в переписке с епархиальным начальством. На нас произвёл впечатление один рапорт, подписанный причтом храма: священником Александром Лавровым и псаломщиком Михаилом Троицким 1). Видимо, из-за совместного авторства события в нём излагаются от третьего лица. А события таковы.

15 февраля 1932 года в Олешницкой церкви предполагалось совершить венчание. Действия, согласно рапорту, происходили таким образом (имена, указанные в рапорте, мы опускаем): «В половине седьмого вечера приехал свадебный поезд, настоятель распорядился открыть храм и прошёл в олтарь, приказав сторожу произвести все расчёты с женихом. Минут через пять после этого в олтарь вошли, без разрешения священника, трое мужчин; из них священник узнал только одного, и двое неизвестных были нетрезвы. На вопрос священника, что им угодно, один из них спросил об условиях платы за требу. Священник на это возразил, что для этого послан сторож, но если ему угодно знать, то условия таковы: 5 крон за венчание и 5 крон за освещение церкви, и сверх этого жених обязан уплатить недоимку в 3,60 крон, без чего причт, по предложению Приходского Совета, не может приступить к венчанию. Тогда один из стоявших на расстоянии шага от Св. Престола, надел шапку, дважды выругался площадной бранью по адресу Совета. Священник быстрым движением сорвал шапку с головы, воскликнул: «Други! Он ругается в Св. Олтаре!» – и так как в этот момент в олтарь пришёл сторож, спросил фамилию хулителя, и приказав вывести пьяного из церкви, ушёл к себе на квартиру. Спустя минут 10 священник, немного успокоившись, поднялся из своей квартиры наверх, где происходило заседание Приходского Совета, заявил о случившемся Совету и сразу же спустился в свою квартиру. И это было кстати, так как скандалист, оказавшийся … двоюродным братом … известной сектантки, ворвался в квартиру настоятеля, и с руганью и кощунством требовал свою шапку, позволив себе замахнуться на священника и его жену, и успокоился лишь тогда, когда был приглашён пограничник 2)… Настоятеля особенно поразило то обстоятельство, что Совет, зная о скандале, который происходит в церкви и в квартире священника, не предпринял ничего для прекращения скандала, и ни один из членов Совета не пришёл в храм и квартиру настоятеля, хотя настоятель на этом же заседании днём настойчиво предлагал церковному старосте непременно присутствовать в храме во время венчания для расчётов с женихом и для наблюдения за порядком в храме… Бракосочетание всё-таки состоялось, хотя скандал тянулся около двух часов».

В рапорте указывается, что это далеко не первый случай подобных бесчинств: «Все гости, которые приезжают на свадьбу, обычно бывают пьяны, и причту известно, что и в прошлом устраивались в церкви пьяные скандалы. Так, при покойном о. Григории [Горском] один из пьяных во время бракосочетания пытался с о. Григория сорвать облачение, но был им прощён; один из свадебных пытался закурить в церкви от лампады. Вероятно, есть и ещё подобные случаи, которые причту неизвестны».

Как это часто бывает, отношения между взрослыми влияли и на отношения между детьми. Папа вспоминает, что неразумные мальчишки иногда дразнили его с Котиком: «Поп – толоконный лоб», а один из них даже не раз со злобой угрожал Нике покалечить его.

Дедушка очень не любил напускное благочестие: внешнее соблюдение обрядов, щепетильность в мелочах при отсутствии доброты в сердце, криводушии, осуждении ближних. Его прямота и принципиальность приводили к тому, что у него были недоброжелатели и даже враги. Вражда распространялась и на его детей. В какой-то из годов, когда Ника в летнее время посещал «детскую площадку» в олешницкой школе, к нему не раз придиралась жена заведующего школой Н. Каубиша (его семья жила в школьном помещении). Ника помнит, как она отчитывала его, а он совершенно не понимал – за что. Из-за этого ему даже не хотелось посещать площадку. И маме пришлось вступиться за сына и поговорить с заведующей площадкой.

Причина такого отношения крылась в следующем кляузном деле 3). 19 апреля 1936 года исполняющий обязанности заведующего Олешницкой школой Николай Петрович Каубиш обратился к митрополиту Таллиннскому и всея Эстонии Александру (Паулусу) с жалобой на настоятеля местной церкви о. Александра Лаврова. Подробно приводить её текст не будем – тем более, что расследование, проведённое по указанию митрополита Александра, показало, что «жалоба Н. Каубиша на священника о. Лаврова по существу своему представляет ложь и клевету». Достаточно привести одну цитату: «По приходу он ходит с крестом всегда пьяный. Видеть его трезвым довольно трудно. Прихожане возмущены этим, но он не обращает на это никакого внимания. Прошлой весной на очередном приходском собрании прихожане говорили ему, что скоро придётся закрыть храм, что никто не хочет больше посещать храм, что во всём этом виноват только он, а никто другой!»

Для разбора этого дела Епархиальным Советом был прислан настоятель Криушской Александро-Невской церкви протоиерей Владимир Преображенский. Были допрошены доноситель и обвиняемый, а также свидетели с той и с другой стороны. Свидетели со стороны доносителя не подтвердили справедливость обвинений. Один из них даже заявил: «Учитель Каубиш, очевидно, ошибочно поставил меня своим свидетелем».

При этом выяснились примечательные подробности. Каубиш в жалобе утверждает: «В минувшую Пасху, в первый день он служил вечерню пьяным!» Однако помощник церковного старосты совместно с председательницей женского благотворительного кружка при церкви опровергают это: «Мы заявляем, что это совершенная клевета, священник был совершенно трезв и вечерню совершал чинно, как вообще совершает все богослужения». При этом они указывают на весьма существенный момент: «Жалобщика Каубиша за вечерней не было». Впрочем, не только на этой службе он не был, но и вообще давно перестал посещать храм – чего, впрочем, он и сам не отрицал.

Что касается обсуждения на прошлогоднем приходском собрании перспектив закрытия храма – «оказалось, что действительно аналогичный разговор был, но только г. Каубиш перепутал его мотивировку. На собрании обсуждались меры, которые нужно принять против неисправных плательщиков членских взносов – если, говорили исправные плательщики, и мы не будем платить, то придётся закрывать храм, т. к. нечем будет выплачивать содержание причту». В числе должников был и Каубиш

Из дальнейшего текста жалобы Каубиша начинаешь понимать, что причиной её написания является месть: «Он [о. Александр] дважды пытался устроиться законоучителем во вверенную мне школу и вместо того, чтобы обратиться ко мне, как к заведывающему школой, действовал через группу своих сторонников и собутыльников. Из этого, конечно, ничего не вышло, т. к. по закону передача уроков вероучения зависит от Педагогического Совета школы. Тогда он решил убрать меня с дороги, чтобы попасть в школу. При последней ревизии г. школьным советником вверенной мне школы он ходил по деревне и заставлял родителей учеников идти в школу жаловаться на меня г. школьному советнику. Он говорил: “Если мы опустим момент и не выживем его (меня) сейчас, то нам этого будет не сделать никогда. Говорите про него, как можно грязнее!”»

С чего же начался этот конфликт? Отец Александр подробно рассказывает об этом в своём объяснении, написанном во исполнение предписания Епархиального Совета: «В феврале месяце сего года мне стало известным, что ученики Олешницкой школы учинили бесчинство на кладбище, выбили три стекла в кладбищенской часовне, залезли внутрь её и утащили 2 иконки; около же этого времени была обнаружена поломка 2х железных крестов на могилах; виновники бесчинства были установлены. 1 марта состоялось собрание приходского совета, на котором я доложил о бесчинстве на кладбище, и совет постановил обратиться в педагогический совет школы с просьбой – запретить ученикам ходить в школу или из школы через кладбище. Это постановление мною было передано в письменной форме секретарю педагогического совета, учительнице Лаур, которая вскоре же вернула мою бумагу и заявила, что заведывающий школой, г. Каубиш, бумаги не принимает. Мне оставалось эту бумагу отослать школьному советнику с соответствующим объяснением, что я и хотел сделать, но г-жа Лаур сказала мне, что на днях в Олешницу приезжает школьный советник, и лучше мне это сделать здесь, когда он посетит школу. Вскоре приехал школьный советник г. Луур, и я обратился к нему со своим заявлением. Г. советник выслушал меня и сказал, что на заведывающего последовали жалобы со стороны всех его коллег по школе (две учительницы эстонской национальности и один учитель русский), и просил меня высказать своё мнение о г. Каубише. Всё сказанное мною г. Луур протоколил, и просил меня послать к нему некоторых родителей, что я и сделал… Вот это обстоятельство, что я вынужден пойти с заявлением на г. Каубиша, и послужило, вероятно, главным поводом к его заявлению на имя Владыки Митрополита».

Разумеется, протоиерей Владимир Преображенский обратился к школьному советнику за разъяснениями по этому поводу, и тот сообщил следующее: «Священник в ответном своём объяснении Епархиальному Совету на жалобу Каубиша вполне прав. Каубиш ещё раньше моей ревизии по заведываемой им Олешницкой школе и производства расследования мною по жалобе на него со стороны некоторых родителей учащихся названной школы был уже уволен от занимаемой им должности на пенсию в силу признания его, Каубиша, врачебной комиссией нетрудоспособным на 100 процентов и только доканчивал учебный год. Священник Лавров – пастырь прихода, и должен был предупредить об [опасности] болезни (чахотки) заведывающего Каубиша для учащихся Олешницкой школы… Объясните Владыке Митрополиту Александру… что священник в деле увольнения учителя Каубиша с должности на пенсию не виноват».

Подтвердилось в ходе расследования и то, что, как пишет о. Александр, «Каубиш в ссоре решительно со всей интеллигенцией Олешницкого прихода; находится в неприязненных отношениях с пограничниками, которые живут в моей квартире; поссорился с пожарным обществом и не работает там; разладил с просветительным обществом и выбыл из его состава; в прошлом году мешал плодотворной работе на детских площадках, о чём мне неоднократно говорила г-жа Федорович, руководительница площадки, весьма интеллигентная особа, жена нарвского педагога; не платит членских взносов в приходскую кассу и всячески вредит церковному делу».

Начали мы этот рассказ с отношения жены Каубиша к нашему папе, тогда ещё малолетнему ребёнку. Оказывается, досталось и его старшему брату Володе. Отец Александр пишет: «Каубиш по своей мелочности и придирчивости не оставил в покое моего сына, его бывшего ученика, а ныне ученика Нарвской гимназии. Когда в прошлом году мой сын после Пасхи остался дома по болезни, то г. Каубиш распространял про него слухи, что он выгнан из гимназии за хулиганство, тогда как сын мой по поведению на лучшем счету и в гимназии, и в эмигрантском интернате, где он живёт». Однако мы всё же решили проверить по архивным протоколам педсовета Нарвской гимназии, каковы были гимназические дела Володи. Выяснилось, что за второе полугодие 1935/36 учебного года он был освобождён от половины платы как «бедный, хорошо занимающийся» 4). Правда, впоследствии один раз ему всё же была снижена оценка по поведению до «хорошо» – когда один из учеников «похитил яблоки в чужом саду», а Володя «ел заведомо похищенные яблоки» 5).

Возможно, что будучи неизлечимо больным, Каубиш злился на всех и на всё; мстил всем, даже детям, за то, что они здоровы и не обречены на скорую смерть.

Справедливости ради надо сказать, что отец Александр не был абсолютным трезвенником, о чём он сам пишет в рапорте Епархиальному начальству: «Здесь я должен сказать, что я не абсолютный трезвенник и, если позволяю себе употреблять вино, то это делаю в пределах приличия».

По воспоминаниям папы, дедушка иногда выпивал, но никогда не бывал пьяным, и никогда не употреблял спиртное перед церковной службой. О том, что он выпил, никто не догадывался, даже матушка – его супруга, – только маленький Ника. По присущей детям способности замечать то, чего не замечают обременённые заботами взрослые, он улавливал едва заметное отличие выпившего отца от невыпившего. У выпившего дедушки чуть приподнималась одна бровь. Ника почему-то считал своим долгом сообщить об этом маме. Мама удивлялась, даже не верила, но когда выяснялось, что Ника не ошибся, бывала очень недовольна – не столько из-за самой выпивки, сколько из-за лишней траты денег, которых в семье было в обрез. Следует заметить, что дедушка никогда, ни одним словом, не укорял Нику за то, что тот его «выдаёт».

В своём рапорте по завершении расследования данного дела уполномоченный Епархиального Совета протоиерей Владимир Преображенский пишет: «Из частных разговоров с Олешницкими многими прихожанами я вынес в эту поездку впечатление в пользу о. Лаврова. Его любят, жалеют, и снисходительно относятся к тому, что иногда он в некоторых случаях вне службы и исполнения своих пастырских обязанностей позволит себе выпить в пределах приличия, как и сам о себе так говорит о. Лавров».

НазадДалее

В начало

Примечания

1) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2740: Протоколы общих годовых собраний прихожан Олешницкой церкви о положении и поведении священников Олешницкой церкви, о сектантстве в приходе и борьбе с ним и др. 03.01.1930 – 21.10.1932. Л. 95 – 96 об.

2) Пограничник с семьёй жил в том же доме.

3) EAA. Ф. 1655. Оп. 2. Д. 2742: Дело о состоянии и деятельности Олешницкой церкви. Отчёты, сметы, протоколы и переписка. 08.03.1936 – 26.01.1940. Л. 8а – 50 об.: «Дело о расследовании по жалобе учителя Н. Каубиша на священника Олешницкой Рождества Пресвятыя Богородицы церкви о. Александра Лаврова».

4) ERA. Ф. 4309: Narva Linna 2. Gümnaasium (Нарвская 2-я городская гимназия). Оп. 1. Д. 5: II gümnaasiumi ja progümnaasiumi õppenõukogu protokollid (Протоколы учебного совета 2-й гимназии и прогимназии). 08.01.1936 – 07.06.1941. Л. 4 об. (с. 8).

5) Там же. Л. 33 – 33 об. (с. 65–66).